Смотри как облаком живым. День и ночь

Смотри, как облаком живым
Фонтан сияющий клубится;
Как пламенеет, как дробится
Его на солнце влажный дым.
Лучом поднявшись к небу, он
Коснулся высоты заветной -
И снова пылью огнецветной
Ниспасть на землю осужден.

О смертной мысли водомет,
О водомет неистощимый!
Какой закон непостижимый
Тебя стремит, тебя мятет?
Как жадно к небу рвешься ты!..
Но длань незримо-роковая
Твой луч упорный, преломляя,
Свергает в брызгах с высоты.

Анализ стихотворения Тютчева «Фонтан»

Ранний период творчества Федора Тютчева напрямую связан с пейзажной лирикой. Однако в отличие от таких своих современников, как или же Афанасий Фет, Тютчев пытается не просто запечатлеть красоту окружающего мира, но и найти логическое объяснение тем или иным явлениям. Поэтому неудивительно, что стихи молодого дипломата, которые он публикует под различными псевдонимами, носят философский характер. Впрочем, в них присутствует и изрядная доля романтики, ведь в первой половине 19 века Тютчев живет в Европе и знакомится со многими немецкими поэтами. Их творчество оказывает на него определенное влияние, и очень скоро сам начинает считать себя одним из представителей русского романтизма.

Тем не менее, произведения Тютчева в этот период отличаются некой «приземленностью», ведь за красивыми эпитетами улавливается глубинный смысл. Автор постоянно проводит параллели между человеком и природой, постепенно приходя к выводу, что все в этом мире подчиняется единым законом . Подобная мысль является ключевой и в стихотворении «Фонтан», написанном в 1836 году. Сегодня уже трудно сказать, как именно родилось это стихотворение. Однако не исключено, что автор попросту наблюдал за фонтаном, пытаясь разгадать его загадку. Именно по этой причине первая часть стихотворения носит описательный характер и изобилует метафорами.

Так, поэт сравнивает фонтан с «облаком живым», которое «клубится», словно дым, но при этом переливается на солнце всеми цветами радуги. Однако поэта интересует не столько красота фонтана, сколько та сила, которая заставляет водную струю подниматься вверх до какого-то предела. Затем, по мнению поэта, с точки зрения простого обывателя и вовсе происходит нечто непонятное, так как некая невидимая сила возвращает поток воды, который «пылью огнецветной ниспасть на землю осужден».

Конечно, законы физики никто не отменял, и найти объяснение подобному явлению не составляет труда. Однако Тютчев не собирается этого делать, так как не хочет лишать самого себя того неуловимого очарования, которое дарит ему самый обыкновенный. Под мерное журчание воды поэт пытается постичь суть вещей и приходит к весьма неожиданным выводам, которые излагает во второй части своего стихотворения.

В ней он находит неоспоримое сходство между фонтаном, который именует «неистощимым водометом», и человеком, чья жизнь так напоминает водную струю. Действительно, начиная свой земной путь, каждый из нас поднимается вверх по невидимой лестнице. Кто-то делает это медленно и неуверенно, а для кого-то подобное восхождение можно сравнить с мощной струей фонтана, выпущенной под напором. Обращаясь к невидимому собеседнику, поэт отмечает: «Как жадно к небу рвешься ты!». Однако рано или поздно наступает тот момент, когда силы человека иссякают, а жизнь поворачивает вспять. «Но длань незримо-роковая твой луч упорный, преломляя, свергает в брызгах с высоты», - подчеркивает автор. При этом он отдает себе отчет, что через этот жизненный рубеж проходят практически все люди. Поэтому их сходство с фонтанами кажется Тютчеву неоспоримым. И подобные выводы лишь убеждают поэта в том, что и живая, и неживая природа подчиняются единой силе , которая на высшем уровне управляет миром. Нам же остается только подчиниться, ведь все давно уже предопределено. Можно пытаться достигнуть незримых высот или же считать себя непобедимым, но рано или поздно все равно наступит тот момент, когда период восхождения сменится падением. И чем стремительнее человек поднимался вверх, тем быстрее он будет падать, подобно брызгам фонтана.

Комментарий:
Автограф неизвестен. Список - Муран. альбом. С. 87–88.

Первая публикация - Совр., 1836. Т. III. С. 9, под номером V, с общим названием «Стихотворения, присланные из Германии» с общей подписью «Ф. Т.». Затем - Совр. 1854. Т. XLIV. С. 18; Изд. 1854. С. 34; Изд. 1868. С. 39; Изд. СПб., 1886. С. 105; Изд. 1900. С. 108.

Печатается по первому изданию.

В списке Муран. альбома допущена ошибка в 3-й строке: «...как глубится». Г. И. Чулков утверждает, что «авторитетных рукописных источников нет» для этого стихотворения. В первых пяти изданиях сохраняются излюбленные тютчевские знаки: тире в конце 6-й строки, многоточие в конце 16-й, а в пушкинском Совр. и в конце 13-й строки - восклицательный знак и многоточие. Но в Изд. 1900 тире и многоточия убраны, что несколько сокращает динамику тютчевской художественной эмоции. Изд. Чулков I печатает стихотворение без выделения строф и без многоточия в конце. К. В. Пигарев в Лирике I - также без этого многоточия.

Датируется первой половиной 1830-х гг.; в начале мая 1836 г. было послано Тютчевым И. С. Гагарину.

«Фонтан» привлек внимание критиков и читателей. С. С. Дудышкин увидел выражение общего художественного принципа в стих. «Поток сгустился и тускнеет...» и «Фонтан», но в последнем, по мнению рецензента, «образ еще ярче и еще больше богатства в красках, но мысль сильнее пробивается сквозь их разноцветный покров, нося, впрочем, на себе яркие следы той среды, через которую прошла в поэтическом процессе. Воображайте себе, если угодно, судьбу человеческой мысли, которая, как ни рвется в высоту, все падает вниз, достигая лишь известного предела- она все будет представляться вам в виде неистощимого водомета, который поднимается лучом к небу и снова падает на землю огнецветной пылью».

Критик Пантеона не одобрил образное выражение «какой закон тебя мятет», однако он урезал фразу Тютчева, выбросив промежуточные слова, стоящие между «закон» и «мятет», и тем примитизировал мысль-образ Тютчева: «Какой закон непостижимый / Тебя стремит, тебя мятет?».

Л. Н. Толстой отметил «Фонтан» буквой «Г» (Глубина).

В стихотворении усматривали мысль Тютчева об ограниченности возможностей поэзии; Н. Овсянников в рецензии на сб. стих. Тютчева говорил: «Брызжущий фонтан, украшающий южную природу, Тютчев сравнивает с поэтом: у поэта смертной мысли водомет тоже рвется к небу, а чья-то роковая длань свергает его в брызгах с высоты».

Вяч. Иванов процитировал «Фонтан» в целях уяснения сущности красоты. Для него «восхождение» может быть символом трагического, рожденного отъединением, личным обособлением, которое оказывается жертвенным; это эстетическое переживание он обнаружил в тютчевском образе радуги («в высоте - изнемогла»), но, согласно этому автору, «склонение вознесшейся линии впервые низводит на нас очарование прекрасного <...> Нас пленяет зрелище подъема, разрешающегося в нисхождение <...> гармоничен треугольный тимпан - «орел» греческого портика и пирамидальные группы Рафаэля. Солнечными игристыми брызгами ниспадают, разрешившись в искристых scherzi, на землю звездные adagio Бетховена. Волнистыми колебаниями восклонов и падений пьянят хороводы Наяд и ритмы Муз». Вяч. Иванов нашел параллели к тютчевскому образу в других искусствах, таким путем вычленив именно эстетическую суть художественной картины. Дальнейший ход мысли теоретика привел его к древним религиозным представлениям: «нисхождение - символ - символ дара. Прекрасен нисходящий с высоты дароносец небесной влаги; таким среди античных мраморов предстоит нам брадатый Дионис, в широкой столе, возносящий рукой плоскую чашу, - влажный бог, одождяющий и животворящий землю амбросийским хмелем, веселящий вином сердца людей... И только дар мил. Только для дара стоит жить...». Уясняя сокровенный символический смысл образа, Вяч. Иванов утверждает, что «восхождение - Нет Земле; нисхождение - кроткий луч таинственного Да». Восприятие прекрасного, сосредоточенного в тютчевском стихотворении, Вяч. Иванов находит в окрыленном преодолении земной косности и в новом обращении к лону Земли; это как бы дыхание «самой Матери», ее «вздохи», «вдыхания»; красота всякий раз снова нисходит на землю с дарами Неба. Исследователь тютчевского текста открыл его новый смысл, не скептический («ниспасть на землю осужден»), а возвышенно-таинственный, связанный в конечном итоге с религиозным верованием - даром Неба Земле, и тогда ассоциация ведет к стих. «Эти бедные селенья...» и образу Христа. У Вяч. Иванова не столько анализ стихотворения, сколько субъективное философско-религиозное прозрение, приобретшее универсальный характер, прозрение, которое служит свободным комментарием к «Фонтану».

Однако В. Я. Брюсов не воспринял глубоких и оригинальных идей Вяч. Иванова, он увидел лишь грустно-скептическую идею: «...мир для человека непостижим. Поэтическое выражение этой мысли Тютчев нашел в сравнении «смертной мысли» с фонтаном. Струя водомета может достигнуть лишь определенной, «заветной» высоты, после чего осуждена «пылью огнецветной ниспасть на землю». То же и человеческая мысль: «Как жадно к небу рвешься ты / Но длань незримо-роковая / Твой луч упорный преломляя / Свергает в брызгах с высоты». Отсюда был уже один шаг до последнего вывода: «Мысль изреченная есть ложь!» Тютчев этот вывод сделал...».

Фонтан сияющий клубится;

Как пламенеет, как дробится

Его на солнце влажный дым.

Лучом поднявшись к небу, он

Коснулся высоты заветной –

И снова пылью огнецветной

Ниспасть на землю осужден.

О смертной мысли водомет,

О водомет неистощимый!

Какой закон непостижимый

Тебя стремит, тебя мятет?

Как жадно к небу рвешься ты!..

Но длань незримо-роковая,

Твой луч упорный преломляя,

Свергает в брызгах с высоты.

Стихотворение “Фонтан” Ф.И. Тютчева очень необычно. С одной стороны, это просто восхищение чудесной картиной, рожденной контрастом света и воды (солнца и водяного дыма), но, прочитав стихотворение два, пять, десять раз, понимаешь, что это не так.

В основе стихотворения лежит принцип обращения, т.е. автор говорит ”смотри” - и в твоем воображении мгновенно возникает картина, под впечатлением которой мы переносимся в 1836 год, в один из ясных дней апреля. Стоит чудесная, жаркая погода, и рядом прохладный фонтан. Эту, казалось бы, непередаваемую картину изображает Тютчев, как бы обращаясь именно к тебе и декламируя эти стихи на фоне пейзажа - такое вот необычное создается впечатление.

Фонтан не просто архитектурное сооружение, наполненное водой, которая циркулирует туда-сюда. Сразу ясно: это “живое облако”, состоящее из миллиардов капелек, которые играют, переливаются на солнце, создавая чудесный “огнецветный” дым.

В первом восьмистишии детально нарисована картина фонтана, искрящегося на солнце, удивительно точно передан физический процесс поднятия воды на “высоту заветную” и последующее падение под действием силы тяжести, а также оптический эффект преломления света в каплях.

Тютчев не останавливается на физической картине, он идет дальше, приводя свои размышления и отождествляя фонтан с «человеческим». Обязательно надо отметить, что во втором восьмистишии присутствует обращение. Первые два стиха начинаются с “О”, которое в сочетании с особенным словом “водомет”, синонимом фонтана, и эпитетом “неистощимый” передают восхищение автора. Картинка фонтана растворяется и исчезает совсем. Ее рассеивает слово “смертной”. Вот оно - непосредственно человеческое - мысль. Мысль необычная, пленительная, как капли фонтана, и потому мысль сравнима именно с полетом капли. Сравнение необычно, что свойственно поэтической мысли. Итак, полет поэтической мысли, “заветная высота” которого - признание мысли.

Мысль движется по “закону непостижимому”, значит, по Тютчеву, существует высшая сила, управляющая направлением и содержанием мысли. Фонтан рвется к небу. Именно “рвется”, это слово подчеркивает быстроту, скорость, силу и неотвратимость “человеческого фонтана” - мысли.

Человечеству запоминаются “упорные лучи”, пущенные фонтаном мысли и управляемые “незримой дланью”. Фонтан, как человек, может развалиться, умереть со временем; мысль же, если она стоящая, будет вечной.

Пожалуй, главная особенность этого стихотворения в том, что в нем присутствуют и четко разграничены два мира: мир, близкий к реальному, в данном случае фонтан, и мир мыслей. Если в большинстве произведений философской лирики романтического направления надо самому искать подстрочное значение, то здесь оно дано.

Тютчев мастерски построил даже описание самой картины. Первые две строки являют собой законченную мысль, возникает картина в черно-белых тонах, на которой лишь представлено место действия, а в конце стоит “точка с запятой” - первый этап впечатления прошел. На глазах картина оживает, наполняется красками: красными, оранжевыми, желтыми. Фонтан начинает бить, причем медленно, крупным планом видна одна крупная капля. которая взлетает и падает. Лишь она упала, как картина исчезает, о чем и свидетельствует “точка” в конце первого восьмистишия, а когда капля достигает своего апогея, она зависает там на некоторое время, и в этом месте она светится особенно ярко. Продолжительность в этом месте показана “тире”. Начинается вторая часть, основная задача которой - поставить вопрос: “Какой закон непостижимый тебя стремит, тебя мятет?” И как бы в подтверждение, что этот вопрос не бессмыслен, возвращается картинка “упорного луча”, который преломляется и свергается в бездну с высоты.

Тютчев сформулировал вопрос, ответа на который мы, быть может, никогда не найдем, но остается радоваться, что он настолько хорошо задал вопросы, ясно увидел и «собрал» мысль, что сумел сделать главное, и в этом его большая заслуга.

Задания:

1. Найдите в работе части соответствующие «восприятию», «истолкованию», «оценке» стихотворения. В чем проявилась самостоятельность подхода к анализу стихотворения?

Ф.И. Тютчев «Фонтан»

Лирика русского поэта Ф.И. Тютчева философична, всегда проникнута глубокой мыслью. Однако мысль у Тютчева не бывает отвлеченной: она, как правило, сливается с образом, картиной, изображающей нечто конкретное. Мысль и образ тесно взаимосвязаны: картина придает мысли выразительность, а мысль насыщает картину глубиной.

В прямом значении «фонтан» – это архитектурное сооружение для подачи воды под напором, в переносном смысле можно сказать «фонтан идей, мыслей».

Первая строфа состоит из восьми стихов с кольцевой рифмой: авва||авва.

Кольца рифм придают относительную самостоятельность, замкнутость четверостишиям, входящим в строфу. В первых четырех стихах изображена картина бьющего фонтана, в следующих четырех – падение воды на землю. В целом в первой строфе нарисована картина, связанная с фонтаном как архитектурным сооружением.

Вторая строфа - это зеркальное отражение первой. В ней изложена тютчевская философская позиция, состоящая в том, что человеческая мысль, даже гениальная, не может постичь все. «Смертной мысли водомет» сравнивается с фонтаном. Этот яркий образ помогает зримо представить волнующую автора картину.

Важные стилистические возможности заключены в синтаксисе. Первые четыре стиха, объединенные общей рифмой, представляют собой сложноподчиненное предложение с главным, состоящим из одного слова – «смотри», которое содержит обращение и призыв. Отсутствие определенного обращения при глаголе подчеркивает важность самого объекта внимания.

Повтор союза «как» выполняет ту же функцию, привлекая внимание к объекту изображения – фонтану, связывая между собой глаголы: «клубится», «пламенеет», «дробится», что помогает ярко представить картину.

Важную стилистическую роль играет инверсия («высоты заветной», «пылью огнецветной», «ниспасть на землю осужден»), повышая выразительность поэтической речи, усиливая смысловую нагрузку слов, вынесенных в конец стиха.

Вторая строфа начинается анафорой, объединяющей близкие по синтаксическому строению обращения:

О смертной мысли водомет,

О водомет неистощимый!

Риторические восклицания и вопросы создают максимальную эмоциональною напряженность.

Усиление выразительности речи достигается использованием тропов - оборотов речи, в которых слово или выражение употреблено в переносном значении. Поэтический язык, которым изображается фонтан, яркий, образный, метафорически насыщенный («фонтан сияющий», «влажный дым», «облаком живым… клубится», «пылью огнецветной ниспасть… осужден»).

Вторая строфа в целом представляет собой развернутое сравнение фонтана и человеческой мысли, которая подобно фонтану устремляется ввысь, подчиняясь какому-то «закону непостижимому». Образ человеческой мысли у Тютчева философски насыщен: метафора «жадно рвешься к небу» подчёркивает стремительность и неутомимость. Однако беспредельность мысли оказывается иллюзорной: нечто, обозначенное метафорой «длань незримо-роковая», прерывает полет человеческой мысли.

В финале стихотворения звучит трагическая мысль о том, что мир до конца непостижим для человека.

Человек в тютчевской лирике предстает искателем, мыслителем, одаренным высокими духовными потребностями. Слова библейского пророка: «Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь», - созвучны главной мысли стихотворения Тютчева «Фонтан». Несомненная заслуга поэта в том, что человеческую мудрость, накопленную за века, он сумел выразить в ярком, образном поэтическом слове.

Задание:

1. Проследите, как иллюстрируется в сочинении тезис о тесной взаимосвязи мысли и образа в тютчевском стихотворении.

2. Приведите названия 2-3 стихотворений Тютчева, по тематике созвучных «Фонтану».

Ф.И. Тютчев «Она сидела на полу»

Она сидела на полу

И груду писем разбирала,

И, как остывшую золу,

Брала их в руки и бросала.

Брала знакомые листы

И чудно так на них глядела,

Как души смотрят с высоты

На ими брошенное тело…

О, сколько жизни было тут,

Невозвратимо пережитой!

О, сколько горестных минут,

Любви и радости убитой!..

Стоял я молча в стороне

И пасть готов был на колени, –

И страшно грустно стало мне,

Как от присущей милой тени.

В русской поэзии есть немало произведений, в которых изображены чувства человека в переломные моменты жизни. Многие из таких стихотворений принадлежат перу Ф.И. Тютчева.

Стихотворение состоит из четырех строф. Первая и четвертая, связанные с образом героини и лирического героя («она», «я»), являются обрамляющими; в них отражены поведение и переживания героев изображаемого события.

Лирический сюжет таков: женщина, сидящая на полу, разбирает старые письма. Мужчина, стоящий в стороне, наблюдает и сопереживает ей, разделяя ее страдания.

Важную композиционную роль играет в стихотворении мотив смерти, сквозной во всех четырех строфах. Он прослеживается в образах «остывшей золы», «брошенного душой тела», «любви и радости убитой», «милой тени».

В первой и второй строфах наибольшее внимание уделено героине. Ее поза («она сидела на полу») говорит о беззащитности, страдании. Поведение героини изображается с помощью глаголов «сидела», «разбирала», «брала», «бросала», «глядела». Все они несовершенного вида и употреблены в прошедшем времени, что придает картине характер воспоминания, а действиям героини – длительность, протяженность во времени. Это подчеркивает тягостность воспоминания для лирического героя.

Душевное состояние женщины передается с помощью развернутого метафорического сравнения: «… глядела, как души смотрят с высоты на ими брошенное тело». Сравнение подчеркивает необратимость разрыва, невозможность вернуться к прошлому.

Многоточие в конце второй строфы означает паузу, некое умолчание, незаконченность мысли.

Переход к третьей строфе – внезапный, резкий эмоциональный всплеск:

О, сколько жизни было тут,

Невозвратимо пережитой!

О, сколько горестных минут,

Любви и радости убитой!…

Кульминационный характер строфы и ее особое значение подчеркивается многоточиями. Речь идет о том, что заключено в той «груде писем»: это целая жизнь, это любовь и радость, которые теперь в прошлом, «убиты».

Слова «жизни» в первом стихе и «убитой» в последнем образуют смысловое кольцо, усиливающее ощущение трагизма переживания. Отношения лирического героя к письмам отражают риторические восклицания, усиленные инверсией «жизни… невозвратимо пережитой», «любви и радости убитой». Усилительную роль играют также анафоры («о, сколько… о, сколько…»).

Третья строфа заканчивается словом «убитой», а в четвертой появляется лирическое «я». Возникает смысловая связь между переживаниями женщины и лирического героя. Его отстраненность очевидна («молча», «в стороне»), но также очевидно его сопереживание: «пасть готов был на колени», «страшно грустно стало». Однако прошлого не вернуть, и это подчеркнуто сравнением «как от присущей милой тени». Лирический герой, возможно, чувствует свою вину в том, что произошло, и даже раскаивается в этом, но не в силах ничего изменить.

Толстой отметил это стихотворение буквами «Т.Ч.» (Тютчев. Чувство.). Великий писатель считал, по-видимому, что поэт сумел передать в этом стихотворении те чувства, которые трудно выразить словами. В жизни человека бывают минуты, когда он одновременно испытывает целую гамму чувств. Тютчев запечатлел в стихах один из таких моментов.

Задание:

1. В сочинении ничего не говорится о биографической предыстории стихотворения. Какова она? Уместно ли обращение к ней в контексте данного сочинения и почему?

2. Найдите в сочинении вступление и расширьте его вводную часть.

3. Напишите о своем восприятии стихотворения.

Н.А. Некрасов «Влас»

В армяке с открытым воротом,

С обнаженной головой,

Медленно проходит городом

Дядя Влас – старик седой.

На груди икона медная;

Просит он на божий храм,

Весь в веригах, обувь бедная,

На щеке глубокий шрам;

Да с железным наконешником

Палка длинная в руке…

Говорят, великим грешником

Был он прежде. В мужике

Бога не было; побоями

В гроб жену свою вогнал;

Промышляющих разбоями,

Конокрадов укрывал;

У всего соседства бедного

Скупит хлеб, а в черный год

Не поверит гроша медного,

Втрое с нищего сдерет!

Брал с родного, брал с убогого,

Слыл кащеем-мужиком;

Нрава был крутого, строгого…

Наконец, и грянул гром!

Власу худо; кличет знахаря –

Да поможешь ли тому,

Кто снимал рубашку с пахаря,

Крал у нищего суму?

Только пуще все неможется.

Год прошел – а Влас лежит,

И построить церковь божится,

Если смерти избежит.

Говорят, ему видение

Все мерещилось в бреду:

Видел света преставление,

Видел грешников в аду:

Мучат бесы их проворные,

Жалит ведьма-егоза.

Ефиопы – видом черные

И как углие глаза,

Крокодилы, змии, скорпии

Припекают, режут, жгут…

Воют грешники в прискорбии,

Цепи ржавые грызут.

Гром глушит их вечным грохотом,

Удушает лютый смрад,

И кружит над ними с хохотом

Черный тигр-шестокрылат.

Те на длинный шест нанизаны,

Те горячий лижут пол…

Там, на хартиях написаны,

Влас грехи свои прочел:

Влас увидел тьму кромешную

И последний дал обет…

Внял господь – душу грешную

Воротил на вольный свет.

Роздал Влас свое имение,

Сам остался бос и гол

И сбирать на построение

Храма божьего пошел.

С той поры мужик скитается

Вот уж скоро тридцать лет,

Подаянием питается –

Строго держит свой обет.

Сила вся души великая

В дело божие ушла:

Словно сроду жадность дикая

Непричастна ей была…

Полон скорбью неутешною,

Смуглолиц, высок и прям,

Ходит он стопой неспешною

По селеньям городам.

Нет ему пути далекого:

Был у матушки Москвы,

И у Каспия широкого,

И у царственной Невы.

Ходит с образом и с книгою,

Сам с собой все говорит

И железною веригою

Тихо на ходу звенит.

Ходит в зимушку студеную,

Ходит в летние жары,

Вызывая Русь крещеную

На посильные дары –

И дают, дают прохожие…

Так из лепты трудовой

Вырастают храмы божии

По лицу земли родной…

В русском фольклоре и литературе существует множество интерпретаций сюжета о раскаявшемся грешнике. Несомненная заслуга Некрасова в том, что этот сюжет нашел в его творчестве необычное воплощение, потому что лег в основу стихотворения – жанра, традиционно относящегося к лирическому роду литературы. Жанровое своеобразие «Власа» точно определил Н. Гумилев, относивший его к числу своих любимых. Он назвал это стихотворение произведением «эпически-монументального типа».

Понятия эпического и монументального связаны прежде всего с образом главного героя Власа, именем которого названо стихотворение.

Важную роль в создании образа героя играет композиция. В стихотворении противопоставлен «дядя Влас – старик седой» «кащею - мужику», «великому грешнику». Рассказ о «Власе»–праведнике, страннике обрамляет история Власа–грешника. Портрет Власа в начале стихотворения говорит как о роде его занятий (просит на божий храм), так и о выполнении религиозного долга (икона на груди, вериги). Открытый ворот армяка и обнаженная голова создают ощущение открытости Власа по отношению ко всем, с кем он встречается. Палка «с железным наконечником» как посох странника.

Чем же объясняется та перемена, которая происходит с главным героем? Завязка действия – болезнь Власа, тяжкий недуг, поразивший его за грехи: он сгубил жену, укрывал разбойников, был корыстен и несправедлив по отношению к односельчанам.

Осознав свои грехи во время болезни, Влас пытается очиститься:

… построить церковь божится,

Если смерти избежит.

Однако этой жертвы недостаточно, потому что потратить на церковь неправедно нажитые деньги не значит искупить вину. Кульминация превращения Власа-грешника в праведника – адское видение. Стилистически оно восходит к фольклору, о чем говорят персонажи адского действа: «бесы проворные», «ведьма-егоза» и всякая адская нечисть. Идейно сцена ада связана с «Божественной комедией» Данте, но картина грехов человеческих изображается здесь одновременно страшной и ироничной:

Воют грешники в прискорбии,

Цепи ржавые грызут.

Картина ада зрима, реальна, хотя и возникает в больном воображении Власа. Психологический перелом наступает, когда Влас приходит к осознанию последнего обета: раздать все бедным и отправиться собирать деньги на храм.

История Власа-грешника вводится в стихотворение с помощью слова «говорят», это подчеркивает важность не столько предыстории героя, сколько его настоящего. Дорогой ценой далось ему прозрение, но…:

С той поры мужик скитается

Вот уж скоро тридцать лет,

Подаянием питается –

Строго держит свой обет.

Фигура Власа вызывает не столько сострадание, сколько уважение. Автор говорит о великой силе его души, неутешной скорби – это черты истинно религиозного человека, странника, а к ним с такой любовью всегда относился русский народ.

«Зимушкой студеной» и в «летние жары» «ходит он стопой неспешною по селеньям, городам». Возникает образ православной Руси, ее просторов:

… Был у матушки Москвы,

И у Каспия широкого,

И у царственной Невы.

Синтаксический параллелизм и анафора подчеркивают широту родной земли. Россия предстает в стихотворении как отзывчивая и щедрая душа. Главная мысль стихотворения не в том, что Влас стал праведником, а в том, что

… из лепты трудовой

Вырастают храмы Божии

По лицу земли родной…

Интересна рифма «прохожие» - «Божии». В буквальном совпадении нескольких звуков и смысловой перекличке составляющих рифму слов видна любовь Некрасова к родной земле, ее народу, который автор считает патриархальным, глубоко нравственным, «Божиим».

Стихотворение «Влас» занимает в творчестве Некрасова особое место: будучи певцом народных страданий, поэт нечасто обращался к религиозной тематике. В этом стихотворении ему удалось создать не только яркий образ человека из народа, но и изобразить важные черты народа в целом.

Стихотворение высоко оценивали такие выдающиеся художники, как Достоевский, Гумилев, Ахматова. Оно привлекает подлинно народной простотой, интонацией сказа, песенностью, содержащимся в нем зарядом нравственного учительства.

2. Как в сочинении аргументируется тезис о принадлежности анализируемого произведения к эпически-монументальному типу?

Н.А. Некрасов «Надрывается сердце от муки…»

Надрывается сердце от муки,

Плохо верится в силу добра,

Внемля в мире царящие звуки

Барабанов, цепей, топора.

Но люблю я, весна золотая,

Твой сплошной, чудно-смешанный шум;

Ты ликуешь, на миг не смолкая,

Как дитя, без заботы и дум.

В обаянии счастья и славы,

Чувству жизни ты вся предана, -

Что-то шепчут зеленые травы,

Говорливо струится волна;

В стаде весело ржет жеребенок,

Бык с землей вырывает траву,

А в лесу белокурый ребенок –

Чу! кричит: «Прасковья, ау!»

По холмам, по лесам, над долиной

Птицы севера вьются, кричат,

Разом слышны – напев соловьиный

И нестройные писки галчат,

Грохот тройки, скрипенье подводы,

Крик лягушек, жужжание ос,

Треск кобылок, - в просторе свободы

Все в гармонию жизни слилось…

Я наслушался шума иного…

Оглушенный, подавленный им,

Мать-природа! Иду к тебе снова

Со всегдашним желаньем моим –

Заглуши эту музыку злобы!

Чтоб душа ощутила покой

И прозревшее око могло бы

Насладиться твоей красотой.

Для Некрасова народ был «почвой» и «основой» национального существования. Народная жизнь на страницах его поэтических произведений оказалась многоцветной и разноликой, а способы ее поэтического воспроизведения многообразны. Например, в стихотворении «Надрывается сердце от муки…» тема народных страданий тесно взаимосвязана с изображением природы. Образ лирического героя, противопоставляющего гармоничный мир природы жестокому миру людей, объединяет их.

В стихотворении изображен весенний пейзаж, яркий, эмоционально насыщенный, красочный. Основной цвет весны – зеленый, но поэт называет ее «золотой». Эпитет «золотая», может быть, связан здесь с ярким весенним солнцем, заливающим все вокруг своим золотым светом. Также возможно, что этот эпитет отражает настроение автора: весна дорога ему, радует его картиной пробуждающейся природы. Весна приносит с собой ощущение праздника, гармонии жизни. «Сплошной, чудно-смешанный шум» состоит из разных звуков: шепота зеленых трав, говора волны, ржания жеребенка, детского крика, соловьиного напева, писка галчат, крика лягушек, жужжания ос. Это звуки живой жизни. Даже скрипение подводы и грохот тройки не нарушают этой гармонии, потому что связаны с мирной жизнью крестьян: ее праздниками (тройка) и буднями (подвода).

Образ весны, ее звуковая картина композиционно противопоставлены «шуму иному», а «гармония жизни» – дисгармонии общественных отношений, добро – злу. Стихотворение состоит из трех частей, в первой из которых центральный образ - «в мире царящие звуки барабанов, цепей, топора». Эти звуки рождают в нашем сознании картины насилия, наказания, угнетения. Слово «звуки» связано перекрестной рифмой со словом «муки». Лирический герой выражает свое отношение к народным страданиям: его сердце «надрывается», и он теряет веру в силу добра.

Вторая часть стихотворения противопоставлена первой. «Музыке злобы» противостоит здесь чудный весенний шум. Этот образ пронизан мотивами детства (ребенок, жеребенок, галчата), свободы, чувством родины, ее просторов (холмы, леса, долины). Если звуки насилия связаны со смертью, которую символизируют топор, цепи, барабаны, то звуки весны – с жизнью:

В обаянии счастья и славы

Чувству жизни ты вся предана…

В третьей строфе видим итог противопоставления. Возникает образ «Матери-природы» как единственной силы, способной «заглушить музыку злобы», помочь забыться, отрешиться от страшной повседневности. Лирический герой ищет не только утешения. Ему нужно откуда-то черпать силы для борьбы, и эти силы дает ему природа.

Во многих стихотворениях Некрасова звучит тема народных страданий более явственно, чем в «Надрывается сердце от муки…», однако это стихотворение занимает важное место в его творчестве. По своей лирической силе оно не уступает знаменитым стихотворениям «Рыцарь на час», «В полном разгаре страда деревенская…». Неподдельное, искреннее сострадание пронизывает эти стихи. Некрасова по праву называют певцом народных страданий. «За каплю крови, общую с народом», поэт заслужил и признание современников, и благодарность потомков.

Задание:

1. Проследите, как рассмотрена в сочинении композиция стихотворения. Какой композиционный прием здесь основной?

2. Как звучит в стихотворении «музыкальная» тема?

3. В чем своеобразие мироощущения лирического героя?

А.А. Ахматова “Я научилась просто, мудро жить...”

Я научилась просто, мудро жить,

Смотреть на небо и молиться Богу,

И долго перед вечером бродить,

Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи

И никнет гроздь рябины ярко-красной,

Слагаю я веселые стихи

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь

Пушистый кот, мурлыкает умильней,

И яркий загорается огонь

На башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь

Крик аиста, слетевшего на крышу.

И если в дверь мою ты постучишь,

Мне кажется, я даже не услышу.

Поэтический феномен Ахматовой не исчерпывается ее собственным ироничным признанием “Я научила женщин говорить...” В лирике Ахматовой нам близки и понятны не только яркие переживания женского сердца, но и глубокие патриотические чувства поэта, пережившего вместе со своим народом трагические события двадцатого века. Лирика Ахматовой философична и генетически связана с русской классикой, прежде всего с Пушкиным. Все это позволяет говорить о ней как об одном из лучших поэтов двадцатого века.

Стихотворение “Я научилась просто, мудро жить...” напоминает нам
о молодой поэтессе, только что издавшей свои первые сборники
“Вечер”(1912 г.) и “Четки”(1914 г.), которые снискали одобрительные отзывы знатоков и благосклонность разборчивого читателя. Неожиданные метаморфозы лирической героини, ее изменчивость, подлинность и драматизм ее переживаний, поэтическое мастерство автора этих книг привлекают нас и сейчас.

“Четки”, посвященные в основном теме любви, открываются эпиграфом из Баратынского:

Прости ж навек! но знай,

Что двух виновных,

Не одного, найдутся имена

В стихах моих, преданиях любовных.

Читая стихотворения цикла, замечаешь, что во многих из них присутствует, кроме лирической героини, облик которой меняется, еще и лирический адресат: лирическое “я” и лирическое “ты”. Стихотворение “Я научилась...”воспринимается как лирическое повествование героини, отправная точка которого - “я”, а конечная - “ты”.

Первый стих звучит как утверждение лирической героини («я»), подчеркнутое формой глагола и убедительное в своей афористичности. Лирическое “ты” появится в последней, четвертой строфе и прозвучит в контексте предположения:

которое подчеркнет психологическую глубину переживаний лирической героини и придаст новый оттенок ее “я”. Движение художественной мысли от “я” к “ты” опирается на глаголы, которых особенно много в первой строфе, и все они, кроме уже отмеченного первого, стоят в неопределенной форме. Это оттеняет значительность и постоянность обозначаемых ими действий и состояний. Первая строфа стихотворения - это одно сложноподчиненное предложение, главная часть которого сильно распространена и построена по принципу синтаксического параллелизма, усиленного градацией (просто, мудро), что подчеркивает интонацию утверждения. Однако ударный “и” в словах “научи лась”, “жи ть”, “моли ться”, “утоми ть” привносит какую-то пронзительную ноту, что несколько контрастирует с самим содержанием утверждения о том, что найдено средство излечиться от любви. Слово “любовь” не произнесено, здесь - некая “фигура умолчания”, на смысл которой намекает поразительная метафора “утомить ненужную тревогу”. Лирическая героиня предстает перед нами сильной, гордой, но в то же время одинокой и страдающей. Ее духовный мир богат, она стремится к простой и праведной жизни (“просто, мудро жить”, “молиться богу”), и этим близка автору - Анне Ахматовой.

Вторая строфа открывает новые стороны образа лирической героини, укрепляя ее связь с автором. Мотив вечерней прогулки, продолжая звучать, наполняется сначала таинственностью, благодаря звукописи (“ш урш ат... лопух и”); потом яркость звука и красок усиливается (гр оздь р ябины желто-кр асной”), и “ненужная тревога” рождает творческий импульс: лирическая героиня оказывается поэтом. Она действительно научилась “мудро жить”, ибо о “жизни тленной” слагаются “веселые”, т.е. жизнеутверждающие, стихи. Удивительная певучесть стиха достигается инверсией и какой-то особенной чистотой звука:

Слагаю я веселые стихи

О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Все глаголы - несовершенного вида, употреблены в настоящем времени, и сочинение стихов воспринимается не только как итог тревожного духовного томления, смиренного приятия божьего мира как тленного и прекрасного, но как процесс, внутренне, глубинно связанный с этим миром. Неожиданно возникает неявный лирический мотив осени. Тяжелая кисть спелой рябины “никнет”, а лопухи “шуршат”, возможно, потому что засохли. Эпитет «тленная» в сочетании с осенним мотивом вызывает ассоциацию с Тютчевым (“Как увядающее мило!..”) и Пушкиным (“Люблю я пышное природы увяданье...”), вписывая ахматовское стихотворение в контекст русской философской лирики. Антитеза “жизни тленной и прекрасной” усиливает это ощущение.

Значимость второй строфы, плотность ее поэтического “вещества” приумножена неожиданной и яркой рифмой: «лопухи – стихи», имеющей глубокий смысл.

Лопухи в овраге и кисть рябины - воспроизведенные автором в соответствии с акмеистским требованием “прекрасной ясности” (М. Кузьмин) детали сельского пейзажа. Слепневские впечатления, “тверская скудная земля” стали важнейшим мотивом сборника “Четки”, убедительно развитым в более поздней лирике. С другой стороны, знаменитые “лопухи” - часть того “сора”, из которого, по выражению Ахматовой, “растут стихи, не ведая стыда”. Таким образом, становится очевидным, что творческое кредо поэта складывалось уже в период “Четок”.

После второй строфы наступает интонационный перелом. Высокий стиль (“слагаю”, “тленной”, “прекрасной”) сменяется простым слогом. Возвращение из мира поэзии происходит так же естественно, как и уход в него. Появление “пушистого кота” как будто вносит ощущение домашнего уюта и умиротворенности, усиленного аллитерацией (“л ижет - л адонь – мурл ыкает умил ьно”), но замкнутости пространства охранительными стенами дома не возникает. Яркий огонь “на башенке озерной лесопильни”, как маяк для потерявшего дорогу, и резкий крик аиста - птицы, символизирующей дом, семью, создают тревожный фон ожидания события. На звуковом уровне он выражен чередованием звуков “ш”-”зр”-”пр”-“ш”-”кр”-”ш”-”ш”. («Лиш ь изр едка пр орезывает тиш ь кр ик аиста, слетевш его на крыш у...»).

Финал стихотворения неожидан:

И если в дверь ко мне ты постучишь,

Мне кажется, я даже не услышу, -

и в то же время оправдан. Психологический подтекст последних двух стихов очевиден, благодаря усилению, выраженному вводным “мне кажется”, усилительной частицей “даже”, ассонансом (“ка жется я да же”). Лирическая героиня ждет этого внезапного стука в дверь, вслушиваясь в ночную тишину, вглядываясь в далекий огонек.

Стихотворение “Я научилась...”- одно из лучших в лирике ранней Ахматовой. Оно глубоко по содержанию и совершенно по форме. Сила чувства и значительность переживаний лирической героини изображены поэтессой с мастерством большого художника. Поэтический язык стихотворения лаконичен, лишен вычурности и сложной символики. Это так называемый “говорной стих”, ориентированный на женскую разговорную речь. На первый взгляд, такой стиль отвечает канонам акмеизма, декларации “радостного любования бытием“ (Н. Гумилев). Впрочем, акмеизм канул в небытие, а Ахматова продолжала “мудро жить” и слагать стихи о жизни “тленной и прекрасной”.

Первый шумный успех не предвещал Ахматовой безоблачного творческого пути. Ей довелось пережить и гонения, и забвение. Настоящая слава пришла к ней уже после смерти. Анна Ахматова стала любимым поэтом многих ценителей искусства как в России, так и за ее пределами.

Задание:

1. Как творческая история стихотворения помогает войти в его художественный мир?

2. В чем своеобразие лирического героя стихотворения?

3. Какие особенности звуковой организации поэтической речи отмечены в работе? Как эти элементы формы связаны с содержанием?

А.А. Ахматова « Приморский сонет»

Здесь всё меня переживет,

Всё, даже ветхие скворешни

И этот воздух, воздух вешний,

С неодолимостью нездешней,

И над цветущею черешней

Сиянье легкий месяц льет.

И кажется такой нетрудной,

Белея в чаще изумрудной,

Дорога не скажу куда…

Там средь стволов еще светлее,

И всё похоже на аллею

У царскосельского пруда.

Человеческая жизнь - бесконечная череда дней и ночей, закатов и рассветов. Она не бывает однообразной, она полна загадок. Писатель - это художник жизни, стремящийся запечатлеть на бумаге всю эту картину, не упустив ни одного явления. Поэтому-то литература так богата, ярка, таинственна, и при выборе одного любимого произведения “заботливая” память подкидывает читателю их не один десяток. Многие из этих произведений касаются темы, волновавшей в прошлом, волнующей сегодня и, несомненно, важной для будущего, - темы вечности и бренности. Разные авторы затрагивают философскую проблему восприятия этих двух начал, таинственного взаимодействия жизни и смерти: кого-то смерть страшит, кого-то неотвязно манит, а кто-то играет со смертью, не веря в ее близость. В произведении А.А. Ахматовой “Приморский сонет” дорога в иной мир не кажется ничем страшным, похожим на грозное “memento more”. Стихотворение умиротворяет своей глубокой, отнюдь не показной верой в вечную жизнь и примиряет с мыслью о смерти.

Этот сонет был написан в Комарове - небольшом местечке на берегу Финского залива. В одной заметке о Лермонтове Ахматова упомянула, что он, глядя на Маркизову лужу, писал: “Белеет парус одинокий...”, - а сама поэтесса на берег Финского залива переносит “и блеск, и тень, и говор волн” южного моря и пишет “Приморский сонет” - эпитафию “цветущим черешням”, юности, воспоминаниям:

Бухты изрезали низкий берег,

Все паруса убежали в море,

А я сушила солнечную косу

За версту от земли на плоском камне.

И вовсе не знала, что это счастье.

(А. Ахматова. “У самого моря”.)

Уже в названии Ахматова обозначает жанровую форму стихотворения - сонет, строго выдерживая ее на протяжении всего произведения. В стихотворении есть все части, соответствующие сонету. В первой строфе - утверждение: “Здесь все меня переживет...” Гипербола (“все”) усиливает ощущение человеческой бренности и незыблемости всего окружающего. Во второй строфе зазвучали сомнения в смертности человека, появился образ вечности. В легком сиянии месяца мерещится лунная дорога. Она манит “с неодолимостью нездешней”, манит переступить порог из бесконечной бренности в бездну, как это некогда сделал мой любимый герой - прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Но конец пути еще не виден, он скрыт фигурой умолчания (“дорога не скажу куда...”). Далее идет обобщение: дорога становится более явственной. В четвертой строфе - вывод, окончание пути. Лунная дорога привела поэтессу к Пушкину. “Там средь стволов еще светлее”, потому что там Пушкин. Ахматова тянется к этому свету:

Холодный, белый, подожди,

Я тоже мраморною стану.

(А. Ахматова. “В Царском селе”.)

Стихотворение от утверждения к выводу движется интуитивно. В нем нет строгой логики. Художественное пространство - своеобразная граница между жизнью и вечностью - объемно, разомкнуто. Стихотворное время бесконечно условно: будущее и прошлое настолько сплелись, что ощущение времени исчезло.

“Приморский сонет” не изобилует многочисленными художественными приемами: в стихотворении всего один эпитет - “изумрудная” чаща, но он сверкает чистыми пушкинскими красками. Инверсия (“с неодолимостью нездешней”) усиливает стремление к неземному. Выбранный Ахматовой стихотворный размер (ямб) не противоречит элегическому настроению сонета. Пиррихии облегчают этот размер, придают стихотворению особую мелодичность.

Сонет как стихотворный жанр возник в тринадцатом веке, был особенно популярен в поэзии эпохи Возрождения:

Суровый Дант не презирал сонета,

В нем жар любви Петрарка изливал,

Игру его любил творец Макбета,

Им скорбну мысль Камоэнс облекал.

(А. С. Пушкин. “Суровый Дант не презирал сонета...”)

Ахматова продолжает эту поэтическую традицию. В отличие от сонетов, в которых преобладало лирическое, любовное начало, “Приморский сонет” проникнут глубоким философским смыслом. Ахматова не была в этом новатором, первым философское звучание сонету придал А.С. Пушкин. Это еще одна ниточка, связывающая двух великих поэтов “золотого” и “серебряного” века.

Среди произведений, принадлежащих перу поздней А. Ахматовой, много шедевров: “Реквием”, “Поэма без героя”, “Венок мертвым”. Но мне запомнился именно маленький, светлый “Приморский сонет”. Он покоряет тихой грустью о невозвратном и незабвенном, притягивает образом уставшей, много вынесшей, но не сломленной, гордой русской женщины.

Задание:

1. Чем оправдано включение в работы ссылок на факты творческой биографии автора, упоминание и цитирование других произведений?

А.А. Ахматова «Приморский сонет»

В то время я гостила на земле...

А. Ахматова

В русской и мировой литературе немало лирических произведений, посвященных вечным темам жизни и смерти. Среди этих удивительных и, безусловно, заслуживающих внимания стихотворений меня более всего привлекает “Приморский сонет” Анны Ахматовой: он наиболее полно соответствует моему сегодняшнему пониманию мироустройства. Человека часто волнуют вечные проблемы жизни и смерти, своего предназначения здесь, на Земле. Эти вопросы одними из первых возникают перед многими молодыми людьми, впервые отправляющимися в самостоятельное плавание по жизни. Те или иные ответы на эти вопросы могут сильно повлиять на дальнейшую жизнь человека.

В философском стихотворении Анны Ахматовой раскрывается тема вечного и преходящего, их связи между собой, делается акцент на бесконечности жизни, непрерывно текущей из прошлого в будущее.

Из названия и формы стихотворения (два катрена и два терцета) становится ясно, что перед нами сонет, а это, в свою очередь, предполагает, что поэтическая мысль произведения должна быть раскрыта по строго определенным правилам.

В самой первой строке стихотворения четко выявляется утверждение:

Здесь все меня переживет.

Создается ощущение бренности земного существования, особенно усиливаемое повторением слов “все - все”, “воздух - воздух”. Лирический герой сознает, как мала и незначительна его земная жизнь. Образ “ветхие скворешни” и метафора “воздух вешний, морской свершивший перелет”, имеющая оттенок гиперболы, передают чувство мимолетности жизни “здесь” и неизбежности ухода в некий иной мир.

Лирический герой сонета условен: в тексте стихотворения нет глаголов и прилагательных женского или мужского рода, соответствующих лирическому герою, единственное слово, напрямую связанное с ним, - местоимение “меня”. Этим достигается высокий уровень обобщения, в котором присутствует философский подтекст: любой человек рано или поздно задумывается над вечными вопросами.

В следующей строфе косвенно выражается сомнение в незначительности земной жизни человека, а яркая метафора “голос вечности” предполагает существование неземного мира, в котором сделанное человеком на Земле обязательно найдет свое отражение. Созданное в этом “ветхом” мире обретет новую жизнь в “вечности”.

Таким образом после двух первых строф в сонете обозначаются два мира: существующий сейчас на Земле и существующий вечно везде. Пространство и время сливаются в стихотворении воедино, образуя неделимое целое. Лирический герой словно балансирует на грани вечного и настоящего. Не случайно сонет назван именно “приморским”, а не “морским”. Анна Ахматова и этим подчеркивает существование некой грани. Символом вечного является море, стихия, а настоящее вводится словом “здесь” в первой строке стихотворения.

Без сомнения, между мирами должна существовать какая-то связь. И, действительно, символический образ дороги, уходящей в вечность, возникает перед нами в виде сияния, изливаемого месяцем, в четвертой строке второго катрена. Мотив лунной дорожки будет звучать и далее в стихотворении. Чуть раньше появляется образ “цветущей черешни”, связанный с лунной дорожкой. Здесь важно прилагательное “цветущий”, помогающее восстановить эту связь: цветение - это жизнь.

Путь к пониманию своего предназначения, дорога к вечному у каждого человека своя. Для подтверждения этой мысли Ахматова использует прием умолчания:

Дорога не скажу куда...

Незаконченность позволяет подчеркнуть неповторимость пути каждого, невозможность заранее спланировать и точно определить этот путь. Анну Ахматову ее дорога привела к Царскосельскому пруду, образ которого символизирует “колыбель” русской поэзии, связанную с именем Александра Сергеевича Пушкина.

Переход от настоящего к будущему в начале сонета и возвращение во времена Пушкина в финале значительно расширяют художественное время и пространство, создавая впечатление их неразрывности и бесконечности.

Язык стихотворения очень органичен. Анна Ахматова не прибегает к особенной, нарочитой образности, но в то же время она прекрасно использует разнообразные художественные приемы, например, развернутую метафору “воздух вешний, морской свершивший перелет”. Эпитет “изумрудная чаща” напоминает яркие краски пушкинского “Зимнего утра”:

Прозрачный лес один чернеет,

И ель сквозь иней зеленеет,

И речка подо льдом блестит.

Ощущение неразрывности и бесконечности времени и пространства создается благодаря использованию кольцевых рифм в первой и второй строфах. Ямбический стих сонета содержит большое число спондеев и пиррихиев, что облегчает ритм, усиливает нужные ударения и придает стихотворению элегическую интонацию.

Если говорить о построении стихотворения в целом, то оно характерно для классического сонета: вначале идут два катрена, объединенных опоясывающей рифмовкой:

Анна Ахматова не отвечает в “Приморском сонете” на те вечные вопросы, на которые хотелось бы найти ответы, да и вряд ли кто на Земле знает эти ответы. Но это не самое важное, гораздо значимее, чтобы человек жил не просто так, а пытался найти свой путь, призвание, свое место в жизни. Важно, чтобы человек верил, что все созданное им не будет забыто после его смерти и он оставит свой след на “песке времен”. Именно об этом стихотворение Анны Ахматовой, именно поэтому оно по праву принадлежит золотому фонду как русской, так и мировой поэзии.

Задание:

1. Сравните тексты данного и предыдущего сочинений, посвященных разбору одного и того же стихотворения. Отметьте общее в подходах обоих авторов и своеобразие истолкования стихотворения каждым из них.

С.А. Есенин “Русь советская”

Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.

На перекличке дружбы многих нет.

Я вновь вернулся в край осиротелый,

В котором не был восемь лет.

Здесь даже мельница – бревенчатая птица

С крылом единственным – стоит, глаза смежив.

Я никому здесь не знаком,

А те, что помнили, давно забыли.

И там, где был когда-то отчий дом,

Теперь лежит зола да слой дорожной пыли.

А жизнь кипит.

Вокруг меня снуют

И старые и молодые лица.

Но некому мне шляпой поклониться,

Ни в чьих глазах не нахожу приют.

И в голове моей проходят думы:

Что родина?

Ужели это сны?

Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый

Бог весть с какой далекой стороны.

Я, гражданин села,

Которое лишь тем и будет знаменито,

Что здесь когда-то баба родила

Российского скандального пиита.

«Опомнись! Чем же ты обижен?

Ведь это только новый свет горит

Другого поколения у хижин.

Они, пожалуй, будут интересней –

Уж не село, а вся земля им мать».

Ах, родина! Какой я стал смешной.

На щеки впалые летит сухой румянец,

Язык сограждан стал мне как чужой,

В своей стране я словно иностранец.

Вот вижу я:

Воскресные сельчане

У волости, как в церковь, собрались.

Корявыми немытыми речами

Они свою обсуживают «жись».

Уж вечер. Жидкой позолотой

Закат обрызгал серые поля,

И ноги босые, как телки под ворота,

Уткнули по канавам тополя.

Хромой красноармеец с ликом сонным,

В воспоминаниях морщиня лоб,

Рассказывает важно о Буденном,

О том, как красные отбили Перекоп.

«Уж мы его – и этак, и разэтак, -

Буржуя энтого…которого…в Крыму…»

И клены морщатся ушами длинных веток,

И бабы охают в немую полутьму.

С горы идет крестьянский комсомол,

И под гармонику, наяривая рьяно,

Поют агитки Бедного Демьяна,

Веселым криком оглашая дол.

Вот так страна!

Какого ж я рожна

Прости, родной приют.

Чем сослужил тебе, и тем уж я доволен,

Пускай меня сегодня не поют –

Я пел тогда, когда был край мой болен.

Приемлю все.

Как есть все принимаю.

Готов идти по выбитым следам.

Отдам всю душу октябрю и маю,

Но только лиры милой не отдам.

Я не отдам ее в чужие руки,

Ни матери, ни другу, ни жене.

Лишь только мне она свои вверяла звуки

И песни нежные лишь только пела мне.

Цветите, юные! И здоровейте телом!

У вас иная жизнь, у вас другой напев.

А я пойду один к неведомым пределам,

Душой бунтующей навеки присмирев.

Но и тогда,

Когда во всей планете

Пройдет вражда племен,

Исчезнет ложь и грусть, –

Я буду воспевать

Всем существом в поэте

Шестую часть земли

С названьем кратким «Русь».

В 1924 г. Есенин первым среди литераторов того времени затронул в своих стихах тему судьбы “родных обителей” с точки зрения вновь обретенного взгляда на мир. Первым таким произведением стало стихотворение “Возвращение на Родину”, в котором звучит глубокая тоска и печаль от необратимо наступающих перемен в жизни родины и странное чувство незримой пропасти, которая пролегла между лирическим героем и “новой” деревней.

С огромной, почти эпической силой эта тема прозвучала в написанном тогда же стихотворении “Русь советская”. Это одно из самых глубоких и совершенных созданий позднего Есенина.

Само название “Русь советская” уже говорит о сложности восприятия Есениным тогдашнего уклада жизни. Слово “Русь” напоминает о многовековых традициях русского народа, о его вере, о сложном и славном историческом пути родной страны. А прилагательное “советская” звучит как антитеза, это слово говорит уже о новом строе, не имеющим ничего общего с Русью, православной Русью.

В первой же строке стихотворения звучит мотив революции, которую автор сравнивает с ураганом. Такое сравнение достаточно традиционно в русской литературе. В первом четверостишии просматривается параллель с Пушкиным, с его стихотворением “Вновь я посетил...”

Вновь я посетил тот уголок земли,

Где я провел изгнанником два года незаметных,

Как здесь, так и в “Руси советской” звучит мотив утраченного дома. В третьем стихе Есенин использует метафору “край осиротелый”, чтобы подчеркнуть опустошенность, которую лирический герой ощутил, вернувшись в родную деревню. И действительно, эпитет “осиротелый” как нельзя лучше подходит к описанию теперешней России. Речь идет не столько об осиротевших семьях, сколько о потере исторической государственности, веры, сердечной теплоты. Здесь можно также услышать и библейский мотив блудного сына, который вернулся на родину после долгих лет странствий. Но, в отличие от библейского героя, лирический герой стихотворения не находит в родном краю прощения и радушной встречи. Наоборот, он ощущает здесь одиночество и отчужденность:

Той грустной радостью, что я остался жив?

Оксюморон “грустная радость” еще более усиливает печальную интонацию этих строк. Во второй строфе появляется образ мельницы как символа родины, символа русской деревни. Эту мельницу автор сравнивает с птицей “с крылом единственным”. Здесь слышится мотив ущербности. Как птица, неспособная летать, теряет смысл жизни, так и мельница в “новой” деревне утратила свое назначение.

В третьей строфе мотив сгоревшего дома, мотив пепелища перекликается со стихотворением Пушкина “Два чувства дивно близки нам...” Строки Есенина во многом автобиографичны. Известно, что в 1922 г. дом родителей Есенина сгорел. Но здесь пепелище на месте отчего дома олицетворяет скорее крушение старого мира, старого уклада жизни на фоне нового миропорядка.

В начале четвертой строфы “ломается” стихотворная строка. Автор выносит поэтическую мысль “А жизнь кипит...” в отдельную строку, после которой следует пауза. Здесь в глаза бросается антитеза, основанная на контрасте между суетой жизни и раздумьем лирического героя. Также звучит мотив изгнанника в родной стране. “Ни в чьих глазах” лирический герой не находит любви и понимания.

Первые 4 строфы можно назвать вступительной частью стихотворения. Главная начинается с рассуждения лирического героя. “Что Родина?” Автор выделяет этот риторический вопрос в отдельную строку, чтобы подчеркнуть его значимость. Продолжает развиваться мотив отчужденности лирического героя в родном краю. При этом лирический герой называет себя “пилигрим угрюмый”, говорит, что “в своей стране … словно иностранец”. Интересно сравнение “пилигрим”, т.е. паломник, странник, который отрекся от мирской жизни ради веры, который живет в своем, особенном мире, и люди часто его не понимают. Лирический герой, вопреки всему, верит в свою родину, в свое отечество и не может принять новой “веры”.

Ирония и боль слышатся в шестой строфе стихотворения. Первая строка выделена как риторическое восклицание. Здесь автор опять использует антитезу, совмещая в одной строфе совершенно разные по стилю слова: “баба” и “пиит”. И все это работает на усиление того болезненного чувства, которое испытывает герой. Здесь начинает звучать тема поэта и его страны.

Далее слышится мотив разлада между умом и сердцем лирического героя. Умом он понимает произошедшие перемены и верит: будущее - за молодым поколением. Но сердце отказывается принимать “новую” жизнь, чувствует лишь боль. Очень необычно, что сравнительно молодой человек
(в момент написания стихотворения Есенину было 29 лет) уступает дорогу другому поколению:

Уже ты стал немного отцветать,

Другие юноши поют другие песни.

Они, пожалуй, будут интересней -

Уж не село, а вся земля им мать.

Здесь появляется мотив завершенности жизни. В следующей строфе можно заметить прямую перекличку с уже упомянутым стихотворением “Возвращение на родину”:

И вот сестра разводит,

Раскрыв, как Библию, пузатый “Капитал”,

О Марксе, Энгельсе...

Ни при какой погоде

Я этих книг, конечно, не читал.

Эти строки в каком-то смысле объясняют фразу: ”Язык сограждан стал мне как чужой”.

Далее в стихотворении появляется эпический элемент - сюжетные картинки, с помощью которых автор изображает жизнь “новой” деревни. Для придания красочности и правдоподобия этим картинкам поэт включает слова деревенского обихода, такие, как “жись”, “буржуя энтого” и т.д. Сравнивая собрания у волости с воскресным посещением церкви, поэт поднимает проблему попранной веры.

Прием олицетворения, с помощью которого создается образ природы, был характерен и для юного Есенина. Но теперь поэт использует такие эпитеты, как “жидкий”, “босые”, сравнивает тополя с ногами тёлок. Всё это создает весьма приземленный образ деревенской природы, созвучный настроению стихотворения.

Пятнадцатая строфа стихотворения является его кульминацией.

Вот так страна!

Какого ж я рожна

Орал в стихах, что я с народом дружен?

Моя поэзия здесь больше не нужна,

Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

Это крик души. Здесь размышления о родной стране достигают своего апогея, герой до конца сознает свою ненужность в “новом” мире, поняв, какая непроходимая пропасть лежит теперь между ним и воспетым им когда-то русским народом. С помощью ассонанса (страна - рожна - ора л - нужна ) автор выделяет это четверостишие.

Заключительная часть стихотворения начинается с инверсии и повтора (Приемлю все // как есть все принимаю). Этот прием автор применяет для усиления логического ударения, подчеркивая готовность следовать горькому, но неизбежному жребию, “готов идти по выбитым следам”.

Отдам всю душу октябрю и маю,

Но только лиры милой не отдам, -

в этих строках выражена двойственность мироощущения поэта. Он готов смириться с новым укладом жизни, но свой дар не может приспособить к нему.

В предпоследней строфе завершается мотив смирения, примирения с действительностью. И герой желает молодому поколению: “Цветите, юные! И здоровейте телом!” Автор использует одно и то же слово для создания различных образов (“отцветать” - “цветите”), тем самым создавая своеобразную перекличку: («…Я стал… отцветать» - «Цветите, юные…»).

Герой желает молодому поколению здороветь именно телом. Не потому ли, что “здороветь” душой под распеваемые “агитки” очень трудно?

Последние две строки этого четверостишия завершают тему одиночества, сближая ее с темой вечного.

Можно заметить, что в стихотворении присутствуют разные ритмы: сначала это лирическая интонация, затем почти частушка, и в заключение - опять лирическая интонация. И лишь в последней строфе на смену этой интонации, вполне соответствующей мотиву смирения, приходит твёрдое патетическое признание, как бы вопреки всему, о чем говорилось прежде. Эта строфа написана четким, торжественным ямбом. Эти строки утверждают одно: Русь жива. Советская- это лишь одна из форм существования великой, духовно неиссякаемой страны, которую Есенин всегда воспевал в своем творчестве.

4. Как завершается работа? Если заключительная часть сочинения кажется вам недостаточно полной, расширьте ее.

С.А. Есенин «Спит ковыль. Равнина дорогая...»

Спит ковыль. Равнина дорогая,

И свинцовой свежести полынь.

Никакая родина другая

Знать, у всех у нас такая участь,

И, пожалуй, всякого спроси –

Радуясь, свирепствуя и мучаясь,

Хорошо живется на Руси.

Свет луны, таинственный и длинный,

Плачут вербы, шепчут тополя.

Но никто под окрик журавлиный

Не разлюбит отчие поля.

И теперь, когда вот новым светом

И моей коснулась жизнь судьбы,

Все равно остался я поэтом

Золотой бревенчатой избы.

Вижу я, как сильного врага,

Как чужая юность брызжет новью

На мои поляны и луга.

Но и все же, новью той теснимый,

Я могу прочувственно пропеть:

Дайте мне на родине любимой,

Все любя, спокойно умереть!

Есенин гениален прежде всего тем, что создал неповторимо своеобразный, отличный от других образ родного края. Он воспел незамысловатый, чуть грустный, необъятный простор русской земли.

Тема Родины проходит через все его творчество, "страна березового ситца" стала главной любовью его жизни:

Если крикнет рать святая:

"Кинь ты Русь, живи в раю!"

Я скажу: "Не надо рая,

Дайте родину мою."

Есенина называют деревенским поэтом. Да, в какой-то мере это правомерно: он родился в деревне, с самого раннего детства в его душу вошла тихая красота бескрайних полей, милая простота березок и лип, уходящий в бесконечность "синий плат небес".

Стихотворение "Спит ковыль. Равнина дорогая..." принадлежит к позднему периоду творчества автора. Уже много дорог пройдено, много слов сказано, он уже не "деревенский" парень, не хулиган, а человек, многое осознавший, несомненно более мудрый, уставший.

Все чаще в его стихах звучит мотив памяти ("Ты запой мне ту песню, что прежде..."), попытка осознать пройденный путь ("Кто я? Что я? Только лишь мечтатель..."), и неизменной остается в его стихах Родина, все также горячо любимая и ненавидимая одновременно:

Неуютная жидкая лунность

И тоска бесконечных равнин,-

Вот что видел я в резвую юность,

Что, любя, проклинал не один.

Стихотворение «Спит ковыль...» открывается коротким, лаконичным описанием. Одним предложением нарисован образ вечерней степи, когда в сгущающихся сумерках засыпает природа, наполняется "свинцовой тяжестью" полынь.

Инверсия в первом стихе подчеркивает эпитет "дорогая" - так осторожно, плавно вводится мотив любви к родине. Чувствуешь, как дорога лирическому герою эта равнина, олицетворяющая его необъятную Русь.

В третьем и четвертом стихе он утверждает:

Никакая родина другая

Не вольет мне в грудь мою теплынь.

Перекрестная рифма («дорогая-другая» и «полынь-теплынь») придает строфе мягкое, мелодичное звучание. Необыкновенно точно и органично здесь употреблен глагол "вольет". Именно "вольет теплынь" в душу лирического героя, наполнив неизъяснимым блаженством. Просторечный оборот ("Знать, у всех у нас такая участь") словно включает читателя в диалог с лирическим героем, как будто лирический герой обращается к слушателю, делится с ним своим мнением. Стоит отметить местоимение "всех": если в первой строфе двукратное повторение "мне" и "мною" словно настаивает на личных, глубоко интимных переживаниях лирического героя, то во второй строфе звучит мотив обобщения - каждый, кто живет здесь, "радуется", "свирепствует" и "мучается", но все же:

Хорошо живется на Руси.

Здесь открывается то самое противоречивое, болезненное, мучительное ощущение любви к Родине, которое присуще всем русским и которое на Западе получило название" загадочная русская душа".

Свет луны, таинственный и длинный...

Образ луны - один из любимейших образов автора, Есенин создал около 160 своеобразных и необыкновенно поэтичных образов луны (она и «красный теленок», и «жеребенок»). Яркие метафоры ("плачут вербы, шепчут тополя") ведут мотив тихой грусти, какой-то светлой печали. И, вторя двум последним стихам второй строфы, поэт вновь утверждает:

…Но никто под окрик журавлиный

Не разлюбит отчие поля.

Двойное отрицание "никто … не разлюбит" словно настаивает на этом.

Четвертая строфа нарушает плавный ход поэтической мысли, меняется общая интонация стихотворения. Надо заметить, что эта строфа автобиографична. В лирическом герое явно узнается сам автор. 25-й год: прошла революция, гражданская война, в расцвете "власть советов". Есенин совсем неоднозначно воспринял новую Россию, сам себя он назвал "самым яростным попутчиком" своей новой родины. Всем сердцем желая возрождения отчизны ("Но и все же хочу я стальною видеть бедную, нищую Русь!"), он недоверчиво относился ко всему "новому" («все равно останусь я поэтом золотой бревенчатой избы»).

Интересна в четвертой строфе перекрестная рифма: "светом-поэтом", "судьбы-избы". Если присмотреться, то можно уловить подстрочный смысл: поэт-это светоч, певец родных песен; изба-это его деревенская судьба, его неразрывная, глубинная связь с родной землей.

Пятая строфа передает интимные ощущения лирического героя, его мучения и страхи:

По ночам, прижавшись к изголовью,

Вижу я, …

В этом "прижавшись" слышится какая-то надрывность, отчаяние.

На фоне "нового света" лирический герой горд тем, что верен своей пусть и отсталой, но самобытной родине. Антитеза "чужая" и "мои" еще более усиливает ощущение, что лирический герой сознательно отделяет себя от "нови" - он другой, он "старый", он не согласен меняться.

Его поляны и луга – это "его" родина, и никто не может и не смеет отнять ее.

Фонтан

Смотри, как облаком живым
Фонтан сияющий клубится;
Как пламенеет, как дробится
Его на солнце влажный дым.
Лучом поднявшись к небу, он
Коснулся высоты заветной -
И снова пылью огнецветной
Ниспасть на землю осужден.

О смертной мысли водомет,
О водомет неистощимый!
Какой закон непостижимый
Тебя стремит, тебя мятет?
Как жадно к небу рвешься ты!..
Но длань незримо-роковая,
Твой луч упорный преломляя,
Свергает в брызгах с высоты.

<Не позднее апреля 1836>

* * *

Яркий снег сиял в долине, -
Снег растаял и ушел;
Вешний злак блестит в долине, -
Злак увянет и уйдет.

Но который век белеет
Там, на высях снеговых?
А заря и ныне сеет
Розы свежие на них!..

<Не позднее апреля 1836>

* * *

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик -
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…

.
.
.
.

Вы зрите лист и цвет на древе:
Иль их садовник приклеил?
Иль зреет плод в родимом чреве
Игрою внешних, чуждых сил?..

.
.
.
.

Они не видят и не слышат,
Живут в сем мире, как впотьмах,
Для них и солнцы, знать, не дышат,
И жизни нет в морских волнах.

Лучи к ним в душу не сходили,
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили
И ночь в звездах нема была!

И языками неземными,
Волнуя реки и леса,
В ночи не совещалась с ними
В беседе дружеской гроза!

Не их вина: пойми, коль может,
Органа жизнь глухонемой!
Увы, души в нем не встревожит
И голос матери самой!..

<Не позднее апреля 1836>

* * *

Еще земли печален вид,
А воздух уж весною дышит,
И мертвый в поле стебль колышет,
И елей ветви шевелит.
Еще природа не проснулась,
Но сквозь редеющего сна
Весну послышала она,
И ей невольно улыбнулась…

Душа, душа, спала и ты…
Но что же вдруг тебя волнует,
Твой сон ласкает и целует
И золотит твои мечты?..
Блестят и тают глыбы снега,
Блестит лазурь, играет кровь…
Или весенняя то нега?..
Или то женская любовь?..

<Не позднее апреля 1836>

* * *

И чувства нет в твоих очах,
И правды нет в твоих речах,
И нет души в тебе.
Мужайся, сердце, до конца:
И нет в творении творца!
И смысла нет в мольбе!

<Не позднее апреля 1836>

* * *

Люблю глаза твои, мой друг,
С игрой их пламенно-чудесной,
Когда их приподымешь вдруг
И, словно молнией небесной,
Окинешь бегло целый круг…

Но есть сильней очарованья:
Глаза, потупленные ниц
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья.

<Не позднее апреля 1836>

* * *

Вчера, в мечтах обвороженных,
С последним месяца лучом
На веждах, томно озаренных,
Ты поздним позабылась сном.
Утихло вкруг тебя молчанье,
И тень нахмурилась темней,
И груди ровное дыханье
Струилось в воздухе слышней.

Но сквозь воздушный завес окон
Недолго лился мрак ночной,
И твой, взвеваясь, сонный локон
Играл с незримою мечтой.

Вот тихоструйно, тиховейно,
Как ветерком занесено,
Дымно-легко, мглисто-лилейно
Вдруг что-то порхнуло в окно.

Вот невидимкой пробежало
По темно брезжущим коврам,
Вот, ухватясь за одеяло,
Взбираться стало по краям, -

Вот, словно змейка извиваясь,
Оно на ложе взобралось,
Вот, словно лента развеваясь,
Меж пологами развилось…

Вдруг животрепетным сияньем
Коснувшись персей молодых,
Румяным, громким восклицаньем
Раскрыло шелк ресниц твоих!

29-ое января 1837

Из чьей руки свинец смертельный
Поэту сердце растерзал?
Кто сей божественный фиал
Разрушил, как сосуд скудельный?
Будь прав или виновен он
Пред нашей правдою земною,
Навек он высшею рукою
В «цареубийцы» заклеймен.

Но ты, в безвременную тьму
Вдруг поглощенная со света,
Мир, мир тебе, о тень поэта,
Мир светлый праху твоему!..
Назло людскому суесловью
Велик и свят был жребий твой!..
Ты был богов орган живой,
Но с кровью в жилах… знойной кровью.

И сею кровью благородной
Ты жажду чести утолил -
И осененный опочил
Хоругвью горести народной.
Вражду твою пусть Тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь…
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..

<Май – июль 1837>

1-ое декабря 1837

Так здесь-то суждено нам было
Сказать последнее прости…
Прости всему, чем сердце жило,
Что, жизнь твою убив, ее испепелило
В твоей измученной груди!..

Прости… Чрез много, много лет
Ты будешь помнить с содроганьем
Сей край, сей брег с его полуденным сияньем,
Где вечный блеск и долгий цвет,
Где поздних, бледных роз дыханьем
Декабрьский воздух разогрет.

Итальянская villa

И распростясь с тревогою житейской,
И кипарисной рощей заслонясь, -
Блаженной тенью, тенью элисейской,
Она заснула в добрый час.

И вот, уж века два тому иль боле,
Волшебною мечтой ограждена,
В своей цветущей опочив юдоле,
На волю неба предалась она.

Но небо здесь к земле так благосклонно!..
И много лет и теплых южных зим
Провеяло над нею полусонно,
Не тронувши ее крылом своим.

По-прежнему в углу фонтан лепечет,
Под потолком гуляет ветерок,
И ласточка влетает и щебечет…
И спит она… и сон ее глубок!..

И мы вошли… все было так спокойно!
Так все от века мирно и темно!..
Фонтан журчал… Недвижимо и стройно
Соседний кипарис глядел в окно.
.
Вдруг все смутилось: судорожный трепет
По ветвям кипарисным пробежал, -
Фонтан замолк – и некий чудный лепет,
Как бы сквозь сон, невнятно прошептал.

Что это, друг? Иль злая жизнь недаром,
Та жизнь, – увы! – что в нас тогда текла,
Та злая жизнь, с ее мятежным жаром,
Через порог заветный перешла?

* * *

Давно ль, давно ль, о Юг блаженный,
Я зрел тебя лицом к лицу -
И ты, как Бог разоблаченный,
Доступен был мне, пришлецу?..
Давно ль – хотя без восхищенья,
Но новых чувств недаром полн -
И я заслушивался пенья
Великих Средиземных волн!

И песнь их, как во время оно ,
Полна гармонии была,
Когда из их родного лона
Киприда светлая всплыла…
Они все те же и поныне -
Все так же блещут и звучат;
По их лазоревой равнине
Святые призраки скользят.

Но я, я с вами распростился -
Я вновь на Север увлечен…
Вновь надо мною опустился
Его свинцовый небосклон…
Здесь воздух колет. Снег обильный
На высотах и в глубине -
И холод, чародей всесильный,
Один здесь царствует вполне.

Но там, за этим царством вьюги,
Там, там, на рубеже земли,
На золотом, на светлом Юге,
Еще я вижу вас вдали:
Вы блещете еще прекрасней,
Еще лазурней и свежей -
И говор ваш еще согласней
Доходит до души моей!

* * *

С какою негою, с какой тоской влюбленный
Твой взор, твой страстный взор изнемогал на нем!
Бессмысленно-нема… нема, как опаленный
Небесной молнии огнем!

Вдруг от избытка чувств, от полноты сердечной,
Вся трепет, вся в слезах, ты повергалась ниц…
Но скоро добрый сон, младенчески-беспечный,
Сходил на шелк твоих ресниц -

И на руки к нему глава твоя склонялась,
И, матери нежней, тебя лелеял он…
Стон замирал в устах… дыханье уравнялось -
И тих и сладок был твой сон.

А днесь… О, если бы тогда тебе приснилось,
Что будущность для нас обоих берегла…
Как уязвленная, ты б с воплем пробудилась,
Иль в сон иной бы перешла.

* * *

Смотри, как запад разгорелся
Вечерним заревом лучей,
Восток померкнувший оделся
Холодной, сизой чешуей!
В вражде ль они между собою?
Иль солнце не одно для них
И, неподвижною средою
Деля, не съединяет их?

<Не позднее начала 1838>

Весна

Как ни гнетет рука судьбины,
Как ни томит людей обман,
Как ни браздят чело морщины
И сердце как ни полно ран;
Каким бы строгим испытаньям
Вы ни были подчинены, -
Что устоит перед дыханьем
И первой встречею весны!

Весна… она о вас не знает,
О вас, о горе и о зле;
Бессмертьем взор ее сияет
И ни морщины на челе.
Своим законам лишь послушна,
В условный час слетает к вам,
Светла, блаженно-равнодушна,
Как подобает божествам.

Цветами сыплет над землею,
Свежа, как первая весна;
Была ль другая перед нею -
О том не ведает она:
По небу много облак бродит,
Но эти облака ея;
Она ни следу не находит
Отцветших весен бытия.

Не о былом вздыхают розы
И соловей в ночи поет;
Благоухающие слезы
Не о былом Аврора льет, -
И страх кончины неизбежной
Не свеет с древа ни листа:
Их жизнь, как океан безбрежный,
Вся в настоящем разлита.

Игра и жертва жизни частной!
Приди ж, отвергни чувств обман
И ринься, бодрый, самовластный,
В сей животворный океан!
Приди, струей его эфирной
Омой страдальческую грудь -
И жизни божеско-всемирной
Хотя на миг причастен будь!

<Не позднее 1838>

День и ночь

На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканый
Высокой волею богов.
День – сей блистательный покров -
День, земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов!

Но меркнет день – настала ночь;
Пришла – и с мира рокового
Ткань благодатную покрова,
Сорвав, отбрасывает прочь…
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами -
Вот отчего нам ночь страшна!

<Не позднее начала 1839>

* * *

Не верь, не верь поэту, дева;
Его своим ты не зови -
И пуще пламенного гнева
Страшись поэтовой любви!

Его ты сердца не усвоишь
Своей младенческой душой;
Огня палящего не скроешь
Под легкой девственной фатой.

Поэт всесилен, как стихия,
Не властен лишь в себе самом;
Невольно кудри молодые
Он обожжет своим венцом.

Вотще поносит или хвалит
Его бессмысленный народ…
Он не змиею сердце жалит,
Но, как пчела, его сосет.

Твоей святыни не нарушит
Поэта чистая рука,
Но ненароком жизнь задушит
Иль унесет за облака.

<Не позднее начала 1839>

* * *

Живым сочувствием привета
С недостижимой высоты,
О, не смущай, молю, поэта!
Не искушай его мечты!

Всю жизнь в толпе людей затерян,
Порой доступен их страстям,
Поэт, я знаю, суеверен,
Но редко служит он властям.

Перед кумирами земными
Проходит он, главу склонив,
Или стоит он перед ними
Смущен и гордо-боязлив.

Но если вдруг живое слово
С их уст, сорвавшись, упадет
И сквозь величия земного
Вся прелесть женщины мелькнет,

И человеческим сознаньем
Их всемогущей красоты
Вдруг озарятся, как сияньем,
Изящно-дивные черты, -
О, как в нем сердце пламенеет!
Как он восторжен, умилен!
Пускай любить он не умеет, -
Боготворить умеет он!

* * *

Глядел я, стоя над Невой,
Как Исаака-великана
Во мгле морозного тумана
Светился купол золотой.

Всходили робко облака
На небо зимнее, ночное,
Белела в мертвенном покое
Оледенелая река.

Я вспомнил, грустно-молчалив,
Как в тех странах, где солнце греет,
Теперь на солнце пламенеет
Роскошный Генуи залив…

О Север, Север-чародей,
Иль я тобою околдован?
Иль в самом деле я прикован
К гранитной полосе твоей?

О, если б мимолетный дух,
Во мгле вечерней тихо вея,
Меня унес скорей, скорее
Туда, туда, на теплый Юг…

Колумб

Тебе, Колумб, тебе венец!
Чертеж земной ты выполнивший смело
И довершивший наконец
Судеб неконченное дело,
Ты завесу расторг божественной рукой -
И новый мир, неведомый, нежданный,
Из беспредельности туманной
На божий свет ты вынес за собой.

Так связан, съединен от века
Союзом кровного родства
Разумный гений человека
С творящей силой естества…
Скажи заветное он слово -
И миром новым естество
Всегда откликнуться готово
На голос родственный его.

Море и утес

И бунтует и клокочет,
Хлещет, свищет и ревет,
И до звезд допрянуть хочет,
До незыблемых высот…
Ад ли, адская ли сила
Под клокочущим котлом
Огнь геенский разложила -
И пучину взворотила
И поставила вверх дном?

Волн неистовых прибоем
Беспрерывно вал морской
С ревом, свистом, визгом, воем
Бьет в утес береговой, -
Но, спокойный и надменный,
Дурью волн не обуян,
Неподвижный, неизменный,
Мирозданью современный,
Ты стоишь, наш великан!

И озлобленные боем,
Как на приступ роковой,
Снова волны лезут с воем
На гранит громадный твой.
Но, о камень неизменный
Бурный натиск преломив,
Вал отбрызнул сокрушенный,
И струится мутной пеной
Обессиленный порыв…

Стой же ты, утес могучий!
Обожди лишь час, другой -
Надоест волне гремучей
Воевать с твоей пятой…
Утомясь потехой злою,
Присмиреет вновь она -
И без вою, и без бою
Под гигантскою пятою
Вновь уляжется волна…

* * *

Еще томлюсь тоской желаний,
Еще стремлюсь к тебе душой -
И в сумраке воспоминаний
Еще ловлю я образ твой…
Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на небе звезда…

* * *

Неохотно и несмело
Солнце смотрит на поля.
Чу, за тучей прогремело,
Принахмурилась земля.

Ветра теплого порывы,
Дальний гром и дождь порой…
Зеленеющие нивы
Зеленее под грозой.

Вот пробилась из-за тучи
Синей молнии струя -
Пламень белый и летучий
Окаймил ее края.

Чаще капли дождевые,
Вихрем пыль летит с полей,
И раскаты громовые
Все сердитей и смелей.

Солнце раз еще взглянуло
Исподлобья на поля,
И в сиянье потонула
Вся смятенная земля.

* * *

Итак, опять увиделся я с вами,
Места немилые, хоть и родные,
Где мыслил я и чувствовал впервые
И где теперь туманными очами,
При свете вечереющего дня,
Мой детский возраст смотрит на меня.

О бедный призрак, немощный и смутный,
Забытого, загадочного счастья!
О, как теперь без веры и участья
Смотрю я на тебя, мой гость минутный,
Куда как чужд ты стал в моих глазах,
Как брат меньшой, умерший в пеленах…

Ах нет, не здесь, не этот край безлюдный
Был для души моей родимым краем -
Не здесь расцвел, не здесь был величаем
Великий праздник молодости чудной.
Ах, и не в эту землю я сложил
Все, чем я жил и чем я дорожил!

* * *

Тихой ночью, поздним летом,
Как на небе звезды рдеют,
Как под сумрачным их светом
Нивы дремлющие зреют…
Усыпительно-безмолвны,
Как блестят в тиши ночной
Золотистые их волны,
Убеленные луной…

* * *

Когда в кругу убийственных забот
Нам все мерзит – и жизнь, как камней груда,
Лежит на нас, – вдруг, знает бог откуда,
Нам на душу отрадное дохнет,
Минувшим нас обвеет и обнимет
И страшный груз минутно приподнимет.

Так иногда, осеннею порой,
Когда поля уж пусты, рощи голы,
Бледнее небо, пасмурнее долы,
Вдруг ветр подует, теплый и сырой,
Опавший лист погонит пред собою
И душу нам обдаст как бы весною…

22 октября 1849

* * *

По равнине вод лазурной
Шли мы верною стезей, -
Огнедышащий и бурный
Уносил нас змей морской.
С неба звезды нам светили,
Снизу искрилась волна,
И метелью влажной пыли
Обдавала нас она.

Мы на палубе сидели,
Многих сон одолевал…
Все звучней колеса пели,
Разгребая шумный вал…

Приутих наш круг веселый,
Женский говор, женский шум…
Подпирает локоть белый
Много милых, сонных дум.

Сны играют на просторе
Под магической луной -
И баюкает их море
Тихоструйною волной.

* * *

Вновь твои я вижу очи -
И один твой южный взгляд
Киммерийской грустной ночи
Вдруг рассеял сонный хлад…
Воскресает предо мною
Край иной – родимый край -
Словно прадедов виною
Для сынов погибший рай…

Лавров стройных колыханье
Зыблет воздух голубой,
Моря тихое дыханье
Провевает летний зной,
Целый день на солнце зреет
Золотистый виноград,
Баснословной былью веет
Из-под мраморных аркад…

Сновиденьем безобразным
Скрылся север роковой,
Сводом легким и прекрасным
Светит небо надо мной.
Снова жадными очами
Свет живительный я пью
И под чистыми лучами
Край волшебный узнаю.

* * *

Слезы людские, о слезы людские,
Льетесь вы ранней и поздней порой…
Льетесь безвестные, льетесь незримые,
Неистощимые, неисчислимые, -
Льетесь, как льются струи дождевые
В осень глухую, порою ночной.

* * *

Как он любил родные ели
Своей Савойи дорогой!
Как мелодически шумели
Их ветви над его главой!..
Их мрак торжественно-угрюмый
И дикий, заунывный шум
Какою сладостною думой
Его обворожали yм!..

* * *

Как дымный столп светлеет в вышине! -
Как тень внизу скользит, неуловима!..
«Вот наша жизнь, – промолвила ты мне, -
Не светлый дым, блестящий при луне,
А эта тень, бегущая от дыма…»

Русской женщине

Вдали от солнца и природы,
Вдали от света и искусства,
Вдали от жизни и любви
Мелькнут твои младые годы,
Живые помертвеют чувства,
Мечты развеются твои…

И жизнь твоя пройдет незрима,
В краю безлюдном, безымянном,
На незамеченной земле, -
Как исчезает облак дыма
На небе тусклом и туманном,
В осенней беспредельной мгле…

Наполеон

I

Сын Революции, ты с матерью ужасной
Отважно в бой вступил – и изнемог в борьбе…
Не одолел ее твой гений самовластный!..
Бой невозможный, труд напрасный!..
Ты всю ее носил в самом себе…

II

Два демона ему служили,
Две силы чудно в нем слились:
В его главе – орлы парили,
В его груди – змии вились…
Ширококрылых вдохновений
Орлиный, дерзостный полет,
И в самом буйстве дерзновений
Змииной мудрости расчет.
Но освящающая сила,
Непостижимая уму,
Души его не озарила
И не приблизилась к нему…
Он был земной, не Божий пламень,
Он гордо плыл – презритель волн, -
Но о подводный веры камень
В щепы разбился утлый челн.

III

И ты стоял, – перед тобой Россия!
И, вещий волхв, в предчувствии борьбы,
Ты сам слова промолвил роковые:
«Да сбудутся ее судьбы!..»
И не напрасно было заклинанье:
Судьбы откликнулись на голос твой!..
Но новою загадкою в изгнанье
Ты возразил на отзыв роковой…
Года прошли – и вот, из ссылки тесной
На родину вернувшийся мертвец,
На берегах реки, тебе любезной,
Тревожный дух, почил ты наконец…
Но чуток сон – и по ночам, тоскуя,
Порою встав, он смотрит на Восток,
И вдруг, смутясь, бежит, как бы почуя
Передрассветный ветерок.

<Не позднее начала 1850>

* * *

Святая ночь на небосклон взошла,
И день отрадный, день любезный
Как золотой покров она свила,
Покров, накинутый над бездной.
И, как виденье, внешний мир ушел…
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь, и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию темной.

На самого себя покинут он -
Упразднен ум, и мысль осиротела -
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела…
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь все светлое, живое…
И в чуждом, неразгаданном, ночном
Он узнает наследье родовое.

<Между 1848 и мартом 1850>

Поэзия

Среди громов, среди огней,
Среди клокочущих страстей,
В стихийном, пламенном раздоре,
Она с небес слетает к нам -
Небесная к земным сынам,
С лазурной ясностью во взоре -
И на бунтующее море
Льет примирительный елей.

<Не позднее начала 1850>

Рим ночью

В ночи лазурной почивает Рим.
Взошла луна и овладела им,
И спящий град, безлюдно-величавый,
Наполнила своей безмолвной славой…
Как сладко дремлет Рим в ее лучах!
Как с ней сроднился Рима вечный прах!..
Как будто лунный мир и град почивший -
Все тот же мир, волшебный, но отживший!..

<Не позднее начала 1850>

Венеция

Дож Венеции свободной
Средь лазоревых зыбей,
Как жених порфирородный,
Достославно, всенародно
Обручался ежегодно
С Адриатикой своей.

И недаром в эти воды
Он кольцо свое бросал:
Веки целые, не годы
(Дивовалися народы)
Чудный перстень воеводы
Их вязал и чаровал…

И чета в любви и мире
Много славы нажила -
Века три или четыре,
Все могучее и шире,
Разрасталась в целом мире
Тень от львиного крыла .
А теперь?
В волнах забвенья
Сколько брошенных колец!..
Миновались поколенья, -
Эти кольца обрученья,
Эти кольца стали звенья
Тяжкой цепи наконец!..

<Не позднее начала 1850>

* * *

Кончен пир, умолкли хоры,
Опорожнены амфоры,
Опрокинуты корзины,
Не допиты в кубках вины,
На главах венки измяты, -
Лишь курятся ароматы
В опустевшей светлой зале…
Кончив пир, мы поздно встали -
Звезды на небе сияли,
Ночь достигла половины…

Как над беспокойным градом,
Над дворцами, над домами,
Шумным уличным движеньем
С тускло-рдяным освещеньем
И бессонными толпами, -
Как над этим дольным чадом,
В горнем выспреннем пределе,
Звезды чистые горели,
Отвечая смертным взглядам
Непорочными лучами…

<Не позднее начала 1850>

* * *

Пошли, Господь, свою отраду
Тому, кто в летний жар и зной
Как бедный нищий мимо саду
Бредет по жаркой мостовой;

Кто смотрит вскользь через ограду
На тень деревьев, злак долин,
На недоступную прохладу
Роскошных, светлых луговин.

Не для него гостеприимной
Деревья сенью разрослись,
Не для него, как облак дымный,
Фонтан на воздухе повис.

Лазурный грот, как из тумана,
Напрасно взор его манит,
И пыль росистая фонтана
Главы его не освежит.
Пошли, Господь, свою отраду
Тому, кто жизненной тропой
Как бедный нищий мимо саду
Бредет по знойной мостовой.

На Неве

И опять звезда ныряет
В легкой зыби невских волн,
И опять любовь вверяет
Ей таинственный свой челн.

И меж зыбью и звездою
Он скользит как бы во сне,
И два призрака с собою
Вдаль уносит по волне.

Дети ль это праздной лени
Тратят здесь досуг ночной?
Иль блаженные две тени
Покидают мир земной?

Ты, разлитая как море,
Пышноструйная волна,
Приюти в своем просторе
Тайну скромного челна!

* * *

Как ни дышит полдень знойный
В растворенное окно,
В этой храмине спокойной,
Где все тихо и темно,

Где живые благовонья
Бродят в сумрачной тени,
В сладкий сумрак полусонья
Погрузись и отдохни.

Здесь фонтан неутомимый
День и ночь поет в углу
И кропит росой незримой
Очарованную мглу.

И в мерцанье полусвета,
Тайной страстью занята,
Здесь влюбленного поэта
Веет легкая мечта.

* * *

Не рассуждай, не хлопочи!..
Безумство ищет, глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему, то будет.
Живя, умей все пережить:
Печаль, и радость, и тревогу.
Чего желать? О чем тужить?
День пережит – и слава Богу!

* * *

Под дыханьем непогоды,
Вздувшись, потемнели воды
И подернулись свинцом -
И сквозь глянец их суровый
Вечер пасмурно-багровый
Светит радужным лучом.

Сыплет искры золотые,
Сеет розы огневые
И уносит их поток.
Над волной темно-лазурной
Вечер пламенный и бурный
Обрывает свой венок…

12 августа 1850

* * *

Обвеян вещею дремотой,
Полураздетый лес грустит…
Из летних листьев разве сотый,
Блестя осенней позолотой,
Еще на ветви шелестит.

Гляжу с участьем умиленным,
Когда, пробившись из-за туч,
Вдруг по деревьям испещренным,
С их ветхим листьем изнуренным,
Молниевидный брызнет луч.

Как увядающее мило!
Какая прелесть в нем для нас,
Когда, что так цвело и жило,
Теперь, так немощно и хило,
В последний улыбнется раз!..

15 сентября 1850

Смотри, как облаком живым
Фонтан сияющий клубится;
Как пламенеет, как дробится
Его на солнце влажный дым.
Лучом поднявшись к небу, он
Коснулся высоты заветной -
И снова пылью огнецветной
Ниспасть на землю осужден.
О смертной мысли водомет,
О водомет неистощимый!
Какой закон непостижимый
Тебя стремит, тебя мятет?
Как жадно к небу рвешься ты!..
Но длань незримо-роковая,
Твой луч упорный преломляя,
Свергает в брызгах с высоты…

Анализ стихотворения «Фонтан» Тютчева

Стихотворение «Фонтан» написано Федором Ивановичем Тютчевым в 1836 году, в период его наивысшей творческой активности. Поэта всегда интересовали в поэзии философские темы, он часто рассуждал о вечных вопросах, пытаясь найти на них ответы. Любил Тютчев и сравнивать человека с природой, искать между ними параллели. Этим темам и посвящено стихотворение «Фонтан».

В первой части произведения автор рисует яркий и живой образ фонтана. Он описывает его красоту и восхищается мощной силой, заставляющей поднимать воду высоко вверх. Однако у любого фонтана есть предел высоты, достигнув которого вода вновь падает вниз — и эта последовательность повторяется бесконечно. Нетрудно понять, что образ фонтана в этом стихотворении олицетворяет человека и человеческую мысль. Каждый из людей стремится к чему-то, развивается, достигает поставленных целей. «Как жадно к небу рвешься ты!» — демонстрирует это стремление поэт, однако вместе с тем становится понятно, что, по его мнению, достичь абсолютного идеала невозможно. Рано или поздно силы человека уменьшаются, он стареет и его жизнь поворачивается вспять. В конце концов, людской путь заканчивается смертью, и с этим ничего не поделать — таковы законы жизни, действующие и в природе. Тютчев утверждает, что и люди, и природа подчиняются единым общим законам — таково устройство мира, и с этим можно только смириться. Человек глубоко и неразрывно связан с окружающим его миром, они неотделимы друг от друга.

Стихотворный размер произведения — четырехстопный ямб. Тютчев широко использует яркие эпитеты, особенно в описании фонтана («живое облако», заветная высота», упорный луч», огнецветная пыль») и метафоры («осужден пасть на землю», «длань преломляет луч» и др.)

Стихотворение написано в тот период, когда Тютчев активно путешествовал по Европе и был увлечен немецкой романтической поэзией. Поэтому вопросы жизни и смерти, смысла существования часто поднимаются в его творчестве того времени. В «Фонтане» поэт в очередной раз возвращается к одной из своих любимых тем — единстве и неделимости человека и природы и их своеобразной схожести. Человеческая мысль кажется автору похожей на сильный и мощный поток воды. Но оба они конечны и рано или поздно иссякают — таков закон жизни, и в ней нет ничего идеального. Однако человеческая мысль красива и сильна, и за отведенное ей время способна достичь многих высот.