Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 8 октября (26 сентября по старому стилю) 1892 года в семье выдающегося профессора-искусствоведа Ивана Владимировича Цветаева (1847-1913), основателя Московского музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Мать ее, Мария Александровна Мейн (1868-1906), была второй супругой Цветаева. У Марины были сводные сестра Валерия (1883-1966) и брат Андрей (1890-1933) от первого брака отца и родная младшая сестра Анастасия (1894-1993).

Осенью 1902 года Мария Александровна заболела чахоткой, и семье пришлось отправиться в длительное путешествие за границу. Они объездили лучших врачей Италии, Швейцарии, Германии. Но помочь никто не смог. 5 июля 1906 года в Тарусе Мария Александровна скончалась.

С 1908 года Марина начала публиковать свои стихи, в которых трудно было угадать будущую великую поэтессу.

В 1909 году Марина Цветаева попыталась покончить жизнь самоубийством. Обстоятельства происшедшего остались тайной семьи.

А через год вышел первый сборник стихов Цветаевой «Вечерний альбом» (1910), изданный за счет автора тиражом 500 экземпляров. На читателей он не произвел впечатления, зато привел в восторг поэта и критика Максимилиана Александровича Волошина (1877-1932). Он лично посетил начинающую поэтессу и пригласил ее к себе в гости в Коктебель.

Поездка состоялась в мае 1911 года. Здесь Марина Ивановна познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Яковлевичем Эфроном (1893-1941). Они родились в один день, но Эфрон был на год младше Марины. Сын революционеров, к тому времени юноша уже осиротел и, будучи по материнской линии из известной в России дворянской фамилии Дурново, являлся кадетом Офицерской Академии.

До Эфрона Марина была влюблена только в героя Бородинского сражения генерала Александра Алексеевича Тучкова-Четвертого (1777-1812). Дело дошло до того, что девушка выставила портрет героя вместо иконы, чем вызвала болезненную реакцию со стороны ее верующего отца. Тучкову посвящено знаменитое стихотворение «Генералам 1812 года», созданное в период 1913-1915 годов.

1912 год оказался богат событиями, знаменательными для судьбы поэтессы. В январе она вышла замуж за Сергея Эфрона. Были опубликованы второй и третий сборники стихов Цветаевой «Волшебный фонарь» и «Из двух книг». А 18 (5) сентября 1912 года родилась первая дочь Марины - Ариадна, домашние звали ее Аля.

Цветаеву того периода замечательно описала в своих воспоминаниях дочь Ариадна Эфрон:

«Мама была среднего, скорее невысокого, роста, с правильными, четко вырезанными, но не резкими чертами лица. Нос у нее был прямой, с небольшой горбинкой и красивыми, выразительными ноздрями, именно выразительными, особенно хорошо выражавшими и гнев, и презрение. Впрочем, всё в ее лице было выразительным и всё - лукавым, и губы, и их улыбка, и разлет бровей, и даже ушки, маленькие, почти без мочек, чуткие и настороженные, как у фавна. Глаза ее были того редчайшего, светло-ярко-зеленого, цвета, который называется русалочьим и который не изменился, не потускнел и не выцвел у нее до самой смерти. В овале лица долго сохранялось что-то детское, какая-то очень юная округлость. Светло-русые волосы вились мягко и небрежно - всё в ней было без прикрас и в прикрасах не нуждалось. Мама была широка в плечах, узка в бедрах и в талии, подтянута и на всю жизнь сохранила и фигуру, и гибкость подростка. Руки ее были не женственные, а мальчишечьи, небольшие, но отнюдь не миниатюрные, крепкие, твердые в рукопожатье, с хорошо развитыми пальцами, чуть квадратными к концам, с широковатыми, но красивой формы ногтями. Кольца и браслеты составляли неотъемлемую часть этих рук, срослись с ними - так раньше крестьянки сережки носили, вдев их в уши раз и навсегда. Такими - раз и навсегда - были два старинных серебряных браслета, оба литые, выпуклые, один с вкрапленной в него бирюзой, другой гладкий, с вырезанной на нем изумительной летящей птицей, крылья ее простирались от края и до края браслета и обнимали собой всё запястье. Три кольца - обручальное, «уцелевшее на скрижалях», гемма в серебряной оправе - вырезанная на агате голова Гермеса в крылатом шлеме, и тяжелый, серебряный же, перстень-печатка, с выгравированным на нем трехмачтовым корабликом и, вокруг кораблика, надписью - “тебъ моя синпатiя” - очевидно, подарок давно исчезнувшего моряка давно исчезнувшей невесте. На моей памяти надпись почти совсем стерлась, да и кораблик стал еле различим. Были еще кольца, много, они приходили и уходили, но эти три никогда не покидали ее пальцев и ушли только вместе с ней».

13 апреля 1917 года у Эфронов родилась дочь Ирина. Осенью 1917 года молодая чета уехала на отдых в Крым, но 25 ноября Цветаева вернулась в Москву за детьми. Выбраться обратно к мужу ей не удалось. В январе 1918 года Сергей Эфрон вступил в Добровольческую армию Корнилова. Начиналась Гражданская война.

В том же 1918 году Цветаевой были созданы цикл стихов «Комедьянт», пьесы «Червонный валет» и «Метель». Она завела новые знакомства, прежде всего с В. В. Маяковским и К. Д. Бальмонтом. И еще один примечательный эпизод: единственный раз в жизни Цветаева полгода проработала в Наркомнаце, после чего дала себе слово никогда больше никому не служить и сдержала его.

В 1919 году поэтессой были написаны цикл стихов «Стихи к Сонечке» и пьесы «Фортуна», «Каменный ангел», «Приключение», «Феникс». В Москве свирепствовал голод. Марина Ивановна была не в силах сама прокормить детей. Осенью 1919 года, чтобы спасти дочерей, она отдала их в подмосковный приют в Кунцево, но Алю по причине болезни вскоре была вынуждена забрать, чем спасла девочку. 15 февраля 1920 года младшая дочь Эфронов Ирина умерла в приюте от истощения и тоски. Для Цветаевой смерть дочери стала тяжелейшим ударом. Ведь она фактически была вынуждена сделать выбор, кому из дочерей жить, и выбрала старшую, погубив этим младшую.

В 1920 году Цветаевой была создана поэма «Царь-девица», вошедшая в четвертый сборник стихов поэтессы «Версты», который увидел свет в 1921 году. Тогда же были написаны поэмы «На красном коне» и «Егорушка», циклы стихов «Ученик», «Разлука» и «Благая весть».

14 июля 1921 года Марина Ивановна получила из-за границы письмо от Сергея Эфрона. Муж звал их к себе. Последние месяцы жизни в Советской России прошли в хлопотах и подготовке к выезду за рубеж. Тогда же были написаны поэма «Молодец» и циклы стихов «Сугробы» и «Деревья».

11 мая 1922 года Марина Ивановна Цветаева с дочерью Алей эмигрировали из России. Первые годы Эфроны провели в Чехии: Горние Мокропсы, Прага, Иловищи, Дольние Мокропсы, Вшеноры. Сергей Эфрон получал студенческую стипендию, а Марина Цветаева - помощь от чешского правительства и гонорары от журнала «Воля России». Здесь были написаны такие шедевры, как «Поэма горы», «Поэма конца», «Крысолов», пьеса «Ариадна», стихотворения «Попытка ревности», цикл стихов «Провода».

В 1923 году в издательстве «Геликон» в Берлине вышел пятый сборник стихов поэтессы «Ремесло».

Осенью того же года семья переехала на постоянное жительство в Париж, где и обосновалась на долгие годы. Здесь поэтессой были созданы практически все остальные ее эмигрантские произведения и в 1928 году вышла ее шестая книга «После России».

В 1931 году Сергей Эфрон обратился с прошением о предоставлении ему советского гражданства. Он стал работать на советскую разведку и одновременно активно участвовал в деятельности «Союза возвращения на родину».

Все годы эмиграции Эфроны бедствовали, почти голодали. Первой не выдержала Ариадна. 15 марта 1937 года она уехала в Москву. Осенью 1937 года Сергей Эфрон, заподозренный французской полицией в убийстве бывшего советского агента Игнатия Рейса, тоже был вынужден перебраться в СССР. Во Франции остались Марина Ивановна с Муром.

Отец и Аля из России звали к себе. Во Франции Цветаеву, как жену чекистского агента, принимали не везде и почти не печатали. Ее стихи, опередившие время и классические законы поэзии, были понятны не всем, по причине чего вечера поэзии много дохода не приносили.

Более того, прямолинейная Цветаева не раз открыто выражала поддержку молодым советским писателям, которые работали в условиях цензуры и отчаянного давления, постоянной угрозы потери свободы. Она даже заявила, что советская детская литература является лучшей в мире.

Поэтесса отлично понимала, что ожидало ее в России. Она была слишком умна, чтобы не понимать этого. Но надо знать Марину Цветаеву. Однажды она написала Сергею Эфрону, что пойдет за ним «всюду, как собака, где бы он ни находился». И свое обещание сдержала.

Тем временем в 1939 году была арестована Анастасия Ивановна Цветаева. От сестры это скрыли.

18 июня 1939 года Марина Цветаева с сыном приехали в Москву. До октября 1939 года они жили на даче в Болшево. Здесь в ночь с 27 на 28 августа 1939 года была арестована Ариадна Эфрон. Аля шла, улыбаясь через силу, в крытую машину «воронок». В глазах блестели непролитые слезы. Марина Ивановна стояла у окна комнаты и смотрела дочери вслед. Ариадна Сергеевна провела в лагерях и в ссылках в общей сложности неполных 17 лет.

В ноябре 1939 года арестовали Сергея Яковлевича Эфрона. Он из тюрьмы уже не вышел.

Постоянной прописки у Марины Ивановны и Георгия не было: они то снимали дачу в Болшеве (но там невозможно было жить зимой), то жили в Доме творчества от Литфонда. Скитались по квартирам. Цветаева носила передачи в тюрьму - Але и Эфрону, и если их принимали, она знала, что дочь и муж живы. То и дело мать и сын готовили посылки арестантам, писали письма, сушили на батареях морковь.

Репрессии, обрушившиеся на членов семьи, не помешали поэтессе готовить к публикации в Гослитиздате сборник стихов. Но на конечном этапе подготовки он был «зарублен» известным критиком Корнелием Зелинским (1896-1970).

В апреле 1941 года Марину Ивановну Цветаеву приняли в профком литераторов при Гослитиздате. В советские времена это давало право не только заниматься исключительно литературным трудом, но и претендовать на предоставлявшиеся тогда государством льготы профессиональным писателям.

6-8 июня 1941 года в Москве состоялась знаменательная встреча Марины Цветаевой с Анной Ахматовой.

А 8 августа 1941 года Марина Цветаева с сыном Муром выехали на пароходе из Москвы в эвакуацию. Поселились они в Елабуге. 26 августа Марина Ивановна написала заявление о приеме на работу посудомойкой в столовую Литфонда, однако ей было отказано.

31 августа 1941 года Марина Ивановна Цветаева покончила жизнь самоубийством - повесилась. Сыну, который в те дни был мобилизован на работы на аэродроме, она оставила предсмертную записку: «Мурлыга! Прости меня. Но дольше было бы хуже. Я тяжело больна, это - уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если их увидишь - что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик».

Марина Ивановна Цветаева (1892-1941)

Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 26 сентября (8 октября) 1892 года в полночь на Иоанна Богослова.

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья,

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.

Она родилась в семье профессора-искусствоведа Ивана Владимировича Цветаева и его жены, талантливой пианистки. Отец остался навсегда в памяти России как создатель Музея изобразительных искусств (теперь — имени А. С. Пушкина). На музее установлена мемориальная доска с его именем.

Домашний мир Цветаевых был пронизан интересом к искусству. Кругом были книги по античности, бюсты античных богов и героев. Поэтому в стихах Марины Ивановны много реминисценций и мифологических образов из античных времен. Она даже написала пьесы «Федра» и «Тезей», а дочь свою назвала Ариадной.

Мать — это прежде всего музыкальность, унаследованная Мариной. Восприятие мира через звук — это от матери. Мария Александровна Мейн — мать Марины — по крови была и немкой, и полькой, и чешкой, что, как считают специалисты, сказалось на взрывчатом характере дочери. Но эта взрывчатость в соединении с музыкальностью и дала миру неповторимый музыкальный мир Цветаевой. У нее в поэзии музыка не певуча, не мелодична, а, наоборот, резка, дисгармонична. Но это была и музыка эпохи. Примерно то же самое уловили тогда во времени композиторы Скрябин, Стравинский, Шостакович. Последний даже написал на стихи Цветаевой несколько произведений.

Надо сказать, что отец ее был выходцем из бедного сельского священства, по сути выходцем из крестьян. Именно от отца Цветаева унаследовала свою «двужильность» и трудолюбие. Она сама не раз говорила, что все это от той земли от отцовской, где родился Илья Муромец — отец был из Талицкого уезда Владимирской губернии.

Первая книга у Цветаевой вышла в 1910 году — «Вечерний альбом». Многие отметили, что это был сборник еще полудетских стихов. Хотя эта полудетскость и пленяла, Николай Гумилёв, читая уже второй ее сборник — «Волшебный фонарь», — отметил: «Первая книга Марины Цветаевой „Вечерний альбом“ заставила поверить в нее, и, может быть, больше всего — своей неподдельной детскостью, так мило-наивно не сознающей своего отличия от зрелости». О второй книге он уже высказался сурово: «„Волшебный фонарь“ — уже подделка, и изданная к тому же в стилизованном „под детей“ книгоиздательстве».

Гумилёв вторую книгу раскритиковал. А Волошин и первую, и вторую книги активно поддержал. И не только Волошин — Брюсов тоже.

Цветаева не просто обретала саму себя в поэзии. Она примеряла на себя различные маски — цыганки, грешницы, куртизанки — пока пришла уже к себе зрелой. И все это время она особенно прислушивалась к советам поэта Волошина и своего мужа Сергея Эфрона.

Стихи 1916-1917 годов составили книги «Версты I» и «Версты II». В них Цветаева распахнута миру, всему сущему; повинуясь интуиции, она благословляет свистящий ветер перемен. Но вместе с тем — а шла война, Россия проигрывала многие сражения — Цветаева передавала трагизм эпохи, жалость и печаль переполняли ее сердце.

Белое солнце и низкие, низкие тучи,

Вдоль огородов — за белой стеною — погост.

И на песке вереница соломенных чучел

Под перекладинами в человеческий рост.

И, перевесившись через заборные колья,

Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд.

Старая баба — посыпанный крупною солью

Черный ломоть у калитки жует и жует…

Чем прогневили тебя эти серые хаты,

Господи! — и для чего стольким простреливать грудь?

Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты,

И запылил, запылил отступающий путь…

Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,

Чем этот жалобный, жалостный каторжный вой

О чернобровых красавицах. — Ох, и поют же

Нынче солдаты! О Господи Боже ты мой!

Именно в это время в стихи Цветаевой входит народное слово. Все — сказка, былина, заклятия, частушки — входят в ее поэтическую речь.

Фольклор в ней как бы очнулся.

Заклинаю тебя от злата,

От полночной вдовы крылатой,

От болотного злого дыма,

От старухи, бредущей мимо.

Змеи под кустом,

Воды под мостом.

Дороги крестом,

От бабы — постом.

От шали бухарской,

От грамоты царской,

От черного дела,

От лошади белой!

Потом фольклор станет основой целых поэм — «Царь-Девица», «На Красном коне», «Молодец».

Исследователь творчества М. Цветаевой А. Павловский пишет: «Из стихов „Верст“ видно, какое огромное интонационное разнообразие русской гибкой и полифоничной культуры навсегда вошло в ее слух. Этого богатства хватило ей не только на стихи „Верст“, а затем на большие поэмы, но и на прозу, на всю жизнь. При своей феноменальной слуховой памяти природного музыканта ей было нетрудно не только сохранить этот бесценный запас во все года эмиграции, когда речевое море отступило от нее, оставив на каменном островке парижской улицы, но и постоянно творчески варьировать, аранжировать и даже приумножать его. В русской поэтической речи нашего века художественный вклад Цветаевой — языковой, языкотворческий и интонационно-синтаксический — весом и значителен. Национальное начало в ее поэзии выразилось с большой силой и интенсивностью».

Цветаева переживала революционные годы в положении довольно двусмысленном — ее муж в это время находился в белой армии. Четыре года она не получала от него никаких известий. От голода умер ее ребенок, сама она бедствовала и голодала — и все время думала о муже, которого она не просто любила, а боготворила. И эти думы — сплошная пытка.

В это время она пишет книгу «Лебединый стан», в которой прославляет белую армию, прославляет только за то, что в ее рядах — ее любимый и единственный.

С Новым Годом, Лебединый стан!

Славные обломки!

С Новым Годом — по чужим местам —

Воины с котомкой!

С пеной у рта пляшет, не догнав,

Красная погоня!

С Новым Годом — битая — в бегах

Родина с ладонью!

Приклонись к земле — и вся земля

Песнею заздравной.

Это, Игорь, — Русь через моря

Плачет Ярославной.

Томным стоном утомляет грусть:

Брат мой! — Князь мой! — Сын мой!

— С Новым Годом, молодая Русь,

За морем за синим!

У Цветаевой всегда была ненависть к миру «сытых», к «буржуазности», поэтому ее не угнетала общая бедность того времени, она печалилась и страдала только об отсутствии весточки от мужа, а красная Москва ей даже нравилась.

14 июля 1921 года Цветаева получила «благую весть» — письмо от С. Эфрона. Он находился в Чехии, учился в Пражском университете. Разыскал его, по просьбе Марины Ивановны, Эренбург. Цветаева мгновенно решила ехать к мужу.

Начались годы эмиграции. Сначала Берлин, потом Прага, потом в поисках дешевого жилья семья переезжает в Иловищи, в Дольние Макропсы, во Вшероны.

Исследователь творчества Цветаевой Анна Саакянц считает, что «в Чехии Марина Цветаева выросла в поэта, который в наши дни справедливо причислен к великим. Ее поэзия говорила о бессмертном творческом духе, ищущем и алчущем абсолюта в человеческих чувствах. Самой заветной цветаевской темой в это время стала философия и психология любви… Изображение людских страстей достигало у нее порой истинно шекспировской силы, а психологизм, пронзительное исследование чувств можно сравнить с плутанием по лабиринту душ человеческих в романах Достоевского».

В Чехии она завершила поэму «Молодец», написала много лирики, работала над «Поэмой Горы», «Поэмой Конца», трагедией «Тезей» и поэмой «Крысослов».

Вскоре семья переезжает в Париж. Во Франции им было суждено прожить тринадцать с половиной лет.

Надо сказать, что эмигрантские литературные круги не очень жаловали Цветаеву, особенно З. Гиппиус и Д. Мережковский. Да и сама она не больно-то к ним тянулась. Она писала о своем одиночестве в письме Ю. Иваску: «Нет, голубчик, ни с теми, ни с этими, ни с третьими, ни с сотыми, и не только с „политиками“, а я и с писателями — не, ни с кем, одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, — без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака…» (апрель, 1933 год).

«Они не Русь любят, а помещичьего гуся — и девок», — так она говорила об эмигрантских «вождях» и «политиканах».

Потом, когда жизнь Цветаевой трагически оборвется в Советском Союзе, многие эти «вожди» осознают и свою вину — что они выталкивали ее из эмиграции своим холодом, равнодушием. Цветаева как-то сказала Зинаиде Шаховской: «Некуда податься — выживает меня эмиграция».

Но, с другой стороны, могли ли ее удержать эмигранты в 1939 году, когда она вслед за дочерью и мужем уезжала в СССР? Ирина Одоевцева мучалась, что, мол, «мы не сумели ее оценить, не полюбили, не удержали от гибельного возвращения в Москву». Да нет. Тут уже эмигранты ни при чем. Это судьба. «Я с первой минуты знала, что уеду», — это слова Марины Ивановны.

О трагедии семьи Цветаевой в СССР много написано в последние годы. Зачем было им всем возвращаться? Но дело в том, что Сергей Эфрон активно участвовал в работе Союза дружбы с Советским Союзом и, по некоторым источникам, выполнял задания НКВД. Могли ли они думать, что просоветски настроенную семью так встретят; а встретили именно так — мужа арестовали и расстреляли, дочь тоже арестовали. К тому же у Сергея Эфрона выбора не было: после одной политической операции он вынужден был тайно и срочно уехать в Москву.

Так что — судьба, судьба и судьба. Судьба Поэта.

Последние годы жизни Цветаева много писала прозу, после нападения Германии на Чехословакию создала целый цикл антифашистских стихов, много она в эти годы переводила — с французского, с немецкого, английского, грузинского, болгарского, польского…

Война застала Цветаеву за переводами из Федерико Гарсиа Лорки. В начале августа 1941 года Цветаева с сыном отплыла на пароходе в эвакуацию. Поселились в Елабуге, на Каме. Здесь и завершила она свой земной путь, повесившись, 31 августа, в воскресенье.

Она оставила три записки: в одной просила Асеевых взять к себе сына Мура: «Я для него больше ничего не могу и только его гублю…», другая записка людям, которых просила помочь ему уехать: «Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мною он пропадет». И еще одна — сыну: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик»… Через три года Мур погибнет на войне. А о судьбе мужа в тот момент Цветаева точно не знала.

Поэзия Марины Ивановны Цветаевой стала пробивать себе дорогу и обрела по сути всенародное признание уже в наше время. Выходят ее стихи огромнейшими тиражами, на многие стихи написаны песни, романсы. Ее стихам «настал свой черед», как она пророчески написала в юности.

Детали быта и даже изгибы судьбы с годами отходят на задний план, а вперед выдвигается само Слово поэта. Мы теперь восхищаемся многими и многими ее строфами и стихами, просто восхищаемся как явлениями искусства. Например, поэт Евгений Винокуров счел своим долгом оставить в дневнике такую запись:

«В цветаевском стихотворении есть такая строфа:

Кудельную тянуть за бабкой нить,

Да ладиком курить по дому росным,

Да под руку торжественно проплыть

Соборной площадью,

ГРЕМЯ шелками, с крестным.

Попробуйте вместо слова ГРЕМЯ поставить хотя бы слово ШУРША, и стихотворение сразу же проиграет, сразу же погаснет. Именно в этом слове КУЛЬМИНАЦИЯ, удар. Это „гвоздь“ всего стихотворения. В двух строках четверостишия вложена необычайная экспрессия, которая все нарастает от слова к слову. Здесь передан неистовый характер женщины, безуспешно усмиряемый всей домостроевской средой».

Многие и поэты, и любители поэзии записывают свои восторги от стихов Цветаевой или просто переписывают стихи…

Без Цветаевой русская поэзия уже немыслима. А в периоды переломных эпох, когда все ищут новую силу, новое слово, поэзия Цветаевой всегда будет обретать второе дыхание, будет источником энергии для поколений и вдохновением для творцов.

Цветаева и погибла потому, что к этому моменту всю свою душевную и всякую другую энергию отдала творчеству. Энергии на то, чтобы продолжать жить, уже не оставалось.

В двадцать лет Марина писала:

Идешь на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала — тоже!

Прохожий, остановись!

Она представляла себя в могиле — и оттуда говорила с прохожими (хотя людей на кладбище как-то не хочется называть прохожими). Она еще играла в жизнь и в смерть. Как играла в то же самое ранняя Ахматова, молодой Гумилёв, да и многие поэты играют…

Но в этом стихотворении запечатлена такая девическая чистота, такая целомудренность и ласковое, светлое чувство к миру, что его, это стихотворение, хочется считать итоговым, через него хочется воспринимать мрачную гибель поэта — душа как бы вылетела из мрака и снова стала душой двадцатилетней Цветаевой.

Не думай, что здесь — могила,

Что я появлюсь, грозя…

Я слишком сама любила

Смеяться, когда нельзя!

«Прохожий, остановись!» Все мы прохожие. Но остановиться и открыть для себя мир Марины Цветаевой — это необходимо человеку даже в наше супербыстрое и мало поэтическое время.