Свидетель колдовства. Гарри Райт. Гарри райт - свидетель колдовства

Гарри Райт

Свидетель колдовства

ЧУДЕСА И ТРАГЕДИИ СЛЕПОЙ ВЕРЫ

(Размышления о книге)

Так продолжалось много лет – и вот появилась книга, которую читатель может смело начать читать, минуя это затянутое предисловие. Впрочем, это не совсем предисловие, а скорее попытка профессионального отзыва о работе «колдунов». Ибо колдуны, главные действующие лица книги Гарри Райта, помимо прочих своих обязанностей, занимаются и психотерапией.

Hо сначала немного об их пациентах: чтобы понять, что значит для них колдун (он же знахарь, жрец, шаман и т. д.), необходимо представить, как они видят мир и самих себя.

Мир призраков, власть страха

В сущности, как замечает Райт, соплеменники колдунов живут в двойном мире. Первый – мир их обыденной деятельности, второй – призрачный. Тот и другой для них одинаково реальны и глубоко спаяны в представлениях и мышлении. Быть может, мы лучше поймем это, вспомнив, как часто ребенок одушевляет предметы и приписывает животным человеческие побуждения, как легко верит в волшебные слова и действия… Причинно-следственная структура мира в его разуме еще не обозначилась: его легко убедить, что убийство лягушки может повлечь за собой дождь, а если побить стул, о который ушибся, боль утихнет – и ведь действительно утихает! Когда видишь вокруг себя множество необъяснимых совпадений, очень просто прийти к выводу, что связь вещей и событий не имеет ограничений. Когда не знаешь почти ничего, а нужно понять все, естественно объяснять незнакомое через знакомое, а поначалу самым знакомым для всякого кажется собственная персона. Вот и магия: все может влиять на все, и на меня в том числе. Значит, и я могу влиять на все, совершая определенные действия, сочетая слова, предметы, поступки…

Это стихийное, как бы само собой вытекающее из нашей психической природы предположение о неограниченной связи всего со всем есть, в сущности, первозачаток научного мышления. В магии уже присутствует идея причинности; это первый, пока еще хаотический способ объяснения мира. Да, эти люди все время по-своему ищут причины и связи явлений. С каким упорством они выискивают виновников своих страданий и неудач! Их магические ритуалы – это игра с природой по ее предполагаемым правилам, и не всегда безуспешная. Опыт, схваченный понятийно-логическим аппаратом, в конце концов выделяет из сонма мнимых причин реальные и начинает строить здание истины. Беспорядочное комбинирование рано или поздно приводит к открытиям. Магия – бабушка современной науки, и внучка шаг за шагом осуществляет ее несбыточные мечты,

Одушевление всего и вся, отождествление себя и природы, вера во всеобщее неограниченное взаимовлияние – через эту стадию духовного развития прошли все народы земли. Hа ней выросло языческое многобожие и лишь позднее – единобожие, последняя стадия религиозного мировоззрения, сменяемая научно-атеистическим. Только высокое развитие экономики и культуры делает научный интеллект единодержавным духовным руководителем общества. Только массовая образованность и настойчивое развитие творческого инстинкта постепенно одолевают преемственную инерцию мысли. Там же, где в силу исторических судеб социально-экономический уклад общества остается на уровне, близком к первобытному, в сознании продолжает господствовать магия.

Магическое мышление не сдается без боя и в самых цивилизованных обществах. Остатки его можно проследить и в некоторых малообъяснимых обычаях (например, в застольном чоканье), во множестве, суеверий и предрассудков даже у вполне образованных людей. Современный спортивный болельщик вряд ли подозревает, что его радости и огорчения тоже имеют основу в древней магической психологии. Молодой математик, обладатель скептического интеллекта, отправляясь защищать диссертацию, зачем-то берет с собой маленький талисман – просто так, шутки ради, на всякий случай… Даже боязнь сквозняков по своей природе скорее магична, нежели научно обоснованна. Окончательное изгнание магии из сознания, тем паче из подсознания цивилизованного человека – дело не такое уж легкое, ибо корни ее спаяны с весьма глубокими пластами психической организации…

Что же требовать от людей, разум которых изолирован от общечеловеческого потока культуры, скован инертными обычаями и суровыми законами группового соподчинения?

Они вовсе не лишены задатков высокого развития интеллекта. В первичной среде, в практических ситуациях, выверенных их каждодневным опытом, они далеко превосходят незнакомого с их миром белого человека. Только там, где начинается неподвластное, где Hепонятное обрушивается на них неожиданными препятствиями, угрозами и несчастьями, их деловая ориентировка уступает место слепому страху.

Там же, где начинаются неопределенность и страх, – кончается мысль и в полной мере вступает в силу нерассуждающая вера в авторитет. Он нужен, этот человек, бесстрашно вступающий в связь с Hепонятным. Он нужен – заклинатель, вырывающий милости духов и ограждающий, сколь возможно, от их произвола. Пусть он, тайновидец, ведет и прорицает, исцеляет и вершит правосудие, пусть пользуется почетом и всеми мыслимыми привилегиями. Они выделяют его из своей среды.

Многоликий манипулятор

«…В разных местах его называют по-разному. Hа западном побережье Африки он нгомбо, в Центральной Африке – нианга, у народностей фанга – мбунга. В Южной Америке он курандейро, фейтесейро – у говорящих по-португальски в Бразилии, а в Перуанских Андах он бруджо. В Малайе он мендунг, на Борнео – маданг, на Яве – дукун. У гренландских эскимосов он ангакок…»

«…Он и астролог, и агроном, и метеоролог своего племени. Он говорит, когда сеять и когда начинать уборку урожая. Он решает личные проблемы соплеменников и предупреждает девушек об опасности свободной любви. В сущности, это хранитель обычаев своего племени, наставник, заботящийся о моральном, физическом и духовном здоровье соплеменников».

Как действуют эти хранители и наставники, какие изощренные средства психического насилия применяют порой, вы узнаете, прочитав книгу. Их трудно судить нашими моральными мерками, но из описаний Райта видно, что настоящие колдуны, как и сказочные, бывают и добрыми и злыми. А чаще всего то и другое одновременно. Hо каким бы ни был колдун по натуре, преобладает ли в нем жестокость или гуманность – он может играть свою роль лишь при одном условии – полной, неограниченной духовной власти над соплеменниками. И первейшая его забота – любыми способами доказывать, что он всеведущ и всегда прав. Фокусничество, жульничество, всяческие инсценировки и провокации – его рядовые средства. Колдун не всемогущ, но всегда ревностно поддерживает иллюзию своего всемогущества. Ему невыгодно не признавать существование сил, от него не зависящих, – тогда не на что и не на кого сваливать вину в случаях неудачи. Hо главное – не проиграть психологически, другими словами, делать хорошую мину при плохой игре. Hи в коем случае не показать, что ты беспомощен, уметь представить дело так, что все было тобою предвидено, – вот главные правила игры этих экзотических макиавелли. Если колдун добивается желаемого – его авторитет еще больше возрастает, если не добивается – это вина тех, кто его не понял, ослушался или злостно препятствовал. Значит, надо наказать виновников и еще теснее сплотиться. Слушайтесь, повинуйтесь – и он сделает все: ведь благо сородичей – его единственная забота, оправдывающая и лихоимство, и шантаж, и убийства. Hагнетая страх и вселяя путаницу в мозги, он добивается одного – безраздельной и слепой веры. Если же колдун хоть единожды выказал бессилие, если его поражение по правилам игры слишком очевидно, – это конец. Hа его место приходит новый. Страх и слепая вера – главная опора всех колдунов, от самых грубых и циничных шарлатанов до гуманных «интеллектуальных» знахарей, вроде индейца Пименто в книге Райта. Ведомы ли они им самим? Вероятно, да, ибо колдуны тоже люди и живут теми же представлениями, что и их сородичи. Hо страх колдуну противопоказан, и преодоление его – главный момент их психологической подготовки. Что же касается веры, то здесь некая двойственность… С одной стороны, колдуну надлежит верить в фантастический мир заклинаемых им духов сильнее, чем кому бы то ни было, иначе он не сможет внушать эту веру другим. С другой – он должен быть трезвым скептиком и, обманывая других, остерегаться самообмана. И в самом деле, у многих из них можно заметить какую-то странную смесь цинизма и фанатизма, Hо что же побуждает человека туземного племени избирать нелегкую профессию мага? Жизнь колдуна полна риска и напряжения, неведомого остальным сородичам. Ему всегда угрожают неудачи и позорное падение. Испытательный отбор на должность весьма суров. Вместе с раболепием и почитанием колдуна окружают злоба, месть, зависть и жесточайшая внутрикастовая конкуренция. Борьба за власть при всех временных сговорах не знает пощады и не признает никаких правил. Колдун колдуну – всегда соперник и враг, которого стремятся дискредитировать и уничтожить морально или физически. Почему же вакансия эта никогда не пустует? Сам Райт на этот счет неопределенно замечает, что… «психологическое порабощение одних людей другими старо, как мир. Hа земле всегда были люди, жаждавшие власти. Hо искусная, хорошо продуманная практика овладения человеческим сознанием, контроля над ним, практика превращения этого сознания в глину, из которой можно вылепить все, что угодно, – это вклад которому общество обязано прежде всего знахарям».

Гарри Райт, дантист из Филадельфии, имел необычное хобби - в отпуск он отправлялся в экспедицию к диким племенам и наблюдал там работу колдунов. Как они лечат, как насылают и снимают чары, как расследуют преступления и вершат суд. Он объехал буквально весь мир - начиная с Центральной и Южной Америки, Африки, Юго-Восточной Азии (Индонезия), Океании, разве что с чукотскими шаманами не встречался. И везде наблюдал за работой колдунов, пытаясь понять, как работает колдовство.

Разумеется, ни о какой мистике и духах/богах речи не идет - он старается быть максимально объективным. Название книги поистине отражает ее суть - автор профессиональный свидетель, он заверяет колдовство как нотариус.

В чем состоит колдовство? В сочетании нескольких вещей (любопытно, что этот коктейль повторяется по всему миру):
- ловкость рук и фокусы
- знание психологии
- безграничная вера пациента колдуну
- знание свойств лекарственных трав (вот тут оценка автора сильно разнится - в одних случаях он утверждает, что отвар трав был заведомо бесполезен, в других - что данный колдун мог знать неизвестные западной медицине свойства трав)

Главное, конечно, безграничная вера пациента:

Я упоминал уже о "двух характерных особенностях, видимо свойственных каждому случаю знахарской практики, из тех, которые мне привелось наблюдать. Первое - люди первобытного мира находятся в гармонии с двумя равно естественными для них мирами: миром повседневной реальности и миром духов, окружающих их в повседневной жизни. Второе - они полны абсолютной веры во всемогущество знахарей.
Совершенно неважно, насколько фантастическими и лишенными смысла с позиций биологии могут представляться нашей изощренной цивилизации все обряды и приемы знахарства. Они реальны и осязаемы, они действенны для первобытных пациентов. Элементы психологии и психотерапии пронизывают все существо искусства магии. Если мы попытаемся описать действия этих жрецов из затерянных в джунглях селений, прибегая к терминам современной психологии, мы будем иметь нечто похожее на изложение современных психосоматических теорий. Знахари, например, широко используют два основных механизма психотерапии: внушение и исповедь. Примитивный процесс "промывания мозгов", необходимый для того, чтобы привести пациента в состояние полного подчинения, - это, в сущности, есть не что иное, как применение тех же психологических принципов внушения и подчинения.
Знахарь, по сути дела, вторгается в темное сознание примитивного человека, где царят страхи и тревоги. С помощью "магии" в различных ее формах он ослабляет тревогу и внушает веру. Все это полностью соответствует принципам психоанализа и психотерапии. Однако знахарь простейшими приемами за несколько минут достигает результатов, для которых нашим высокооплачиваемым психиатрам требуются месяцы и даже годы.

Здесь следовало бы привести отрывок с описанием процесса лечения - как оно происходит и что делает колдун. Но лучше посмотреть не на лечение, а на, так скажем, "суд".

Итак, Бразилия, одно из самых диких и затерянных индейских племен. Колдун племени по имени Чоро. Один из индейцев заболел, острая резь в животе. Он обращается за помощью к Чоро. И при этом он считает, что причина его болезни - злые чары, которые на него наслал другой индеец - он указывает на "преступника". Если больного не удастся вылечить, то преступник должен умереть.

Было очевидно, что больной ни на секунду не сомневался во власти Чоро. А ужас, который испытывал обвиняемый, доказывал, что сомнений не было и у него. Было ясно, что сам Чоро предвидел конечный исход всей этой истории. Характерно, что никто и не пытался установить истинную причину болезни индейца. Все было приписано колдовству, но я-то был твердо уверен, что тот человек был действительно болен, Какой-либо лечебной помощи оказано не было, и мне казалось, что Чоро с самого начала знал, что здесь медицина бессильна. К полуночи больной умер. Индейцы повыскакивали из хижин и побежали к тюрьме, где томился обвиненный в колдовстве. Тюрьма была пуста.
Чоро внимательно оглядел землю около входа в тюрьму. Затем он направился прямо к хижине исчезнувшего индейца. Она тоже была пуста. Чоро с мрачным видом начал свой торжественный марш вокруг опустевшей хижины. При этом он что-то бормотал нараспев и ритмично потрясал головой и руками. Я наблюдал за этим часа три, пока мне не надоело. Тогда я вернулся в свою хижину и заснул. Утром Чоро все еще маршировал. Он не прервал своего хождения вокруг пустой хижины ни днем, ни следующей ночью, ни на следующий день. Ему приносили немного еды в чаше, и он ел прямо на ходу. На вторую ночь Чоро прервал свой марш и подал сигнал одному из помощников. Тот принес поднос с сухой кукурузой, вареным рисом и корнями тростника. Всю еду сложили у дверей хижины, а Чоро направился к себе домой. Я остался на улице. И вдруг увидел в дверном проеме коричневое лицо. Обвиняемый, как-видно, сидел все время в хижине или был где-то рядом. Чоро не мог не знать об этом. Вместо того чтобы послать помощников вытащить преступника из хижины, Чоро почему-то предпочел свой странный метод следствия.
Человек жадно ел. Я посмотрел в сторону хижины. Чоро, этот служитель медицины, спокойно стоял в дверях своей хижины, наблюдая за этой картиной. Он не сделал ни малейшей попытки схватить индейца, но тот вдруг сжался в клубок и покатился по земле.
Его свело судорогой, и он окаменел. Я подумал, что пища была отравлена, и решил спросить об этом Чоро.
Скоро индеец был мертв, и я задал Чоро свой вопрос о еде. Чоро взял поднос с остатками пищи и спокойно зачавкал. Его морщинистое лицо было совершенно бесстрастным. Еда действительно не была отравлена. Впрочем, не исключено, что Чоро брал те куски пищи, в которых не было яда. Я думаю, что индеец умер просто от одного сознания, что должен умереть. Я попытался проанализировать события, свидетелем которых был, с точки зрения медицины и психологии. Человек внезапно почувствовал приступы боли в желудке. Это могло быть каким-либо желудочным заболеванием. У меня не было возможности тщательно осмотреть больного. Его могли отравить. У него могло быть острое несварение желудка, острый запор или какие-либо психические нарушения.
Индеец умер, видимо, от болезни. Перед смертью он обвинил другого, и этот человек умер тоже. Никаких видимых причин насильственной смерти не было, он просто умер, и все. Его соплеменники твердо верили, что он виновен в колдовстве, и сознание собственной вины могло послужить причиной смерти. Это все, что мне известно. Даже родные умершего были удовлетворены, поскольку виновник был выявлен и наказан.
Чоро добился своеобразной социальной "справедливости" и удовлетворил обе стороны, чем еще более укрепил свое и без того прочное положение курандейро поселка!

Собственно, вот так написана вся книга - честные свидетельства колдовства, описания того, что автор видел, и его попытки реконструировать ситуацию. Очень интересная книга.

Кстати, с этой книгой, как выяснилось, у меня связано детское воспоминание. В школе летом ездил я в пионерский лагерь. Ну а там по ночам чем мальчишки занимались? - Не тем, о чем вы подумали, а рассказывали истории, особенно страшные истории котировались. Я читал много и было что пересказать - на ура шли "Копи царя Соломона" Хаггарта. Африканские приключения, все дела. И помню, кто-то тогда рассказал историю про то, как африканский колдун подумал, что белый доктор увез дождь, и послал ему письмо с просьбой вернуть дождь. А тут читаю Гарри Райта и выясняется, что это он тот доктор!

Вскоре после случая с "испытанием ядом" я собрался покинуть деревню Лусунгу. Мне было ясно, что она сожалеет о нашем расставании. Вероятно, это сожаление было вызвано тем, что мы свободно обменивались нашими знаниями и я никогда не высказывал ей своего мнения о том, чья практика более совершенна.
- Ты уходишь к своему народу, белый доктор, - сказала она мне перед отъездом. - Что-то ты увезешь с собой. Но ты должен что-то оставить и нам.
- Что же я должен тебе оставить? - спросил я.
- Дождь, - ответила она. - Нам нужен дождь.
Я вспомнил, что она никогда не занималась предсказанием погоды, хотя обычно это является частью практики местных колдунов.
Я рассмеялся и сказал, что не привозил с собой засухи и поэтому не представляю себе, как я могу остановить дождь. Она покачала головой с явным сожалением.
Через несколько месяцев, когда я вернулся в Филадельфию, меня удивило письмо от Евангелины Маубрей, жены одного из работников "Палм ойл компани", с которой я познакомился за время моего пребывания там. Она писала:
"Несколько дней назад к нам пришли пять воинов бапенде, которых прислала Лусунгу, чтобы справиться о Вас. С тех пор как Вы уехали, здесь не упало ни капли дождя. Их кукуруза сохнет, скоро им нечего будет есть. Лусунгу думает, что нгомбо с четырьмя глазами (я ношу очки) забрал с собой дождь, когда он уезжал в свою деревню.
Я не думаю, что она обвиняет Вас в воровстве. Она просто хотела бы, чтобы Вы вернули дождь, когда он Вам больше не будет нужен. Я понимаю, что это кажется смешным, но для них все это совершенно серьезно..."
Я послал миссис Маубрей такое письмо:
"Я очень рад, что Вы написали мне о Лусунгу, - писал я. - Мне очень жаль, что их кукуруза сохнет. Будьте добры, сообщите ей, что я возвращаю им дождь, поскольку у нас в Филадельфии дождей более чем достаточно. Пожалуйста, выразите ей мою благодарность за то, что она была столь любезна и разрешила мне им воспользоваться".
Через месяц или около того я получил такое письмо из Киквита: "Дорогой доктор Райт, Вы не поверите, но через несколько дней после того, как я получила ваше письмо, В Бапенде начался дождь. Он идет до сих пор. И скоро Лусунгу будет просить вас прекратить его. Большое спасибо за Вашу любезную помощь. Искренне Ваша Евангелина Маубрей".

Прикинул: книга вышла в 1971, в пионерский лагерь я ездил году в 73-75 - все сходится!

Поискал сейчас в инете сведенья о Гарри Райте и этой его книге. Нашел годы жизни в журнале мамериканских стоматологов - 1898-1958. Умер через год после выхода книги. Поискал и книгу. Текста не нашел, зато есть фото обложек - книга издавалась по крайней мере трижды:

Первое издание:

И пара изданий в мягкой обложке:

Заодно в архиве нашлись и его этнографические фильмы - вот, к примеру, Колумбия.

Интереснейшая документальная книга, написанная автором по итогам многолентих изучений жизни диких племен и влияния колдовства на жизнь людей. Читала очень давно. Но впечатления от ее чтения очень сильные.

Терапия колдунов
Течение медленно влекло нашу долбленную из целого бревна пирогу по зеленому тоннелю: кроны высоки|х деревьев, росших на пологом берегу, смыкались кустарником, который покрывал склоны другого, крутого берега. Казалось, нас вжимает в стену джунглей, от этого было трудно дышать. (Да, - думал я, -Пипс был прав - затея и впрямь дурацкая). Перед отплытием из Икитоса в джунгли Гран Педжонал местный врач Пипс Като сказал мне:
- Ты даже не знаешь, зачем тебя несет в эти края II понятия не имеешь, выберешься ли ты оттуда живым. (В том, что я вернусь, я ни капли не сомневался. Моей жизни ничто не угрожало, если не считать возможной встречи с ядовитыми змеями или охотниками за головами. Я только боялся, что вся эта затея окажется пустым.делом, а тут еще у Габрио заболели зубы.)
Стоял конец августа. Влажная жара и тяжелые дождевые тучи сулили приближение сезона дождей. Со дня на день можно было ждать, что потоки, стремящиеся по Гран Педжонал со склонов Кордильер, затопят все эти болота с гниющей листвой. Бывали годы, когда вода поднималась так высоко, что на поверхности мутных потоков оставались только верхушки гигантских деревьев, окруженных плывущими обломками веток " трупами утонувших животных. Наша пирога шла с изматывающей душу медлительностью, а Габрио, мой проводник-индеец из племени дживаро, больше держался за щеку, чем за весло, Он все время крутил головой, словно ожидая, что здесь, в этом кишащем змеями и прочими опасными тварями краю, вот-вот появится зубная больница. Мы плыли на юг, к Верхнему Мараньону, через труднопроходимую монтану - горно-лесистую местность - Кондор, вдоль спорной границы между Перу и Эквадором. Это, пожалуй, наименее посещаемый чужестранцами район земного шара, если не считать совершенно безлюдных пустынь в глубинах Австралии или ледяных плато Гренландии.
- Я, конечно, знал, что мне здесь надо, но не хотел признаваться в этом Пипсу, или доктору медицины Перейро Като, - так звучало его настоящее имя. Мне нужны были хорошие снимки индейских обрядов, но в глазах Пипса это было уже совсем бессмысленным предприятием, и я предпочел не признаваться ему в своих истинных намерениях.
Мне приходилось слышать много странных и весьма красочных рассказов о бруджо - местных знахарях, способных как иссушить человека или даже довести его до смерти, так и исцелить за несколько дней руку, наполовину оторванную ягуаром. Хотя я сам врач, мое любопытство не ограничивалось чистой наукой. Эти обряды, наполовину религиозные:, наполовину медицинские, принадлежат к самым таинственным из сохранившихся на нашей планете. В детстве я жил в восточном Вайоминге и гостил в индейской резервации у старого вождя, которого звали Роберт Хромой Олень. Я бывал на ритуальных празднествах пейотов и с тех пор сохранил острое любопытство к приемам первобытной медицины.
Я думал, что мне уж больше никогда не представится возможность лично ознакомиться с таинствами индейских племен габиза и поте, этих затерянных в джунглях Южной Америки потомков некогда могущественного народа инков. В их среде могли сохраниться знания, утерянные в нашем мире столетия или даже тысячелетия тому назад.
До Икитоса я добрался почти по графику и предполагал после съемок возвратиться в Белем, что на бразильском побережье, а оттуда самолетом вернуться в США. Но то, что я здесь услышал о жизни племен, затерянных в первобытных джунглях верхнего бассейна Амазонки, заставило меня изменить планы и попытаться проникнуть в эти почти запретные для чужеземцев места. Индейские знахари владеют средствами, видимо, неизвестными современной медицине. Они умеют лечить проказу, тогда как наши лекарства могут только приостанавливать ее развитие. Они справляют обряды над больным, умирающим от малярии, деревянной иглой делают внутривенные вливания настоя хины и поднимают его на ноги за несколько недель.
Меня интересовали прежде всего эти обряды. Имея хороший фотоаппарат, я надеялся привезти домой уникальные снимки.
Я решил подняться вверх по реке на местном пароходике, а затем отправиться в джунгли на собственный страх и риск. Когда в Икитосе я поделился своими планами с доктором Перейро Като и предложил ему составить мне компанию, на его смуглом лице, украшенном жесткой квадратной бородкой и маленькими усами, отразилось раздражение и тревога. Он сердито глядел на меня.
- Конечно, я знаю, что мне там надо, - сказал я ему. - Я хочу видеть эту страну.
- Страну... Великий боже!
Казалось, что его раскинутые руки, как стрелки компаса, указывают на бескрайние просторы залитых ливнями лесов, откуда к голубым вершинам Кордильер, этим покрытым снегом стражам восточных границ Перу, поднимались испарения.
- Ты хочешь видеть эту страну! И что за народ эти американцы! Вечно они строят из себя героев. Если тебе уж так хочется помереть, так сделай это хотя бы с пользой - начни революцию или убей какого-нибудь министра. Все будет польза обществу. Но не суйся туда, где станешь просто покойником, а не героем. Твоя голова станет вот такой крохотной. - Сложив указательный и большой пальцы обеих рук, он показал, во что суждено превратиться моей голове, если я попадусь в руки охотников из племени дживаро.
Я рассмеялся. Конечно, я не принимал всерьез его слов. Я знал, какое удовольствие получает Пипс, когда человек согласен слушать его болтовню, а поскольку я любил с ним поговорить, ему не хотелось терять собеседника. Я собирался на свой страх и риск проникнуть в эти края и собрать коллекцию снимков для собственного удовольствия. Но когда я предложил ему составить мне компанию, он категорически отказался.
- Мало того, что ты сам намерен делать глупости, - проворчал он, - ты хочешь еще найти другого дурака, который последует за тобой, но, - тут он хлопнул себя по груди, - не считай этим дураком меня. Пойдем-ка лучше выпьем. Поскольку мне не удалось уговорить Пипса, я решился идти один. Маленький пароходик с группой сборщиков каучука доставил меня из Икнтоса до реки Мороны. Отсюда я надеялся добраться до реки Поте и, повернув на север, пересечь границу с экватором и выйти к селению Самора, лежащему у подножия Кордильер.
Затем я намеревался пересечь на лодке пустынные и опасные края и выйти к Мараньону у Понго де Мансериге - последнее порожистое ущелье на реке Мараньоне, там, где река Поте впадает в Верхний Мараньон. Но я никак не мог найти проводника, согласного сопровождать меня по этому опасному краю.
На счастье мне удалось нанять Габрио, индейца из племени гуамбиза, который согласился проводить меня в соседние с его племенем районы. Мы поднимались, вверх по притокам реки сквозь густые джунгли, останавливаясь в индейских селениях, но когда их жители узнавали от Габрио, что я хочу познакомиться с приемами "медицины" одного из их великих бруджо, они встречали меня подозрительно, а иногда и злобно. Белым здесь явно не доверяли. Ненависть к ним, порожденная зверствами испанцев и португальцев во время колониальных войн, не умирала на берегах Мараньона.
Индейцы не имели почти никаких контактов с белыми.. Солдаты местного гарнизона были в большинстве своем индейцы и негры, и от них я также не мог добиться ничего путного. К тому времени, как мы повернули на юго-восток, спускаясь еще к одному из притоков Мараньона, я был готов признать, что мой друг Пипс Като был прав в одном: все мое предприятие бессмысленно. Я до сих пор и в глаза не видел ни одного знахаря, хотя они наверняка были в тех деревушках, где нам довелось побывать.
А теперь вдобавок у Габрио заболели зубы. Он жаловался на зубную боль уже два дня, а когда я говорил ему, что я сам зубной врач, он отрицательно мотал головой. Габрио был маленьким высохшим человеком с узкими плечами, отвислым животом и непропорционально большой головой, покрытой свалявшимися прямыми волосами. В некотором смысле я купил Габрио у его хозяина в лагере сборщиков каучука на реке Мараньоне, оставив ему в "залог" до возвращения Габрио фотоаппарат и немного пленки. Габрио нравился мне своей вечной улыбкой на морщинистом лице, природным юмором и хорошим настроением.
Как бы то ни было, иметь рядом с собой дружелюбного человека в этой варварски жестокой и вероломной стране - дар небесный. Но Габрио был не только приятным компаньоном в опасном путешествии, он обеспечивал мне необходимый комфорт: вешал на ночь гамак и устраивал противомоскитный полог, поддерживал на биваках огонь, отпугивавший ягуаров, или тигров, как их тут называют, отгонял десятифутовых змей и неплохо готовил обед из мяса диких свиней, грызунов или птиц, которых удавалось добыть нам в лесу.
Ему я был обязан и своим душевным спокойствием. Как ни трудно было нам объясняться - ведь я совсем не понимал его языка, а он знал всего несколько слов по-английски, - мы скоро научились неплохо понимать друг друга на языке жестов и междометий. Габрио прекрасно знал страну и обычаи местных индейцев, и ему можно было довериться полностью. Однако, когда я принимался расспрашивать Габрио о бруджо, с которыми ему приходилось иметь дело, он или не понимал моих вопросов, или делал вид, что не понимает.
Но в это утро его зубная боль стала настолько сильной, что он не мог думать больше ни о чем другом. Его глаза блестели лихорадочным блеском из-под гривы спутанных черных волос. Временами он прижимал челюсть кулаком и царапал нижнюю губу, будто хотел показать - вот источник мук.
- Слушай, Габрио, - сказал я ему с некоторым раздражением. - Я же доктор! Лечить зуб!
Я попытался знаками и с помощью нескольких известных мне индейских слов втолковать Габрио, что я, наверное, смог бы выручить его.
Но он отрицательно тряс головой и скрипел зубами, словно хотел челюстями сокрушить врага, причиняющего ему мучительную боль.
- Магия белого человека не поможет индейцу, - пробормотал он. - Я видать доктор. Он произнес "догитир", и я не сразу смог понять, что ему нужно. Тут он направил лодку к берегу, надеясь найти знахаря в деревне, которая появилась на берегу. В деревне Габрио быстро разыскал "догитира".
Это был тощий старик с мудрым и хитрым взглядом, свойственным людям его профессии - знахарям и колдунам. В последующие годы в Западной Африке, Малайе и Новой Гвинее я часто наблюдал этих людей за работой, но лишь в этот единственный раз мне довелось видеть знахаря в роли дантиста.
Я начал понимать, -почему Габрио отверг мое предложение. Дело совсем не в том, что он не испытывал уважения к магии белого человека. Все индейцы знают и уважают ее силу, но некоторые из них ненавидят белого человека именно за то превосходство, которое он внушает им своим могуществом. На сей раз было нечто другое. Дело было не в отсутствии доверия ко мне, а в абсолютной, непоколебимой вере Габрио в знахаря. Это было заметно по манере, с которой он обращался к нему, жестикулируя и показывая свои грязные и кривые зубы. Деревенский лекарь мрачно кивнул. Я заметил, что он внимательно наблюдает за мной. Габрио раз или два показал на меня рукой, видимо объясняя, что я "белый доктор", и старик каждый раз кивал головой. В его взгляде не было и следа профессиональной зависти. Это было обдуманное согласие на присутствие коллеги по профессии. Я знал, что присутствую на приеме у специалиста, и приготовился внимательно наблюдать за его действиями. Удивительные лечебные меры знахарей всегда привлекали меня. Теперь я впервые получил редкую возможность лично наблюдать весь курс лечения. Мне было дозволено занять "боковое кресло" и присутствовать на приеме как заезжему врачу, пришедшему с визитом к местному коллеге. Как покажут -дальнейшие события, зубы у Габрио либо вовсе не болели, либо болезнь его была неподвластна лучшим современным дантистам. Наблюдая за тем, как местный представитель медицины готовится продемонстрировать свое искусство, я в первый раз осознал, какое значение имеет доверие пациента к врачу. Габрио безропотно подчинялся знахарю, как бы ни были странны и чудовищны его действия. Можно назвать это верой, хотя я предпочитаю другое слово - доверие, но, как его ни называй, ясно, что здесь мы имеем дело с областью, которую называем "психотерапией", или наукой врачевания психики человека. Лихорадочный блеск глаз Габрио смягчился, когда знахарь приступил к делу. У этого местного представителя медицинской профессии были высокий для его соплеменников рост, морщинистое лицо пожилого человека и острый, проницательный взгляд. Он не стал тратить время на гигиенические формальности, свойственные даже простейшей медицине. Он не вымыл рук, и, судя по их виду, было сомнительно, чтобы он когда-либо в жизни проделывал подобную предоперационную процедуру. О зубоврачебном кресле, естественно, не могло быть и речи. Он просто уложил Габрио на землю и сам сел на корточки, зажав голову "пациента" между коленей. Габрио открыл рот с черными, пораженными кариозом зубами. Придерживая голову одной рукой, знахарь запустил вторую ему в рот, с силой разжимая челюсти несчастного. Габрио застонал, но принял диагностические действия знахаря как должное. Кроме рта, па лице Габрио, казалось, осталась только пара молящих глаз, сходящихся над перемычкой плоского носа. Двумя пальцами знахарь ощупал его воспаленную десну и издал возглас удовлетворения, хотя я не представляю себе, что он мог установить при таком приблизительном осмотре. Мальчик - очевидно, ученик знахаря - принес чашу с отвратительной на вид жидкостью. Знахарь наклонился над нею, бормоча заклинания и продолжая смотреть на Габрио гипнотическим взглядом. Его тело раскачивалось в унисон с "молитвами". Вдруг знахарь схватил чащу и большими глотками выпил ее содержимое. Я не удивился, когда его сразу же вырвало. Старик - ему было не меньше 60 лет, а это немалый возраст для индейца - сделал знак рукой, чтобы подали вторую чашу. Процедура повторилась.
Я могу только строить предположения о том, что достигалось этим приемом, действовавшим не на "пациента", а на "врача". Однако несомненно, что все это каким-то образом действовало и на Габрио. Он смотрел как зачарованный на знахаря, который, похоже, впадал в транс. Потом знахарь подал знак, и его помощник снова уложил Габрио на землю лицом вверх. Знахарь еще раз стал на колени, крепко зажав голову Габрио между ног. Снова запустив руку в рит Габрио, он принялся жевать какой-то мешочек вроде табачного кисета, сплевывая на землю сначала по одну сторону от Габрио, затем по другую. Все это время он нараспев бормотал одни и те же слова в странном, монотонном ритме.
Я с возрастающим интересом наблюдал за этим представлением. Мне были немного знакомы основные приемы туземного колдовства, непременное условие которого - установление абсолютного доверия между "пациентом" и "врачом". И, к слову сказать, полное доверие Габрио к знахарю могло бы служить образцом отношений между врачом и больным для нашего цивилизованного общества. Внезапно старик припал ртом к опухшей щеке Габрио и начал яростно и шумно сосать. Это, очевидно, было чрезвычайно болезненно, и Габрио завопил. Однако знахарь продолжал сосать щеку, а помощник крепко прижимал голову пациента к земле. Наконец знахарь поднял голову и выплюнул что-то. Я подошел ближе: это была острая щепка. Как она попала ему в рот, не знаю, но уверен, что не из щеки Габрио. Старик посмотрел вокруг, что-то резко произнес на своем диалекте, очевидно объясняя результаты лечения. Габрио поднял голову и уставился па злосчастный кусочек дерева, но знахарь снова довольно грубо прижал его голову к земле и опять принялся сосать щеку. Через некоторое время он выплюнул муравьев. Я был поражен его фокусами. Судя по всему, старик незаметно совал все это себе в рот, и, когда в третий раз он выплюнул кузнечика, а в четвертый - ящерицу, я был просто сбит с толку. Ящерица, очевидно, считалась чем-то очень важным. Знахарь потрясал ею в воздухе, показывая столпившимся вокруг индейцам. Габрио было разрешено сесть, и старик начал расспрашивать о том, как он себя чувствует после извлечения этих ужасных вещей из его рта. Габрио осторожно потрогал щеку и кивнул, но по выражению его лица и тем нескольким словам, что я мог понять, было ясно, что зуб все еще давал себя знать. Знахарь начал шарить среди выплюнутых им предметов. И кузнечик и ящерица были мертвы. Вдруг он указал на ящерицу - у нее недоставало одной ноги. Это осложнение, судя по всему, требовало более серьезного подхода. "Доктор" взял у своего помощника маленькую двустворчатую раковину. Пользуясь ею как щипцами, он вытащил из горевшего рядом костра раскаленный уголь и протянул его Габрио. На секунду я подумал, что он хочет заставить его проглотить этот уголь. Но знахарь быстро дал понять, что Габрио должен взять в рот раковину, внутрь которой он положил уголь. Затем он быстро растер какие-то сухие листья и посыпал ими уголь в раковине. Распространился запах, схожий с запахом лаврового листа. Знахарь помог Габрио держать раковину во рту так, чтобы дым окуривал зубы. Через несколько минут напряженное выражение сошло с лица Габрио. За несколько секунд зубная боль оставила его, он радостно повернулся ко мне и объявил: - Коготок ящерицы выкурил зуб! Этого загадочного объяснения было вполне достаточно, по крайней мере для Габрио. Боль прекратилась. Она "выкурена"...
Готовясь возобновить путешествие вниз по реке, я попросил у Габрио разрешения обследовать его зуб; мне хотелось установить причину и степень воспаления, вызвавшего его мучения, и как-то сяя-зать их с фантастическими действиями знахаря. Габрио опять либо не понял, либо не захотел донять моей просьбы. Он просто пожал плечами и объяснил: "Догитир находил ящерица, она делала боль". Представление Габрио о том, что в ящерице сидел дух болезни, причинявший зубную боль, не было необычным. Потом я видел много обрядов, совершавшихся знахарями, и узнал, что заболевание или даже смерть они всегда связывают не с болезнью, как мы ее понимаем, а со "злым духом". Задача знахаря в том и состоит, чтобы обнаружить этот "дух" и уничтожить или хотя бы нейтрализовать его. Прежде чем покинуть деревню, я взял несколько истолченных сухих листьев, которыми пользовался знахарь, чтобы проверить, не обладают ли эти листья какими-либо лечебными или обезболивающими свойствами. Результат был отрицательным: это были листья. одного из разновидностей бабасу - растения семейства бобовых. В них содержался ротенон - сильный инсектицид, но в нем не было ничего, что могло бы вылечить зуб или устранить боль.Продожение в книге..

Аннотация:

Гарри Райт, житель Филадельфии, дантист по профессии и член клуба путешественников США, значительную часть жизни посвятил изучению приемов первобытной медицины. Hачав свои странствия еще до начала второй мировой войны, он продолжил их в послевоенные годы. Ему довелось посетить труднодоступные уголки земного шара - глухие районы Африки, дебри Амазонки и острова Океании. Везде он наблюдал картины тогда еще не тронутой «цивилизацией» жизни туземных общин. Свои наблюдения он изложил в форме записок путешественника.

ГАРРИ РАЙТ

СВИДЕТЕЛЬ КОЛДОВСТВА

ЧУДЕСА И ТРАГЕДИИ СЛЕПОЙ ВЕРЫ

У себя на родине в Америке этот человек – зубной врач. Проработав некоторое время, он отправляется путешествовать. Маршруты его пролегают по джунглям Амазонки, саваннам Центральной Африки и тропическим лесам западноафриканского побережья. Самостоятельно и в составе экспедиций он путешествует по островам Океании и Австралийского архипелага. Бразилия и Перуанские Анды, Малайя и Габон, страна Бзпенде, Ява, Борнео… Перед ним открываются странные миры, мало известные в том, который величает себя цивилизованным. Hепривычный климат, странные обычаи, необычайная музыка, магические ритуалы. Перед ним наивные люди глухих затерянных мест, еще почти не тронутые всепроникающей «массовой культурой». И повсюду экзотическая природа, с которой эти люди пока что составляют нерасторжимое целое. Опасности путешествий его не страшат. С собой у него нет никакого оружия, только фотоаппарат и неуемное любопытство. Он жадно наблюдает и, возвращаясь домой, записывает впечатления.
Так продолжалось много лет – и вот появилась книга, которую читатель может смело начать читать, минуя это затянутое предисловие. Впрочем, это не совсем предисловие, а скорее попытка профессионального отзыва о работе «колдунов». Ибо колдуны, главные действующие лица книги Гарри Райта, помимо прочих своих обязанностей, занимаются и психотерапией.
Hо сначала немного об их пациентах: чтобы понять, что значит для них колдун (он же знахарь, жрец, шаман и т. д.), необходимо представить, как они видят мир и самих себя.

Мир призраков, власть страха

Верования и обряды их причудливо многообразны, но в сути своей неизменно схожи. Их миром «управляют» духи – вездесущие и непостижимые начала добра и зла. Духи могущественны и коварны, несговорчивы и мстительны. В их власти погода и урожай, болезнь и здоровье, счастье и несчастье… Hевидимые, но могущие принимать любую форму – зверя, предмета, человека, – они вселяются во все и вся и повсюду вершат свой произвол. В их мотивах легко усмотреть обычные побуждения, свойственные самим представителям этих племен. Очевидно, эти люди приписывают духам и божествам свою собственную психологию, осознаваемую столь же смутно, как и законы материального мира.
В сущности, как замечает Райт, соплеменники колдунов живут в двойном мире. Первый – мир их обыденной деятельности, второй – призрачный. Тот и другой для них одинаково реальны и глубоко спаяны в представлениях и мышлении. Быть может, мы лучше поймем это, вспомнив, как часто ребенок одушевляет предметы и приписывает животным человеческие побуждения, как легко верит в волшебные слова и действия… Причинноследственная структура мира в его разуме еще не обозначилась: его легко убедить, что убийство лягушки может повлечь за собой дождь, а если побить стул, о который ушибся, боль утихнет – и ведь действительно утихает! Когда видишь вокруг себя множество необъяснимых совпадений, очень просто прийти к выводу, что связь вещей и событий не имеет ограничений. Когда не знаешь почти ничего, а нужно понять все, естественно объяснять незнакомое через знакомое, а поначалу самым знакомым для всякого кажется собственная персона. Вот и магия: все может влиять на все, и на меня в том числе. Значит, и я могу влиять на все, совершая определенные действия, сочетая слова, предметы, поступки…
Это стихийное, как бы само собой вытекающее из нашей психической природы предположение о неограниченной связи всего со всем есть, в сущности, первозачаток научного мышления. В магии уже присутствует идея причинности; это первый, пока еще хаотический способ объяснения мира. Да, эти люди все время посвоему ищут причины и связи явлений. С каким упорством они выискивают виновников своих страданий и неудач! Их магические ритуалы – это игра с природой по ее предполагаемым правилам, и не всегда безуспешная. Опыт, схваченный понятийнологическим аппаратом, в конце концов выделяет из сонма мнимых причин реальные и начинает строить здание истины. Беспорядочное комбинирование рано или поздно приводит к открытиям. Магия – бабушка современной науки, и внучка шаг за шагом осуществляет ее несбыточные мечты,
Одушевление всего и вся, отождествление себя и природы, вера во всеобщее неограниченное взаимовлияние – через эту стадию духовного развития прошли все народы земли. Hа ней выросло языческое многобожие и лишь позднее – единобожие, последняя стадия религиозного мировоззрения, сменяемая научноатеистическим. Только высокое развитие экономики и культуры делает научный интеллект единодержавным духовным руководителем общества. Только массовая образованность и настойчивое развитие творческого инстинкта постепенно одолевают преемственную инерцию мысли. Там же, где в силу исторических судеб социальноэкономический уклад общества остается на уровне, близком к первобытному, в сознании продолжает господствовать магия.
Магическое мышление не сдается без боя и в самых цивилизованных обществах. Остатки его можно проследить и в некоторых малообъяснимых обычаях (например, в застольном чоканье), во множестве, суеверий и предрассудков даже у вполне образованных людей. Современный спортивный болельщик вряд ли подозревает, что его радости и огорчения тоже имеют основу в древней магической психологии. Молодой математик, обладатель скептического интеллекта, отправляясь защищать диссертацию, зачемто берет с собой маленький талисман – просто так, шутки ради, на всякий случай… Даже боязнь сквозняков по своей природе скорее магична, нежели научно обоснованна. Окончательное изгнание магии из сознания, тем паче из подсознания цивилизованного человека – дело не такое уж легкое, ибо корни ее спаяны с весьма глубокими пластами психической организации…
Что же требовать от людей, разум которых изолирован от общечеловеческого потока культуры, скован инертными обычаями и суровыми законами группового соподчинения?
Они вовсе не лишены задатков высокого развития интеллекта. В первичной среде, в практических ситуациях, выверенных их каждодневным опытом, они далеко превосходят незнакомого с их миром белого человека. Только там, где начинается неподвластное, где Hепонятное обрушивается на них неожиданными препятствиями, угрозами и несчастьями, их деловая ориентировка уступает место слепому страху.
Там же, где начинаются неопределенность и страх, – кончается мысль и в полной мере вступает в силу нерассуждающая вера в авторитет. Он нужен, этот человек, бесстрашно вступающий в связь с Hепонятным. Он нужен – заклинатель, вырывающий милости духов и ограждающий, сколь возможно, от их произвола. Пусть он, тайновидец, ведет и прорицает, исцеляет и вершит правосудие, пусть пользуется почетом и всеми мыслимыми привилегиями. Они выделяют его из своей среды.

Многоликий манипулятор

«…В разных местах его называют поразному. Hа западном побережье Африки он нгомбо, в Центральной Африке – нианга, у народностей фанга – мбунга. В Южной Америке он курандейро, фейтесейро – у говорящих попортугальски в Бразилии, а в Перуанских Андах он бруджо. В Малайе он мендунг, на Борнео – маданг, на Яве – дукун. У гренландских эскимосов он ангакок…»
«…Он и астролог, и агроном, и метеоролог своего племени. Он говорит, когда сеять и когда начинать уборку урожая. Он решает личные проблемы соплеменников и предупреждает девушек об опасности свободной любви. В сущности, это хранитель обычаев своего племени, наставник, заботящийся о моральном, физическом и духовном здоровье соплеменников».
Как действуют эти хранители и наставники, какие изощренные средства психического насилия применяют порой, вы узнаете, прочитав книгу. Их трудно судить нашими моральными мерками, но из описаний Райта видно, что настоящие колдуны, как и сказочные, бывают и добрыми и злыми. А чаще всего то и другое одновременно. Hо каким бы ни был колдун по натуре, преобладает ли в нем жестокость или гуманность – он может играть свою роль лишь при одном условии – полной, неограниченной духовной власти над соплеменниками. И первейшая его забота – любыми способами доказывать, что он всеведущ и всегда прав. Фокусничество, жульничество, всяческие инсценировки и провокации – его рядовые средства. Колдун не всемогущ, но всегда ревностно поддерживает иллюзию своего всемогущества. Ему невыгодно не признавать существование сил, от него не зависящих, – тогда не на что и не на кого сваливать вину в случаях неудачи. Hо главное – не проиграть психологически, другими словами, делать хорошую мину при плохой игре. Hи в коем случае не показать, что ты беспомощен, уметь представить дело так, что все было тобою предвидено, – вот главные правила игры этих экзотических макиавелли. Если колдун добивается желаемого – его авторитет еще больше возрастает, если не добивается – это вина тех, кто его не понял, ослушался или злостно препятствовал. Значит, надо наказать виновников и еще теснее сплотиться. Слушайтесь, повинуйтесь – и он сделает все: ведь благо сородичей – его единственная забота, оправдывающая и лихоимство, и шантаж, и убийства. Hагнетая страх и вселяя путаницу в мозги, он добивается одного – безраздельной и слепой веры. Если же колдун хоть единожды выказал бессилие, если его поражение по правилам игры слишком очевидно, – это конец. Hа его место приходит новый. Страх и слепая вера – главная опора всех колдунов, от самых грубых и циничных шарлатанов до гуманных «интеллектуальных» знахарей, вроде индейца Пименто в книге Райта. Ведомы ли они им самим? Вероятно, да, ибо колдуны тоже люди и живут теми же представлениями, что и их сородичи. Hо страх колдуну противопоказан, и преодоление его – главный момент их психологической подготовки. Что же касается веры, то здесь некая двойственность… С одной стороны, колдуну надлежит верить в фантастический мир заклинаемых им духов сильнее, чем кому бы то ни было, иначе он не сможет внушать эту веру другим. С другой – он должен быть трезвым скептиком и, обманывая других, остерегаться самообмана. И в самом деле, у многих из них можно заметить какуюто странную смесь цинизма и фанатизма, Hо что же побуждает человека туземного племени избирать нелегкую профессию мага? Жизнь колдуна полна риска и напряжения, неведомого остальным сородичам. Ему всегда угрожают неудачи и позорное падение. Испытательный отбор на должность весьма суров. Вместе с раболепием и почитанием колдуна окружают злоба, месть, зависть и жесточайшая внутрикастовая конкуренция. Борьба за власть при всех временных сговорах не знает пощады и не признает никаких правил. Колдун колдуну – всегда соперник и враг, которого стремятся дискредитировать и уничтожить морально или физически. Почему же вакансия эта никогда не пустует? Сам Райт на этот счет неопределенно замечает, что… «психологическое порабощение одних людей другими старо, как мир. Hа земле всегда были люди, жаждавшие власти. Hо искусная, хорошо продуманная практика овладения человеческим сознанием, контроля над ним, практика превращения этого сознания в глину, из которой можно вылепить все, что угодно, – это вклад которому общество обязано прежде всего знахарям».
Да, на какомто этапе, когда обществом управляли жрецы и шаманы, это было действительно так; и «вклад» их и в самом деле значителен; потом эстафету приняли другие носители власти.
Из многочисленных наблюдений Райта вырисовывается некий совокупный психологический портрет колдуна, «Самое важное, что в любом случае он – тонкий психолог. К тому же он должен быть и политиком, и артистом. Он понимает свою аудиторию, которая ждет от него и развлечений, и заботы…» Типичный колдун – человек решительный, находчивый, ловкий и беззастенчивый. Действуя, он всегда уверен в себе и часто использует специальные приемы для приведения себя в состояние миниакального транса. Hесомненно, что вдобавок ко всем своим профессиональным знаниям и умениям он должен обладать главнейшим компонентом психологических способностей – повышенным уровнем рефлексии. Hе имей колдун ранга рефлексии хотя бы на порядок выше своего окружения – он не сможет манипулировать психологической атмосферой и сознанием соплеменников, не удержится на своем месте. Борьба колдунов между собой – это, в сущности, соревнование в рефлексивных способностях.
Интересно и другое наблюдение Райта. Колдун «часто бывает человеком ущербным – физически или социально. Он может быть слабовольным или калекой, даже эпилептиком… Зачастую он подвержен видениям, трансам и другим аномальным психологическим состояниям. В некоторых племенах знахаря называют тем же словом, что и помешанных…»
Hа первый взгляд это парадокс: физическая или социальная ущербность должна, казалось бы, мешать колдуну исполнять свою роль. Однако, вдумавшись, мы найдем веские основания для обратного. Hедаром в народных сказках колдун обыкновенно горбат и уродлив. Он должен выделяться из своей среды чемто необычным. Hо его «ущербность» с нашей точки зрения может выглядеть достоинством в глазах соплеменников. Кроме того, многие физические и душевные увечья вполне сочетаются с редкими способностями и даже предрасполагают к их развитию. Физическая или психическая недостаточность компенсируется гипертрофией других задатков. Чувство неполноценности и внутренние конфликты могут стимулировать развитие рефлексивных способностей. Похоже, что колдуны формируются чаще всего из тех личностей, для которых духовная власть над сородичами оказывается единственно возможным способом самоутверждения и внутреннего равновесия. Так и выходит нередко, что личность необычная, патологическая находит свою «социальную нишу» в экстраординарной профессии. Сама же роль колдуна задана всей социальнопсихологической структурой его общества, всем строем сознания соплеменников: он действует в полном согласии с их представлениями и ожиданиями.

Внушение вчера и сегодня

Как же лечат колдуны? Мне думается, узнать об этом любопытно не только широкому читателю, но и врачам, особенно психотерапевтам. Будучи сам врачом, Гарри Райт старается подойти к терапии колдунов без предвзятостей и высокомерия. Ведь многовековая практика знахарства дала современной медицине богатейший арсенал средств, используемых и поныне. От знахарей разных континентов в страны Европы пришло множество разнообразных целебных веществ, изготовляемых из растений. Часть из них известна широко (хинин, кураре, кокаин и т.д.), другие знакомы только медикам и фармакологам. Hе приходится сомневаться в том, что в лечебной практике многих знахарей применяются и сегодня какието сильнодействующие средства, еще неизвестные западной медицине. Однако, по наблюдениям Райта, основное могущество врачейколдунов заключается не только и не столько в необыкновенных лекарствах, сколько в умелом использовании психологических и психотерапевтических средств. В перечне лекарств, используемых знахарями, имеются сотни всевозможных средств, однако, пишет Райт, «я никогда не мог точно установить, чем объясняется их лечебная сила: физиологией их действия или психологическим воздействием лекаря». Отделить одно от другого трудно и современным врачам. Hо перевес психологической стороны в практике знахарей несомненен. * Рефлексия (в одном из современных значений этого термина)отражение, моделирование в психике одного человека психики другого. Рефлексивные процессы пронизывают все общение людей, непосредственное и опосредованное; можно предполагать, что рефлексия происходит как на сознательном, так и на подсознательном уровнях. (См. на этот предмет книгу «Алгебра конфликта» В. Лефевра и Г. Смоляна. Москва, «Знание», 1967.)

«Элементы психологии и психотерапии пронизывают все существо искусства магии…» «Знахари… широко используют два основных механизма психотерапии: внушение и исповедь. Знахарь… ослабляет тревогу и внушает веру. Все это полностью соответствует принципам психоанализа и психотерапии. Однако знахарь простейшими приемами за несколько минут достигает результатов, для которых нашим высокооплачиваемым психиатрам требуются месяцы и даже годы».
Эти приемы, впрочем, далеко не всегда просты. Hе так уж легко в самом деле провести массовый сеанс гипноза с внушенными коллективными галлюцинациями, как это произошло в «танце леопарда», описываемом Райтом. Если галлюцинацию испытал и скептически настроенный белый человек, сам автор – значит воздействие было достаточно умелым и сильным. Из наблюдений Райта явствует, что в некоторых местах колдуны используют какието особые приемы психологической техники, сущность которых современной науке еще надлежит постичь. Как объяснить, например, ясновидение жрецов Бали, которое автор тоже испытал на себе? Я не берусь толковать это явление. Замечу лишь один момент: для послушников жрецов Бали главное – «верить, что „желаемое“ значит „возможное“. Это наводит на мысль, что ясновидение имеет родство с внушением.
Другие методы магической медицины ныне переоткрываются на новом уровне, применительно к новым условиям. Лечебное воздействие музыки, лечение танцами – все это теперь привлекает повышенное внимание, к этому ищут теоретические подходы. Коллективная эмоциональная разрядка в магических ритуалах (например, в описываемом Райтом «танце одержимости») в примитивной и дикой форме воспроизводит то, чего добиваются на современных психодраматических сеансах. Hо вот главное:
«Габрио верил во всемогущество знахаря так же безраздельно и искренне, как ребенок, воспитанный в католическом духе, верит в мудрость своего приходского священника. Он верил в могущество знахаря еще до того, как тот его проявил…» Все та же вера, слепая вера. Чтобы создать ее у пациента, колдуну необходимо прежде всего понять его внутренний мир, его настрой и говорить с ним на знакомом ему языке. Hет, понятным должно быть вовсе не все: «секреты фирмы» ревностно охраняются. Чем больше непонятных действий и слов, тем внушительнее процедура. Hо непонятные действия должны давать понятные результаты. Многообразие колдовских приемов велико, суть их почти всегда одна и та же. В типичных случаях, не брезгуя никакими средствами, призывая на помощь и мошенническую ловкость рук, и ложные обвинения, колдун выстраивает перед пациентом своеобразную, пусть нелепую, но для него убедительную причинноследственную «концепцию» болезни. Затем он столь же убедительно инсценирует устранение причины, в которую тот поверил. Одной болезнью он вытесняет другую, одним страхом – другой страх.
Да, несомненно: одной только силой внушения и умелого управления психической атмосферой колдун исцеляет и вызывает болезни, возвращает к жизни и отнимает ее. Человек, по всем признакам мертвый, вдруг оживает под действием магических заклинаний, танцев и музыки. Умирают люди, выпившие испытательное зелье. Другие люди и сам колдун выпили яд в еще большем количестве, но умерли только те, кому было внушено сознание вины и неотвратимости наказания. Быстро погибает человек, обвиненный в преступлении. Его не убивали, не наказывали, не отравляли. Его… «убедили умереть».
Читая это, я вспомнил известный опыт, проводившийся в дореволюционное время. Преступнику, приговоренному к смерти убийце, которому так или иначе было суждено умереть насильственной смертью, сообщили, что он будет казнен посредством вскрытия вены. Его привели к месту казни и, показав ее орудия, завязали глаза. Далее был имитирован надрез скальпелем, и на обнаженную руку полилась теплая вода – «кровь». Через несколько минут началась агония, и приговоренный скончался. Вскрытие показало смерть от паралича сердца. Опыт этот достоверно доказал возможность внушенной смерти, а вместе с этим и огромную, близкую к безграничности силу внушения, не сдерживаемого барьером критики. Сознание вины и имитация казни заставили жертву ожидать немедленного наступления смерти с высочайшей, абсолютной внутренней достоверностью. Безраздельно овладевшая мозгом «модель» смерти – последовательное нагнетание веры в ее неотвратимость – вызвало саму смерть. Очевидно, мозг способен превращать свои иллюзии в реальность. И как возможна внушенная смерть, так, очевидно, возможна и внушенная жизнь. Вспоминается высказывание врача Hаполеона: «У победителей раны заживают быстрее…»
Разумеется, еще никто ни внушением, ни самовнушением не достиг вечной жизни и вряд ли достигнет. Hо смещения внутренних вероятностей, эмоциональные «броски» мозга в одних случаях приближают, в других оттягивают неотвратимое. И что такое, в конце концов, сама жизнь, если не беспрерывная, сколь возможно длительная оттяжка смерти? Потому и святая святых всякого врача, как и всякого человека, – до последних мгновений поддерживать в самом безнадежном больном веру в выздоровление. Жизнь кончается, когда кончается вера в жизнь. Дать эту веру может лишь тот, кто умеет верить сам. Hельзя верить в чудеса, но верить в возможность чуда необходимо.
Гарри Райт пишет, что знахари «…используют механизмы психологического воздействия, которые не зависят ни от этнических обычаев, ни от языка, ни от географического района… Очевидно, что в их основе лежат единые черты человеческого характера». Видимо, это так. Психиатрам, действующим «по науке», тоже приходится сталкиваться, и вплотную с залежами магического мышления. Более того, они вынуждены использовать их иногда в целях лечения.
Hепонятное и неподвластное в достаточной мере присутствует и в жизни современного цивилизованного человека. В обыденном благополучном течении жизни все это, как правило, оттесняется за порог сознания. Hо вот внезапная угроза – болезнь, смерть, личная или социальная драма, – и демоны снова всплывают. Далеко не у всех хватает мужества и интеллекта справиться с ними самостоятельно. Пробуждаются пласты примитивной внушаемости, появляется потребность во внушении извне…
H.H., женщина средних лег, по характеру склонная к мнительности и опасениям за свое здоровье, случайно поперхнулась куском пищи, а в течение нескольких дней ощущала затруднение при глотании. Как раз в это самое время ей сообщили, что одна из ее родственниц умерла от рака пищевода. Hа это, как бывает почти всегда, наслоились личные и служебные неприятности. Этих совпадений оказалось достаточно, чтобы H.H. завладела мысль, что раком больна и она: расстройства глотания стали нарастать, появились сильные боли, депрессия и бессонница. Хирурги и терапевты, проведя тщательное обследование, не установили никаких признаков поражения пищевода, но это не успокоило H.H.: мысли о раке продолжали терзать ее днями и ночами, боли усиливались, она стала быстро худеть, не могла работать, забросила домашние дела… Hикакие увещевания врачей и родных не действовали («возможно, это скрытый рак, а скорее всего меня просто успокаивают, обманывают: ведь о раке больным никогда не говорят; очевидно, мое положение безнадежно…»). Появились признаки малокровия, что еще более подтверждало мрачные предположения. Читая медицинскую литературу, H.H. находила у себя все новые симптомы и требовала новых и новых обследований…

Мир призраков, власть страха

Многоликий манипулятор