Есенин смерть поэта. Как погиб есенин. Можно ли выпрыгнуть из петли

120 лет назад родился Сергей ЕСЕНИН. В СССР его называли великим русским поэтом. В рыночной России он обрел статус персонифицированной национальной идеи. Но вот странность. В нынешний Год литературы передачи на различных телеканалах посвящены не его стихам, а 90-летию трагичного ухода поэта из жизни в ночь на 28 декабря 1925 года.

Под залихватские и лирические песни на стихи народного любимца россиянам внушают: такой человек не мог повеситься, его убили. Подло. Зверски. Телеканалы делают себе рейтинги, распространяя, судя по всему, очередной миф.

Как, вы и Есенина не любите? - изумляется один из героев «Мастера и Маргариты».
В 30-е годы, когда писался роман, мысль о неприятии златокудрого поэта казалась кощунственной даже посланцам ада. Но теперь они могут быть довольны. Имя рязанского самородка, певца русской деревни и крестьянского быта, весельчака, повесы, бабника, интернационалиста вдруг оказалось поднято на знамена антисемитов, гомосексуалистов, хоругвеносцев, демократов, коммунистов, братков и самых разных маргинальных групп.

Словом, людей самых крайних и противоположных воззрений. А вот стихи его, особенно те, что наполнены духовной силой широкой русской души, мало кто процитирует наизусть. После сериала «Есенин» с Сергеем Безруковым (4 октября Первый канал будет весь день показывать этот фильм) разговоры и вовсе крутятся только вокруг смерти поэта. С чего же это началось?

Английский след

Как утверждает Алла Марченко, автор недавно вышедшей книги «Есенин. Путь и беспутье», слух об убийстве Сергея Есенина впервые появился в СССР весной 1977 года. Английская славистка Джесси Дэвис задумала роман «Русский муж Айседоры Дункан» о любви советского поэта и американской танцовщицы. И стала расспрашивать наших литературоведов и редакторов, есть ли в стране специалисты, считающие, что Есенина убили. Причем убили жестоко, и именно в том номере ленинградской гостиницы «Англетер», где влюбленная пара останавливалась вначале своей легендарной лав-стори. Именно такого финала требовал задуманный ею сюжет.

Доводы, что мать поэта Татьяна Федоровна и его вдова Софья Толстая, обмывавшая и одевавшая мертвого мужа, не могли не заметить следов зверской расправы, отметались. Дескать, кровавые большевики, развязавшие Гражданскую войну, были способны на все. Близкие Есенина могли молчать, опасаясь за свою жизнь.
Вброшенный в литературные круги слушок «англичане ищут убийц Есенина» начал обрастать версиями. Но при жизни современников сильно-то не наврешь.

Кому нужно «убить» поэта

В 1987 году открыто об убийстве Есенина заявил писатель Василий Белов, маститый представитель «деревенской прозы». Но в печать слухи выплеснулись только летом 1989 года, когда кумиром Москвы уже стал Борис Ельцин и под лозунгом, сколько можно кормить республики, началось отделение РСФСР от центра для последующего развала Союза.

Глобальные процессы нуждаются в ярких поэтах, способных их воспеть. Мощно, как «пролетарский» поэт Маяковский и «деревенский» Есенин. Но таковых не было. Поэтому именно эти два имени политтехнологи сделали главным орудием против «умирающих» социализма и СССР. Есенин подходил больше, поскольку в партию большевиков так и не вступил, а песни на его стихи и сейчас популярны. Удар его именем по психике россиян должен был прозвучать хлестко.

Нанес его бывший полковник милиции Эдуард Хлысталов, с 1983 года служивший инспектором
Политического управления МВД СССР. Он мельком, не объясняя, распространил сенсационную версию - поэт стал «жертвой ГПУ», сотрудники которого инсценировали самоубийство.

Демократическая общественность не обратила внимания на маленький прокол - Государственное политическое управление при НКВД РСФСР существовало только до 2 ноября 1923 года, а, значит, серьезных документов последних лет жизни Есенина разоблачитель не видел. И потребовала независимого расследования экспертов.

Из личного интереса на общественных началах работали асы судебной медицины и криминалистики. В их числе Александр Маслов. Свою книгу «Загадочная петля. Тайна последних дней Сергея Есенина» профессор писал как финальный труд и не дожил до ее выхода в свет.
Вердикт ученых однозначен - самоубийство. Исследовать его мотивы не входит в компетенцию судмедэкспертов. Их задача доказать, была ли смерть насильственной или нет.

Результаты трехлетнего исследования были известны уже в 1996 году. Но создатели мифов продолжают их стряпать в угоду телерейтингам. И потому в убийстве Есенина винят то сионистов в лице Троцкого (Бронштейна), который якобы приревновал к Есенину свою никем не названную любовницу и велел его проучить. То Сталина, который будто бы невзлюбил поэта.

Ответы на вопросы

Небылицы романистов и кинематографистов разбили представители десятка наук, а не только историки, психологи, и есениноведы.
- Но, как же так? - спросят читатели. - А как же фото, на котором видны следы от побоев и пулевое отверстие? А то, что Есенин просто не мог завязать узел веревки на такой высоте, ведь его ноги находились чуть ли ни в полутора метрах от пола, а рядом валялась лишь табуретка, и как вообще можно повеситься на гладкой трубе?
В документальных фильмах нам показывают многократно отретушированные копии первых снимков. На исходном негативе, исследованном с помощью современных технологий, нет синяков от побоев при пытках, а есть естественные изменения отмирающих тканей лица, вызванные, как и пролежни у тяжелобольных, длительным давлением на кожу инородного материала. В данном случае горячей трубы парового отопления.
Рассыпалась и версия сокрытия жестокого убийства (проломили наганом череп и выстрелили в лоб, подвесили, а затем вырвали и уничтожили кусок из «Акта о вскрытии», где была зафиксирована правда). Оказалось, что полуистлевший акт был поврежден через многие десятилетия, но обрывки его недостающей части не уничтожены, а сложены в конверт. Во ВНИИ судебных экспертиз «утраченный» текст восстановили. Он гласит: «глаза и кости черепа целы, мозг в сохранности и весит 1920 граммов».
Высота потолков в «Англетере» - 3,5 метра. Гладкая труба крепилась к стене в двух местах. Одно из них - почти под потолком. На стыке с ним, а не на «голой» трубе, и была затянута веревка. При росте 168 см поэт с табуретки действительно не мог сделать этого сам. Но в протоколе участкового значилась не табуретка, а некая опрокинутая «тумба». В багаже поэта был дорожный сундук для костюмов. В вертикальном положении он превращался в гардероб - слева вешалки, справа ящики. Высота сундука - полтора метра, и он спокойно мог выдержать легкого поэта.
Необычные следы на шее, которые романисты объясняли якобы наброшенной со спины петлей, оказались оставлены не одной веревкой. Часть петли была из ремня от сундука.

Забытая версия

Она появилась в дневнике замредактора «Нового мира» Алексея Кондратовича 1 декабря 1967 года. Суть ее такова. Когда Есенин лежал в больнице перед трагедией в «Англетере», а врач на минуту вышел из кабинета, не заперев дверь, пациенты расхватали истории своих болезней и принялись читать. В то время в моде была школа психиатров, считавшая многие хвори необратимыми. Один из таких диагнозов Есенин прочитал в своей больничной истории. За неделю до смерти очеркист Иван Зыков видел поэта изучающим книгу основателя школы этой самой необратимости. Твердо уверившись, что в скором времени он превратиться в идиота, в овощ и вылечиться невозможно, Есенин, видимо, и решился на роковой шаг.

ВЛЮБЛЕННЫЙ В КОММУНИЗМ

В автобиографии Есенин намеренно создал себе образ «поэта-хулигана».
* «По воскресеньям меня всегда посылали к обедне и, чтобы проверить, что я был за обедней, давали 4 копейки: две копейки за просфору и две за выемку частей священнику. Я покупал просфору, и вместо священника делал на ней перочинным ножом три знака, а на другие две копейки шел на кладбище играть с ребятами в свинчатку».
* «В России, когда там не было бумаги, я печатал свои стихи вместе с Кусиковым и Мариенгофом на стенах Страстного монастыря или читал просто где-нибудь на бульваре».
* «Самые лучшие поклонники нашей поэзии - проститутки и бандиты. С ними мы все в большой дружбе. Коммунисты нас не любят по недоразумению. Только за границей я понял совершенно ясно, как велика заслуга русской революции, спасшей мир от безнадежного мещанства. Я еще больше влюбился в коммунистическое строительство».

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ АНЕКДОТ

Поэт Блок выходит из кабака с двумя девушками под ручку. Бездонная ночь, им дорогу преграждает валяющийся в грязи человек. Блок задумался, девушки наперебой:
- Ах, Саша, мы просим экспромт!
- Лежит безжизненное тело на нашем жизненном пути... - начал поэт.
Тут тело захрюкало и прохрипело:
- Ну а тебе какое дело? Идешь с лядями и иди!
- Пойдемте, девочки, это Есенин, - испугался Блок.

Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ

Племянница Сергея Александровича Есенина, Светлана Петровна Есенина, популярный актер С. Безруков, историк архивист А. С. Прокопенко расследуют тайну гибели поэта.

Вашему вниманию предлагается глава из готовящейся к изданию новой книги известного историка и архивиста А. С. Прокопенко «Пагуба государственной тайны».

Эта глава «Утоли моя печали…» посвящена тайне гибели великого русского поэта С. А. Есенина. В увлекательной манере автор рассказывает о косвенных доказательствах убийства поэта, архивах, в которых при тщательном поиске неизменно откроется информация о травле Есенина, о шагах, предпринимаемых племянницей поэта С. П. Есениной, А. С. Прокопенко и популярным актером С. Безруковым к проведению на государственном уровне официального расследования гибели Есенина, а в случае отказа властей, неизбежности эксгумации останков поэта…

В самое ближайшее время она возглавит народный комитет по расследованию обстоятельств смерти С. А. Есенина, который будет работать под эгидой Фонда «Нравственность».

www.tarasov.info

А. С. Прокопенко

Ее Безумие «Государственная тайна»

Утоли моя печали…

Поздней осенью 1997г случай свел Независимова с основательницей скромного, но удивительно притягательного музея С. А. Есенина, что притаился в одном из дворов по Б. Строченовскому переулку в Москве, Светланой Петровной Есениной – племянницей несравненного поэта.

Затаенная печаль вот уже многие лета живет с ней неразлучно. О чем она? А вот о чем. Посетители музея, в основном молодые люди, донимают ее и других служителей неизменным вопросом, сколь наивным, столь и некорректным: – А правда ли, что Есенин повесился?

Вопрошающих можно понять и простить. В жизни гения все без остатка вызывает любопытство: творчество и манеры поведения, любовь и стиль одежды и, увы, земная смерть. Но смерть смерти рознь. К примеру, обстоятельства гибели А. Пушкина или М. Лермонтова особых споров не вызывают. Свидетелями их трагического конца случилось быть немалому числу довольно известных людей (хотя Независимов всегда полагал, что некоторые сюжеты, связанные с гибелью обоих поэтов до сих пор остаются в тени).

А вот печальный исход из земной юдоли Есенина оброс сонмищем легенд, многие из коих не в меру гротескны. И все потому, что смертного мига поэта никто не наблюдал. Кроме ангела хранителя. А ангелы, как известно, молчат. И буквально, спустя какое-то время после смерти Сергея Александровича словно по команде тогдашние газеты и журналы и так называемые "друзья" Есенина наперебой загалдели о поэте как о скандалисте, бабнике, непотребном бражнике, психически неуравновешенном типе, в минуту подавленного состояния духа наложившем на себя руки.

И так долгие десятилетия. И каждое новое поколение советских, а теперь уже и российских граждан, толком не зная мирских и поэтических вех жизни Есенина, утешаясь его лирикой, разводят руками и повторяют: – А жаль, что так рано повесился!

Не отличавшийся философской пытливостью простой советский народ был приучен большевиками верить всему, что говорили ему его вожди. И до сих пор большинством населения печатное слово и слово, сказанное по радио или телевидению, воспринимается как непреложная истина. Российскому народу были представлены документы, свидетельствующие о добровольном уходе поэта из жизни, а именно, – акт о самоубийстве С. А. Есенина, сочиненный участковым надзирателем 2-го отделения ленинградской милиции Н. Горбовым, акт вскрытия трупа поэта за подписью мэтра судебно-медицинской экспертизы А. Гиляревского, заключение заведующего столом дознания все того же 2-го околотка милиции, ну и, наконец, как говорится, «чего же боле» – автограф стихотворения "До свиданья, друг мой, до свиданья…", начертанный поэтом собственной кровью.

И в самом деле, чего же боле? О чем спор? Ан, нет. В среде искренних почитателей дара Сергея Александровича, просто свободно мыслящих людей, (а таких в двадцатые годы прошлого столетия еще оставалось не мало) стало утверждаться мнение о преднамеренном политическом убийстве поэта. Ведь просто так слухи не рождаются. Умерли А. Блок, А. Толстой, В. Рождественский, Э. Багрицкий и ничего. Никакого любопытства и страстей по поводу их смерти.

Не новость, что всякая, а тем более злодейская тайна, известная более чем одному человеку, в конце концов, перестает быть секретом.

Многие десятилетия, в условиях установившегося в СССР террора, запрета на имя Есенина, невозможно было предпринять какие бы то ни было попытки пролить свет на обстоятельства гибели поэта. Лишь молва шелестела, лишь осторожный шепоток…

Как только в стране полегчало с политико-идеологическим климатом, смелые люди на свой страх и риск занялись частными расследованиями загадочной смерти Есенина. И первыми стали следователь по особо важным делам МВД Э. Хлысталов, петербургский писатель В. Кузнецов, московская поэтесса Н.Сидорина и всегда поддерживавшая их племянница поэта С.П. Есенина. Как говорится, и года не прошло, а в руках исследователей оказались прямо-таки кипы косвенных доказательств преднамеренного убийства Есенина.

В свете того нового и правдивого, что теперь известно о последних пяти годах жизни Есенина, параллельно с той чудовищной лживой версией, придуманной Советской властью и втемяшенной ею на протяжении почти столетия в сознание народных масс, отрицание российской эфэсбэшной «конторой» хотя бы единого документального упоминания о Есенине, (о причастности ВЧК-ОГПУ к его гибели) в безбрежном море бумажных фолиантов, сокрытых в чекистском архиве, вызывает искреннее и гневное восхищение упорной позицией, занятой рыцарями плаща и кинжала: нету и все тут! А когда их спрашивают: а почему нету? – следует еще один, лишающий дара речи любого нормального человека: никаких комментариев.

Пусть они пребывают в состоянии – «никаких комментариев». Правда о мученической смерти Есенина, учиненной прародителями современных чекистов, уже отвела им позорный угол в длинной и сложной истории российского государства.

Человек, не верящий на слово, вправе спросить: а что, собственно, доказывает, что Есенина убили и зачем его было убивать? Ведь всего лишь поэт.

Все правильно. Даже то, что доказывается при помощи косвенных фактов, в особо важных, принципиальных делах подвергается сомнению впредь до той поры, пока не появляются аргументированные, как правило, документальные свидетельства.

Кто не лишен совести и способен мыслить трезво и последовательно, с подобной посылкой не согласится.

Стефан Степанович вспомнил в этой связи проводившееся в конце 80 – начале 90 годов ХХ столетия расследование обстоятельств гибели тысяч польских офицеров под Катынью. Приемы-то фальсификации истории у большевиков-советикусов были отработаны до автоматизма. Власти СССР объявили, что пленных поляков, содержавшихся (незаконно – А. П.) в советских лагерях, вовремя не эвакуированных вглубь страны при наступлении немецких войск, расстреляли эсэсовцы. Психологически все было рассчитано верно: для советских людей, хлебнувших военного лиха, душегубами поляков не мог быть никто иной, как эти «треклятые фрицы».

Но, как это обычно водится, всегда находятся свидетели, порождающие молву, которая чем далее тянется в будущее, тем сильнее будоражит воображение. И потом, в обозначенное судьбой время, наступает час истины, час правды, вершителями которой, особенно в России, становятся не власть, не государство, а опять же совестливые люди. Дело с катынским офицерами в буквальном смысле этого слова разворошила группа историков, среди которых выделялся Ю.Н. Зоря, сын прокурора, участника Нюрнбергского процесса над фашистскими главарями генерала Н.Зоря, который при невыясненных обстоятельствах был найден мертвым в своем номере гостиницы. Смерть его связывают с принципиальным стремлением генерала сказать правду о настоящих организаторах убийства польских офицеров.

Кто из могильщиков правды о злодействе, совершенном в катынском лесу, надежно упрятавших главные государственные бумаги с резолюцией о расстреле поляков в кремлевских и чекистских архивных узилищах, мог предположить, что в также секретном, как они полагали, Государственном центральном особом архиве СССР бесшабашный чиновник Независимов, направленный неосмотрительно руководством Главного архивного управления при Совете Министров СССР верховодить этой неприступной цитаделью, не указанной ни в одном из официальных телефонных справочников, никого не спрашивая, позволит историкам, во всю рыться во взрывоопасном фонде Главного управления по делам военнопленных и интернированных МВД СССР?

И до чего же они докопались?

Стефан Степанович достал из огромного шкафа толстенную папку с завязками с трех сторон и перелистал пожелтевшие от времени копии документов, увенчанные сплошь и рядом грифами «совершенно секретно».

Вот директивное письмо №5866/5 от 31.12.39 за подписью Л. Берия, обязывающее следователей организовать работу таким образом, «чтобы в течение января месяца (1940г. – А.П.) закончить оформление следственных дел на всех заключенных военнопленных-полицейских для передачи на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР».

Для знающих повадки бериевского ведомства того времени сие означало однозначно – смерть. Дорога из Особого совещания вела, как правило, в безымянную могилу.

Для неверующих мало? Пойдём дальше. Вот и указание о направлении в апреле-мае 1940-го года этих самых следственных дел в 1 спецотдел НКВД СССР и этапировании 15 тысяч поляков, содержавшихся в Старобельском, Козельском и Осташковском лагерях, в распоряжении управлений НКВД по Харьковской, Смоленской и Калининской областям.

А вот так называемые политдонесения о доставке пленных в указанные регионы.

За ними проглянули распоряжения, предписывавшие обеспечить скрытность перевозки пленников, не отвечать более на чьи бы то ни было запросы, изъять с марта 1940-го года все входящие и исходящие письма и прошения поляков.

За ними – доклады о полном освобождении всех трёх лагерей от «постояльцев», акты об уничтожении учётно-регистрационной документации в лагерях на убывших из них военнопленных, а также писем их родственников.

ГУПВИ МВД СССР после 1940-го года работало на полную мощь ещё добрых 15 лет, но после мая 1940-го года в его документах – ни строчки о 15 тысячах польских военнопленных, направленных под Смоленск, Харьков и Калинин. Словно их корова языком слизала.

А ещё Независимов с любопытством изучал немецкие трофейные документы в надежде обнаружить хотя бы крупицы свидетельств о гибели польских офицеров. И вот они – бумаги министерства просвещения и пропаганды 3-го рейха, датированные 1943 годом. В одной из них, а именно – директиве господина министра от 6-го апреля – буквально значилось следующее: «…майор Бальцер даёт описание только что ставшего известным массового убийства Советами польских офицеров. Примерно в 19-ти километрах западнее Смоленска … за оградой из колючей проволоки находится холмистая местность, поросшая сорняком, на которой в то время, когда там ещё находились большевики, людьми ГПУ проводились расстрелы каких-то осуждённых. Тамошнему населению это было известно, но из-за страха оно никогда не решалось говорить об этом. Теперь случайно обер-лейтенант полевой полиции группы армий «Центр» догадался о том, что там, по видимому, лежат горы трупов, а именно в том месте, где находятся два берёзовых креста, поставленные там год тому назад двумя поляками, которые нашли трупы; …на этом месте проведены раскопки и установлено, что во рвах лежат слоями в 9-12 человек один над другим великое множество преимущественно польских офицеров, … все люди были убиты путём выстрела в затылок. Население сообщило, что в период с 1-го по 18-е апреля 1940-го года на тамошнем вокзале выгружали ежедневно 3-4 вагона с польскими солдатами, которых затем отвозили на автобусах, так называемых «чёрных воронках», в названный лес. Слышали и выстрелы, но из страха не решались говорить об этом. Характерным для склада ума советских преступников является тот факт, что они только в нескольких сотнях метров от этого места казни на опушке соснового леса построили дом отдыха, где высшие чины имели обыкновение устраивать свои оргии».

В 1992 году Независимову представилась возможность побеседовать с одним из мудрейших духовников современности ныне покойным римским Папой Иоанном Павлом II. Узнав, что его гость влиятельный по чину архивист, он спросил, а не принимал ли тот какого-либо участия в расследовании катынской трагедии. Получив утвердительный и обстоятельный ответ, Иоанн Павел II тихим проникновенным голосом сказал: – Я давно знал от сведущих людей о том, что польских граждан убили большевики и ждал с надеждой, что архивы заговорят. Вы сотворили богоугодное дело. Добрейшие глаза его слегка увлажнились.

Вот такими оказались совершенно недвусмысленными косвенные факты. Но «горе-патриотов» они не убедили. Один из них, отчаянно защищавших «родну советску власть», договорился до того, что протоколы совещаний министерства просвещения и пропаганды назвал далеко рассчитанной фальсификацией, специально сочинёнными ведомством Геббельса для одурачивания будущих поколений исследователей! Но, как говорится, дуракам закон не писан. На Старой площади таковых, к счастью, не сыскалось. Там приняли краткую, жёстко и логично аргументированную историческую справку историка Ю.Н. Зори.

Правда, там долго «мараковали» над запиской историка. Вертели её и так и эдак, мучительно соображая, под каким «соусом» и в какое политически выгодное Кремлю время сказать правду о Катынской трагедии. Сие случилось во время визита в 1990 году в Москву тогдашнего польского президента В. Ярузельского.

И всё же акт покаяния с советской стороны не вызвал полного удовлетворения, потому что руководители СССР признавались в совершённом их предшественниками «сталинского разлива» преступлении только на основании косвенных документов. А ведь абсолютно точно должен был существовать главный документ, предписывавший уничтожить польских солдат! Действительно, такой документ имелся. Его задолго до того, как трудяги-историки, словно золотодобытчики, по крупицам выуживали из множества пыльных фолиантов эти косвенные факты и фактики, прочитал и снова до лучших времен положил в тайный конверт новоиспеченный президент СССР М. Горбачев.

Вот оно, лицемерие власти, доказывающее со всей очевидностью, что историческую правду она частенько приносит в жертву сиюминутной политической конъюнктуре, не понимая, что в подобных случаях всегда и надолго унижает перед лицом цивилизованного мира свой народ и государственное достоинство! Этот главный документ, в котором Берия просил И. Сталина ликвидировать польских подданных и на котором красуются согласительные автографы известных членов политбюро ВКП(б), был все-таки предан гласности, но только спустя еще пару лет.
{mospagebreak}

Теперь в самый раз вернуться к косвенным доказательствам неслыханной, прямо-таки зверской расправы над Есениным, учиненной без царя в голове энергичными бесами из ВЧК-ОГПУ.

Итак, в первую папку косвенных доказательств тайны смерти поэта легли сомнения, высказанные сразу после трагедии многими известными литераторами. Такие умницы как Б. Пастернак, М. Горький и другие, признавая несомненный уникальный поэтический дар Есенина, внимательно следя за трансформацией политических взглядов поэта, от признания советской власти до открытого ее презрения, как зловещей пагубы для родимой страны, не могли не видеть, как медленно, но неуклонно разворачивалась скоординированная новой властью травля Есенина. Отсюда их неверие в самоповешение, отсюда – вопросы и догадки. Ныне только ленивые умом граждане могут долдонить о том, что шляющийся по кабакам поэт, ну пусть талантливый, совсем был не опасен для могущественной власти большевиков.

Есенин был для этой власти опасен и опасно вооружён самым сильнейшим оружием вселенной – осенённым свободным духом поэтическим даром, завораживавшим сознание и души сограждан во времена, когда не было современных средств коммуникаций, позволяющих ныне даже бездарям становиться кумирами публики. Юноша, совсем ещё молодой человек, – а о нём говорит вся просвещённая Россия; он замечен царской семьёй, его благословляют А. Блок и В. Брюсов. Почитатели Есенина, очарованные его неподражаемой декламацией собственных поэтических перлов, несут гения на руках по улицам Ленинграда к гостинице, где он жил. Кто ещё удостаивался в его время такой искренней почести? Он становится известным в Европе и США.

Совсем немного лет хватило ему, чтобы разобраться в человеконенавистнической сути идеологии большевиков и насаждённой ими в стране власти, чьи карательные органы и армию возглавили худшие представители русской, еврейской, латышской, грузинской и иных национальностей, авантюристы и по большей части преступники, жаждавшие власти, денег, насаждения по белу свету безумных интернационалистических идей.

Он не мог не возмущаться танцам на костях и крови российского народа Л. Троцкого, имевшего в годы смертельного угасания В. Ленина немалую власть, и многих известных Есенину не понаслышке членов коллегии ВЧК-ОГПУ, отличавшихся неслыханной жестокостью по отношению к так называемым «врагам народа» – Блюмкина, Менжинского, Свердлова, Гольдина, Цейтина, Кнейфиса, Закса, Циткина, Дейбкина, Аграпова (Сорендзона), Ривкина, Розмировича и других.

Никогда, Есенин не был антисемитом, как пытаются это настойчиво утверждать иные ненавистники поэта. Ибо люди, духовно возвышенные, по определению видят в человеке любой национальности прежде всего и всегда – Божье создание, а не предмет расовой ненависти.

И если Троцкий в поэзии и публицистике Есенина подвергался уничижительной критике, то не потому что по крови был евреем, а потому, что, одурманенный идеей мировой революции, стал одним из главных палачей российского народа.

Есенина, как и всякого нормально мыслящего человека, не могла не волновать, не занимать тема Советской власти и тех, кто этой властью владел. А владели ею, как не верти и не крути, люди в подавляющем большинстве еврейского и иного неславянского роду-племени. И случайно такое произойти не могло. Трудно представить, чтобы, например, Третье жандармское управление царской России на 99,9% , как коллегия ВЧК-ОГПУ в 1918 г., состояло из представителей нерусского происхождения (из 34 человек один лишь Антонов русский). И даже не это главное! Если бы эти люди работали на благо России, а не большевистской идеи, были гуманистами (а не махали до изнеможения окровавленными топорами), никто бы и слова худого о них не сказал. Вот и Есенин тоже кривить душой не умел.

Большевистским лидерам хотелось слыть в народе могучими титанами, а Есенин искусным словом изображал их пигмеями духа, а насаждаемое ими политическое обустройство страны – как страшную тюремницу. Поэмы Есенина «Пугачев», «Страна негодяев», «Песнь о великом походе», «Черный человек», его переписка наполнены болью за судьбу России и за свою собственную. А ведь Есенину не было еще и 30 лет. Это пора писательского и гражданского созревания, когда из-под его пера готовы были излиться еще ни кем не знаемые и даже, может быть, им самим, совершенные по мысли, чувству и форме поэтические шедевры.

Независимов припомнил, как он расспрашивал своих достаточно образованных приятелей об их знании творчества Есенина. Лирика, лирика и еще раз лирика – был ему ответ. О поэмах кто-то слышал, но не читал, о его переписке вообще толком сказать не могли. А внимательному читателю она говорит, прежде всего, о том, что вокруг поэта медленно, но неотвратимо нагнеталась атмосфера гнусной травли, от которой просто некуда было скрыться, примерно такая, как в знаменитой балладе В. Высоцкого «Охота на волков». Как это происходило, можно подробно узнать из книг Э. Хлысталова «13 уголовных дел Сергея Есенина», Н. Сидориной «Златоглавый», Н. Шубниковой - Гусевой «Поэмы Есенина. От «Пророка» до «Черного человека» и многих других.

Квинтэссенция боли за поруганную большевиками Россию – в письме Есенина приятелю, проживавшему в Берлине, А.Б. Кусикову, по-видимому, осведомителя ВЧК-ОГПУ: «Как вспомню про Россию, вспомню, что там ждёт меня, так и возвращаться не хочется. Если б я был один, если б не было сестёр, то плюнул бы на всех и уехал бы в Америку или ещё куда-нибудь. Тошно мне законному сыну российскому в своём государстве пасынком быть. Надоело мне это б… снисходительное отношение власть имущих, а ещё тошнее переносить подхалимство своей же братии к ним… Теперь, когда от революции остались х.. и трубка, теперь когда там жмут руки тем и лижут ж…, кого раньше расстреливали, теперь стало очевидно, что мы были и будем той сволочью, на которую можно всех собак вешать. Я перестаю понимать, какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской, по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь».

Эти строки, как и другие есенинские, без сомнения, становились известными власть имущим, а уж Троцкому непременно. Бестия, он понимал лучше других, что Есенин вернётся из-за рубежа совсем другим и песнопевцем мировой революции точно не станет, скорее – её могучим поэтическим могильщиком. Троцкий понимал, что духовная политико-поэтическая сила Есенина становилась несравненно опаснее для идеологии большевиков всех вместе взятых акций и угроз белоэмигрантов и смутьянов, остававшихся ещё в советской России.

Такие, как Есенин, по логике большевиков, просто не имели права далее существовать. Когда он был изничтожен, а поэзия его официально объявлена упаднической и по существу запрещённой, без официального ведома, по воле души возникли кружки почитателей таланта Сергея Александровича, где наслаждались не только слушанием его шедевров, но и обсуждали, как говорится, «насущные проблемы». Разве это не пример мощного духовного влияния Есенина на тогдашнюю российскую молодёжь!

Во всей многовековой российской истории не было столь великой духовно-поэтической фигуры, как Есенин, открыто политически противопоставившей себя государственной власти. С ним в этом отношении не могут сравниться ни А. Пушкин, ни М. Лермонтов, пикировавшие порой с достаточно либеральной в сравнении с большевистской царской властью.

Независимов, беседуя не раз с популярным актёром Сергеем Безруковым, который годился ему, чуть ли не во внуки и который серьёзно готовился к съёмкам художественного фильма о причинах и обстоятельствах трагической смерти поэта, постоянно внушал своему молодому собеседнику мысль о том, что в фильме художественными способами следовало бы донести до зрителя мысль о том, что Есенин в отечественной поэтической истории был по существу первым диссидентом, выступившим без страха, по естественному велению души против самого жестокого режима, когда-либо существовавшего на земле российской. И потому был одинок. И многие здравомыслящие сие отмечали и среди них мудрый М. Горький. Взволнованный таинственной гибелью поэта, он писал своему знакомцу И. Груздеву в начале января 1926 года: «А второй раз я видел его в Берлине у А. Н. Толстого, была с ним старая пьяная А. Д., он великолепно прочитал монолог Хлопуши, а потом ударил Д. ногою в её интернациональный зад и сказал ей: «Стерва!»

Где и как жить ему, Есенину? Был в тот вечер Есенин судорожно, истерически пьян, но на ногах держался крепко, только глаза у него как-то странно двигались и всё время его бросало в углы, где потемнее. Да и пьян-то он был, кажется, не от вина, а от неизбывной тоски человека, который пришёл в мир наш сильно опоздав, или – преждевременно.»

Ему вторит литератор Б. Зубакин, писавший Горькому: «Думаю, что характер его (Есенина) несчастья имеет источником – мало ведомое пока, – но подлинное счастье. Помните, как у Данте? – В вышнем мире – поют высокие Ангелы - Согласный гимн – а на земле это слышно как грохот, буря и хаос. Земной Хаос жизни Есенина было выражением внутренней, особо присущей ему музыки и гармонии. Это счастье – есть состояние особой раскрытой и углублённой человечности, владеют которой не многие счастливцы. Но, владея им по временам – они не умеют удержать его в себе и применить к делу к окружающему. Отсюда – страдание!»

Седой мэтр архивистики, чувствуя прямо таки азартную по юношески заинтересованность Безрукова познать суть духовного назначения свого поэтического кумира, а, стало быть, искреннее желание его, наконец, представить миллионам россиян подлинный великий лик поэта, деликатно гнул к тому, что жизнь Сергея Александровича следует представлять не через затасканные штампы гуляки-гармониста, а именно через уникальную его духовность. Тогда и легенды о его пьянстве предстанут совсем в ином ракурсе. Нет, не был он пьяницей в том смысле, в каком это понятие употребляется. Он пил не больше, а, может быть, и меньше чем те, с кем он сидел за столом, не больше, чем те литераторы, которые после смерти его по державной команде стали бессовестно «вспоминать» о вечно непросыхающем рязанском мужике, не больше, чем А. Блок, А. Багрицкий, В. Брюсов, В. Маяковский. Иначе, когда бы пьяница Есенин писал столь много и так прекрасно, когда бы находил время для вдумчивого изучения и познавания многих религиозных и философских манускриптов? Творческие люди прекрасно знают, что в отуманенных спиртным мозгах не только не рождаются гениальные стихи, но и обыкновенные житейские мысли не очень ладно складываются, а уж в часы похмелья в голове кроме мучительной пустоты вообще ничего отыскать невозможно.

Весной 1925-го года Есенин в письме из Тифлиса другу своему Н. Вержбицкому так шутливо объяснил временное соотношение творчества и пития: «Старик! Ведь годы бегут, а по заповеди так: двадцать дней пиши, а десять дней кахетинскому. Здесь же пойдут на это все тридцать».

Тему вина в жизни Есенина, по убеждению Независимова, нельзя воспринимать по-детски наивно как процесс физического употребления хмельного напитка, так как, например, многие понимают поэзию О. Хайяма. Ведь для великого перса вино по большей части служило образом, символом свободной духовно жизни. И это вполне применимо к Есенину.

«Так что, Сергей Витальевич,– обращаясь к Безрукову, говорил Независимов, - Вам карты в руки. Если именно так тема вина в жизни Есенина будет на экране Вами истолкована, – Вы снимете с Есенина нечестиво наклеенный на него ярлык пьяницы и за то Вам будет великая благодарность от российской публики».

Гибель поэта повергла в сомнение и неверие в объявленную версию многих и многих. Хорошо знавший Есенина литератор М. Касаткин в январе 1926-го года писал своему знакомцу: «У меня сотни догадок о его (Есенине) конце. И ничего ясного. Тьма». Ему вторит поэт Б. Пастернак, будущий нобелевский лауреат, в эпистоле к, как теперь стало известно, одному из главных персонажей грандиозного плана по уничтожению Есенина, Г. Устинову: «Несмотря на объяснение, дававшиеся печатно, и на догадки, таимые про себя, нельзя отделаться от впечатления какой-то всё же тайны, кроющейся за этой смертью. Может быть, Вам одним известны и её разгадки». Проницательный Пастернак нутром чуял причастность Г. Устинова к случившейся трагедии, но в письме предпочёл не настаивать открыто на обязательном признании Устинова в этом.

Что-то страшное и злонамеренное в смерти Есенина подозревал и Горький.

И уж если верить Б. Лавреневу, ему доподлинно было известно о причине гибели поэта. Это ведь Лавренев в статье на смерть Есенина заявил: «Мой нравственный долг предписывает мне сказать раз в жизни обнажённую правду назвать палачей и убийц палачами и убийцами, чёрная кровь которых не смоет кровавого пятна на рубашке замученного поэта». Вот только кто-то всесильный в свою очередь предписал разгневанному писателю хорошенько подумать о своём благополучии и вообще о дальнейшей жизни, прежде чем назвать чёрное чёрным. И Лавренев до конца своих дней таил про себя всё, что мог знать.
{mospagebreak}

Десятки истинных и мнимых друзей Есенина, кто по доброй воле, а кто по команде, как сейчас говорят, из «центра», кинулись сочинять воспоминания о поэте и в первую очередь, о последних днях и даже часах его жизни, конечно, раскладывая обстоятельно по полочкам причины, приведшие его к трагическому концу.

Наипервейшие среди «воспоминателей» – подлецы типа Эрлиха, Устинова или Князева, соучастники убийства Есенина, повязанные подпиской о не разглашении всего того, что творили под эгидой ВЧК, прекрасно понимали, что, выполняя политический заказ о фальсификации смерти Сергея Александровича, можно было, скрыв истинную её причину, навсегда остаться в истории, высвечиваясь в лучах посмертной славы поэтического гения. Воистину, своею мученической смертью Есенин «обессмертил» своих «чорных человеков», а иначе кто бы теперь знал тех же Г. Устинова, В. Эрлиха и Князева, Д. Ушакова и В. Рождественского, П. Никитина и П. Петрова (Макаревича), Л.Германа и Г. Бениславскую, И. Цкирия и П. Лукницкого, Н, Леонтьева и А. Рубинштейна…

Теперь можно быть только благодарными, как это ни звучит парадоксально, этим людям за их мемуары. Собранные воедино и умело сопоставленные, они, однозначно свидетельствует именно об убийстве Есенина и никак о самоповешении. При первых же сличениях воспоминаний утопаешь в море вранья. Можно полагать, что «воспоминатели» и не задумывались над тем, что кто-то спустя многие десятилетия не сочтёт за труд скрупулезно проштудировать сочинения злонамеренных мемуаристов. Им-то самим как с гуся вода – они давно покинули земную обитель.

Стефан Степанович в этой связи вспомнил, как не единожды предлагал своим друзьям познакомиться с составленной им подборкой ключевых фрагментов «воспоминателей» о последних днях жизни Есенина. И всегда впечатление было одно и тоже: растерянность и изумление. И в самом деле.

Вот Елизавета Устинова, супруга Г. Устинова, литератора много и тесно общавшегося с Сергеем Александровичем: «27-го я встретила Есенина на площадке без воротничка и галстука, с мочалкой и мылом в руках. Он позвонил ко мне растерянно и говорит, что может взорваться ванна: как будто бы в топке много огня, а воды в колонке нет.

Я зашла к нему. Тут он мне показал левую руку: на кисти было три неглубоких пореза.

Сергей Александрович стал жаловаться, что в этой паршивой гостинице даже чернил нет и ему пришлось писать сегодня утром кровью.

Скоро пришёл поэт Эрлих. Сергей Александрович подошёл к столу, вырвал из блокнота написанное утром стихотворение и сунул Эрлиху во внутренний карман пиджака.

Эрлих потянулся рукой за листком, но Есенин его остановил: «Потом прочтёшь, не надо».

Если верить Устиновой, то получается всё как-то несуразно. Итак, где-то рано поутру, подведший мысленно итог своей невесёлой жизни, поэт режет себе запястье чем-то (то ли пером, то ли палочкой, то ли ещё чёрт его знает чем), пишет предсмертное стихотворение «До свидания, друг мой, до свидания…» (это при том, что в декабре этого же года Есенин вдохновенно горел желанием как можно лучше подготовить к изданию первое собрание своих сочинений!!), затем нагревает колонку, чтобы принять, надо полагать, тёплую ванну, спустя какое-то время понимает, что воды в колонке нет и что вообще агрегат может взорваться, всё бросает и выскакивает с мылом и мочалкой на площадку (видимо, в коридор), дабы пожаловаться Устиновой на беспорядки в гостинице, вместо того, чтобы профессионально уладить банное недоразумение с дежурным по этажу.

Мадам Устинова вошла в номер Есенина. Поэт, забыв об опасной колонке, тут же стал ей демонстрировать порезанную руку, из которой брал кровь для сочинения стихов.

Сколько времени они находились вместе до прихода Эрлиха неизвестно и как загасили колонку тоже неизвестно. Получается, что Устинова нужна была Есенину как свидетель передачи листка с «могильным» стихотворением другу Эрлиху, появившемуся у Есенина вскоре.

Самое-то смешное заключается в том, что ни телефона, ни ванны в пятом номере Есенина отродясь не бывало (это документально доказано славным исследователем В. Кузнецовым).

Посему, в каком месте собирался принимать ванну поэт, – неведомо. Звонить он мог только по телефону, стоявшему рядом с дежурным по этажу (наличие телефона именно там зафиксировано также в сохранившихся архивных документах). Конечно, та ещё картинка! Есенин с мочалкой и мылом перед носом дежурного жалуется «тёте Лизе» на гостиничные безобразия, а дежурному – «всё до фонаря».

Факсимиле приснопамятного стихотворения «До свидания, друг мой, до свидания…» было помещено в 1926 году в журнале «Красная нива». Там была приписка: «Стихотворение написано на клочке бумаги, вероятно, первым попавшимся под руку».

Значит так. Гостиница эта – «Интернациональ», она же «Англетер», относилась по большевистским меркам к высшему классу. Согласно тем же архивным документам, обставлен отель был просто шикарно. И были в номере у Есенина и перья, и чернила, и бумага, а ежели их не было, то поэт затребовал бы сии предметы уже в первый день своего поселения в номер. Ну, если не в первый, то во второй точно. Не может же плодовитый сочинитель четыре дня сидеть без орудий труда! Не кровью же своей всё писать!

Итак, с утренним времяпрепровождением Сергея Александровича всё понятно. Толком не помылся, пообщался с Устиновой, Эрлихом, но был в трезвом состоянии. Что дальше? «Тётю Лизу» сменяет её муж Устинов: «Днём, перед роковой ночью, когда мы были вдвоём в его комнате, нежно спрашивал меня про мою жизнь, сидя у меня на коленях (прямо какая-то «голубая» эротика. Представить себе настоящего мужчину Есенина в объятиях Устинова при всей недюжинной фантазии просто невозможно. И чёго это Есенину, знавшего Устинова как облупленного, расспрашивать Жоржа о его жизни – А. П.). Спросил об одной девушке… и когда я ему ответил, он долго плакал, склонившись мне на плечо. Сергей был совершенно трезв».

Потом, согласно показаниям Устинова милиционеру Горбову, в номер к Есенину снова пришли жена Устинова, Эрлих и Ушаков: «Просидели у Есенина с 2-ух до 5-6-ти часов. Когда уходили – уходили вместе все четверо, Есенин обещал зайти ко мне, но не зашёл. Вечером я к нему так же не сумел зайти: ко мне пришёл писатель Сергей Семёнов, мы с ним довольно долго поговорили, а потом мы с женой легли спать».

Далее, судя по другим воспоминаниям, Есенин как с цепи сорвался и пошёл кутить, желая перед только ему ведомой кончиной испить как можно больше "огненной воды". Вот только с какого часа? С истинными немногими друзьями он точно не был замечен, ибо все они с сожалением отмечали, что в те злополучные четыре дня им не удалось разыскать поэта. Как теперь известно, понятно почему. Ну а лже-друзья?

Из мемуаров Мансурова: "27 декабря Есенин накрывает обильный стол с водкой на десятки гостей». Это при том, что, по словам Эрлиха, в первые три дня, в основном они "разговаривали, пили чай, ели гуся" и иногда пили пиво, так как денег у него (Есенина) было немного, а к субботе и вовсе не осталось.

Вот так. И, тем не менее, именно в субботу Есенин щедро угощает десятки каких-то гостей.

Мансурову вторит в лад чекист - поэт А. Берман: « В декабре 25 г. ... захотелось мне встретиться с ним (Есениным). Приближаясь к дверям его номера, я услышал из комнаты приглушённый говор и движение. Я отворил дверь и вошел. Вдоль окна тянется длинный стол, в беспорядке уставленный разными закусками, графинчиками и бутылками. В комнате множество народа, совершенно для меня чуждого. Большинство расхаживало по комнате...

А на тахте, лицом кверху, лежал хозяин сборища Серёжа Есенин в своём прежнем ангельском обличии. Только печатью усталости было отмечено его лицо. Погасшая папироса была зажата в его зубах. Он спал.

На следующее утро... часу в десятом я снова направился к Есенину... Навстречу мне, из входных дверей появился... поэт Садофьев.

– Куда спешите, Лазарь Васильевич? – спросил он.

– К Есенину. Садофьев всплеснул руками. – Повесился!".

Ну вот. Денег у Есенина к субботе никаких, в номере царское застолье, полна горница каких-то людей. Знакомых у Есенина в Ленинграде было раз-два и обчелся, и, стало быть, чужаков он вряд ли бы так щедро поил. Да и с какого рожна?

Значит, все ходят по комнате, сбиваются по интересам в группки, а хозяин спит, то ли усталый, то ли пьяный. Все бодрствуют, а хозяин свалился.

И что это за длинный стол? Это ведь не знаменитый письменный стол с пятью ящиками? На известном снимке М. Наппельбаума никакого длинного стола не видно, тем более с бесчисленными графинчиками и бутылками на нём.

Как бы там ни было, но к вечеру, видимо, Есенин протрезвляется, компания расходится. Поэту скучно одному, и по свидетельству жены бывшего коменданта гостиницы "Англетер" Назарова Есенин побрёл (видимо, вечер 27 декабря был ну очень резиновый!) к члену партии Петрову, который угощал его пивом. Сколько времени потчевал, также неизвестно. То ли у товарища Петрова пиво кончилось, то ли неинтересно Есенину стало с ним, только покинул он его и направился в номер к другу своему Устинову. Вот такой стойкий неугомон.

Что было у Устинова, «вспоминает» ещё одна знакомая Есенина Н. Гарина, проживавшая поблизости от "Англетера": «Около часа ночи в моей комнате раздался телефонный звонок... голос Устинова, сообщивший мне, что они с Серёженькой собираются к нам». Почуяв, что Устинов и Есенин пьяны, она сказала взявшему трубку Есенину: « Серёженька, завтра приезжайте хоть в 6 утра. Я буду очень рада, но сегодня не надо. Часов около пяти я проснулась от телефонного звонка и услышала совершенно незнакомый голос: « Есенин приказал долго жить!»

В комнате Устинова был форменный разгром. У стола Устинов чёрно-лилового цвета. Постепенно я узнала тут же от заливавшегося слезами Устинова все подробности этой ночи. По словам Устинова они после разговора со мной больше ничего не пили. Есенин очень нервничал... И вскоре ушёл к себе в комнату. Устинов к нему заглядывал раза два; звал обратно – посидеть с ним. Есенин не пошёл. И в третий раз, когда Устинов пошёл опять, заглянул к Серёженьке своему – его уже не было в живых...»

Устинов и Есенин, получается, куролесят вовсю в устиновском номере. А где же обреталась в это время любящая поэта "тётя Лиза", жена Устинова, которая так заботливо хлопотала вокруг невымытого Серёжи утром? Почему не прекратила пьяные безобразия мужа и Есенина? И как это они без "тёти Лизы" собрались на ночь глядя в гости к Гариной, а она их не удерживала? Не взяла телефон из рук Серёженьки и не успокоила Гарину: « Вы мол, Нина, не волнуйтесь, я их сейчас быстро приведу в чувство".

Утром в комнате у Устинова, Гарина, прибежавшая в "Англетер» чуть ли не в исподнем, видит «чёрно-фиолетового» Устинова, кучу других поэтов и не видит "тёти Лизы", такой же законной хозяйки номера, как и её муж. В трагических ситуациях обычно женщины находят друг у друга сочувствие и поддержку.

Ещё один заклятый дружок Есенина А. Мариенгоф в своём "Романе без вранья" (вот уж выбрал название! – А. П.) утверждал без обиняков: " Основное в Есенине – страх одиночества. А последние дни в "Англетере"? Он бежал из своего номера, сидел один до жидкого зимнего рассвета в вестибюле, потом стучал в дверь устиновской комнаты, умоляя его впустить".

А вот согласно Гариной в последнюю ночь Есенин был бесстрашен, ни в каком вестибюле сидеть не желал, ушёл от Устинова и не в вестибюль, а в свой постылый номер и на неоднократные мольбы Устинова вернуться к нему не реагировал. Мол, хочу быть один.

Из официальных источников известно, что у самоповесившегося Есенина дверь была заперта изнутри, и утром 28 декабря её официально вскрывал комендант гостиницы Назаров. А вот Устинов «когда в третий раз пошёл опять» заглянуть к Серёженьке своему, в живых его не застал. Дверь-то, оказывается, была открытой. В "Англетере" вечером 27 и ночью 28 декабря воистину происходили прямо-таки булгаковские мистерии.

Совсем смешно и грустно становится после сличения всех этих "воспоминаний", зная теперь уже, что главных персонажей трагедии последних суток жизни Есенина, Устинова и его супруги, находившейся к тому времени в прочном разводе со своим муженьком, не было в Ленинграде.

Стоит вот только отыскаться какому-нибудь совестливому и обладающему талантом аналитического исследования архивных и иных источников человеку (в нашем случае это Виктор Кузнецов), как на глазах рушатся лживые горы вранья. Товарища Устинова, весьма близкого к Троцкому, накануне приезда Есенина в Ленинград, серьёзно "пропесочивали" на партколлегии в Центральной контрольной комиссии аккурат 22 декабря. Несерьёзно полагать, что высеченный как следует в ЦКК Устинов спешно собирает пожитки, где-то на лету подхватывает бывшую свою жену (которая почему-то безропотно подчиняется ему), и чуть ли не одним поездом с Есениным, едут в Ленинград, чтобы там продолжить, несмотря на полученную взбучку, немедленно пьянки уже с Есениным.

Читатель сочтёт, что это чушь собачья, и добавит – ну мало ли что захотелось присочинить людям о своих связях с Сергеем Александровичем!

Вот захотелось, например, Гариной особо выделить свою приближённость к великому поэту (хотя Есенин о ней никогда не упоминал) и вспомнила, что некто неизвестный из "Англетера" именно ей в 5 утра счёл необходимым доложить о смерти её "друга".

{mospagebreak}

Есть в истории со всеми упомянутыми воспоминаниями одно, но весьма серьёзное обстоятельство, отмахнуться от которого просто нельзя. Все авторы сумбурных и противоречивых мемуаров – или штатные агенты ВЧК-ОГПУ, или добровольные сексоты и трусливые пособники. Это обстоятельство заставляет резко изменить доверчивое отношение к официальной версии о самоповешении Есенина. Изуверское коварство действий ВЧК-ОГПУ ныне известно уже неплохо, а кое-что расследованное В. Кузнецовым из личной и служебной деятельности некоторых авторов воспоминаний неизменно подводит к вопросу: а ведь неспроста Есенин оказался в Ленинграде в "дружеских" объятьях агентов ВЧК-ОГПУ? Что сие должно было означать? Только одно. Создать в общественном сознании миф о личной безответственности, безалаберности за свою судьбу и творчество человека, безвольно и добровольно скатившегося в болото пьянства, разврата, в итоге практически спятившего с ума и в минуту слабости залезшего в петлю.

Эту мистификацию раздували старательно многие десятилетия. Не дай Бог, кто-нибудь начнёт сомневаться!

Весьма в этом деле преуспел всегда завидовавший таланту Есенина стандартный литератор Мариенгоф. В сочинённой им между 1953 и 1960 годами ещё одной книге "Мой век, мои друзья и подруги", он, как бы повинуясь стенаниям поклонников Есенина, жаждавших узнать правду о причинах смерти поэта, этак барственно и снисходительно бросает: « Сотни людей спрашивают меня: « Почему он сделал это? Есенин... терял всё - последнего друга и любимую женщину, и шапку с головы, и голову в винном угаре – только не стихи. Стихи были его дыханием. Вспомните – сколько считанных минут жил он после того, как написал кровью свои последние строчки: « До свиданья, друг мой, до свиданья..." Он написал это стихотворенье неторопливо, своим обычным округлым почерком, заставляя отдельно жить, словно по-холостяцки, каждую букву. Ему пришлось обмакнуть ржавое перо в собственную кровь. В этом не было…дурной позы. Просто-напросто горькая необходимость: в многочисленных карманах пиджака, как на грех, не оказалось карандаша, а в стеклянной чернильнице высохли чернила, как это обычно бывает в перворазрядных отелях.

Мне довелось прочесть биографию шотландской принцессы 15 века (её звали Маргарита). Умирая, принцесса сказала: " Плевать на жизнь!"

Никто не слышал последних слов Есенина. Да и вряд ли... в последнюю минуту он разговаривал сам с собой. Но с 1923 года, то есть после возвращения из... заграничного путешествия, весь смысл его существования был тот же, что у шотландской принцессы: плевать на жизнь! В последние месяцы своего трагического существования Есенин бывал человеком не больше одного часа в сутки. От первой утренней рюмки уже темнело его сознание. А за первой, как железное правило, шли – вторая, третья, четвёртая, пятая...

Время от времени Есенина клали в больницу, где самые знаменитые врачи лечили его самыми новейшими способами.

Седовласый профессор самолично подмешивал в есенинскую стопку какую-то сверхтошнотворную пакость из пакостей: " Прошу, сударь, выпейте за моё здоровье. Сегодня мне, с вашего разрешения, 78 стукнуло.

Есенин пил. Морщился. Но не больше, чем от старого мартелевского коньяка.

И профессор, растерянно поправляя на носу золотые очки: " Нда-с... великолепно... И, махнув рукой, выходил из палаты, боясь оглянуться на свою белоснежную свиту.

В медицину, друзья мои, надобно верить не задумываясь, также, как в бога.

Свои замечательные стихи 1925 года Есенин писал в тот единственный час, когда был человеком. Он писал почти без помарок.

К концу 1925 года решение "уйти" стало у него маниакальным. Он ложился под колёса дачного поезда, пытался выброситься из окна, перерезать вену обломком стекла, заколоть себя кухонным ножом.

Есенинская трагедия чрезвычайно проста. Врачи это называют "клиникой". Он и сам в "Чёрном человеке" сказал откровенно: « Осыпает мозги алкоголь". Вот проклятый алкоголь и осыпал мозги, и осыпал жизнь".

Почему-то именно Мариенгофу Есенин так подробно рассказывал о своём настроении во время пребывания в психиатрической клинике: "...Мне очень хорошо здесь, только немного раздражает, что день и ночь горит синяя лампочка... знаешь, заворачиваюсь по уши в одеяло... лезу головой под подушку и ещё – не позволяют закрывать дверь... всё боятся, что покончу самоубийством. Здесь все хотят умереть...

Потом Есенин повёл в приёмный зал, показывал цепи и кандалы, в которых некогда заковывали больных.

– Только ты не думай, это не сумасшедший дом... сумасшедший дом у нас по соседству.

Он позвал к окну: – Вот то здание.

Сквозь белую снежную листву декабрьского парка весело смотрели освещённые стёкла гостеприимного помещичьего дома".

Бедный Есенин в полосатой больничной робе не способен уже понять, где нормальный мир (за окном в помещичьем доме), или в палате, где он судорожно прячется под подушку, и не понимает назначения кандалов и цепей, выставленных в вестибюле.

Ну как российскому доверчивому простолюдину, да если он ещё и любит стихи Есенина, не поверить в эти со слезливой дрожью строки "друга" поэта.

Как же хорошо устроились в жизни беспринципные, квазибезнравственные мифотворцы жизни и смерти Есенина! Зная скрываемую правду о трагическом конце поэта, завидуя беспредельной гениальности его, городить угодную власть предержащим ложь о Есенине в надежде на спокойное собственное существование и сознавать при этом, что их недостойные имена навсегда останутся в истории российской литературы, как имена Дантеса и Мартынова.

Независимов ещё раз с удовлетворением подумал о том, что этих лицемеров – лже-друзей Есенина надо много раз благодарить за то, что они взялись за жизнеописание русского гения. После сопоставления их писаний невозможно отделаться от мысли, что Есенин не собирался уходить так рано из земного мира.

Вот история с неоднократным попаданием Есенина в больницы. (по Устинову исключительно в психиатрические). Лукавство. И был он в такой больнице всего один раз и не по поводу вечно пляшущих перед глазами зелёных чёртиков, от которых раздваивается в голове, а в связи с тем, что стремился укрыться от неминуемого суда за скандал, учинённый им в вагоне-ресторане поезда, которым Есенин возвращался в Москву с юга, двум дипломатам. Этот вызов в суд мог для Есенина окончиться весьма сурово, (возможно Соловками), ибо даже заступничество Луначарского оказалось напрасным. Свидетельствует В. Наседкин, родственник поэта: « Есенин волновался и искал выхода.

– Тебе скоро суд, Сергей, сказала Екатерина утром протрезвевшему брату.

Есенин заметался, как в агонии.

– Выход есть, продолжала сестра, – ложись в больницу. Больных не судят! А ты, кстати, поправишься.

Есенин печально молчал. Через несколько минут он, словно сдаваясь, промолвил: « Хорошо, да... Я лягу.

А через несколько минут ещё он принимал решение веселей. – Правда, Ложусь. Я сразу покончу со всеми делами.

Дня через три после описанного разговора Есенин переехал в психиатрическую клинику. Ему отвели, светлую и довольно просторную комнату на втором этаже. В окна глядят чёткие прутья предзимнего сада».

Непосредственным размещением поэта в клинике занимался врач П. Зиновьев.

Психически больным Есенин не был, что подтверждал и сам Зиновьев, по воспоминаниям его дочери, Н. Милоновой, которыми она поделилась с Э. Хлысталовым: "П. Зиновьев прекрасно понимал, что поэт ни чем не болен, он нуждался в элементарном отдыхе и покое от разыскивавших его судебных приставов и гэпэушников. На сей счет, имеется официальное письмо Ганнушкина: «Больной Есенин С.А. находится на излечении в психиатрической клинике с 26 ноября с/г по настоящее время, по состоянию здоровья не может быть допрошен в суде».

Это подтверждает репрессированный по политическим соображениям советский чиновник Д. Писарев: «В том отделении клиники (Ганнушкина – А.П.) контингент стационированных состоял из пришедших с работы практически здоровых людей. Одновременно со мной там находился Есенин».

Да и письмо самого поэта из клиники другу своему П. Чагину свидетельствует о здравом уме поэта и подтверждает истинные причины укрытия его в психической больнице: «Всё это нужно мне, может быть, только для того, чтобы избавиться кой от каких скандалов. Избавлюсь, улажу, пошлю всех в кем и, вероятно, махну за границу».

Как известно, в клинике Есенин сочинил несколько нежнейших поэтических миниатюр и среди них – "Клён ты мой опавший..."

И после всего этого можно ли воспринимать иначе, чем злонамеренную ложь впечатления Мариенгофа о Есенине, которого он якобы посетил в клинике, как о депрессивном и клинически безнадёжном человеке! А разве не так убеждает нас Мариенгоф.

Безымянный садист-профессор в окружении свиты, словно Яго, предлагает официально больному поэту выпить стопарь спиртного с подмешанным в него каким-то тошнотворным порошком в честь своего 78-летия, (почему-то не на брудершафт) с тем, чтобы саркастически выразить своё отношение к неисправимому алкоголику Есенину многозначительным: "Нда-с" и в смятении удалиться из палаты со столь же ошеломлённой от увиденного свитой.

Такое могло всплыть только в воистину воспалённой голове самого Мариенгофа.

Этим профессором явно не мог быть ни сам Ганнушкин, проживший на свете всего-то чуть больше 50 лет, ни тем более Зиновьев, сострадавший незавидному положению поэта.

А вот письмо Есенина Чагину, такое короткое и ёмкое, свидетельствует об остром и по-есенински образном мышлении. Нескольких дней хватило Есенину, чтобы дать абсолютно точную и уничижительную характеристику психиатрической науке и практике.

Независимов не мог не отметить это, поскольку в последние годы, сотрудничая с Международной комиссией по правам человека, немало времени уделял разоблачению антинаучной и бесчеловечной деятельности российской психиатрии.

Вот строки из есенинского письма Чагину: «Дорогой Пётр! Пишу тебе из больницы, опять лёг. Зачем не знаю, но, вероятно, никто не знает. Видишь ли, нужно лечить нервы, а здесь фельдфебель на фельдфебеле. Их теория в том, что стены лечат лучше всего без всяких лекарств.

С удовольствием вспоминаю Вартапетова и Мезерницкого и говорю, что глухой Бетховен лучше плохо слышащего Рубинштейна и пьяный Эдгар По прекрасней трезвого Марка Криницкого."

Вот так образно Есенин сравнил настоящую медицину в лице бакинских врачей Вартапетова и Мезерницкого, лечивших Есенина в связи с заболеванием лёгких, и психиатров, не знающих что и как лечить.

Далее Есенин откровенно иронизирует над психиатрами: « Не понимаю, почему Павлу Первому не пришло в голову заняться врачебным делом. Он бы смог. Он бы вылечил. Ведь его теория очень схожа с проблемами современных психиатров".

У Есенина мгновенно возникло ассоциативное восприятие грубых методов психиатрического «лечения» и обхождения с пациентами с методами обращения императора со своими подданными, когда за несущественные ошибки в строевой муштре офицеры наказывались арестом и заключением на гауптвахту.

Нет, не осыпал мозги алкоголь поэту. Они были у него яснее ясного. Есенин готовил себя не к смерти, а к новому восприятию жизни. Очень часто недруги искали объяснение упаднического настроения поэта в его собственных стихах. Но не замечали его страсти к жизни. Ведь это буквально за два месяца до гибели Есенин писал: «Пусть на окошках гнилая сырость, я не жалею и я не печален. Мне всё равно эта жизнь полюбилась, так полюбилась, как будто вначале".

Последний перед смертью день Есенина в воспоминаниях его неблагочестивых современников предстаёт перед пытливым исследователем как чудовищное несовпадение фактов, времени их свершения, И, порой, полного взаимоисключения. Это – серьёзные косвенные данные, их нельзя с досадой отбросить, их нельзя не исследовать.

Особняком стоят скандальные, относительно устоявшихся в сознании обывателей и принятых за аксиому фактов самоубийства поэта, признания людей, прямо подтверждающих факт убийства Есенина или намекающих на убийство. Таких воспоминателей гневно осуждают или дают понять им, что место им в психиатрической клинике.

{mospagebreak}

Самое громкое и лихо закрученное, почище любого мастерского детектива, заявление принадлежит майору запаса некоему В. Титаренко, опубликованное в журнале "Чудеса и приключения" в №6 за 2000 год. Работая на БАМе, он якобы где-то в 1976 году на скромной пирушке слышал рассказ весьма пожилого человека о том, что именно он, этот пожилой человек, по имени Николай Леонтьев, вместе с известным террористом и провокатором Я. Блюмкиным зверски расправились с Есениным по приказу Троцкого и по причине вовсе не политической, а банально любовной: де Есенин водил шашни с возлюбленной самого Троцкого.

Следователь Хлысталов вспоминал, что некто В. Головко рассказывал ему о своём учителе В. Шилове, который якобы поздним вечером 27 декабря (день смерти Есенина) стучал в дверь номера поэта и, не дождавшись ответа, пошёл в вестибюль гостиницы в надежде всё-таки встретиться с Сергеем Александровичем. Через какое-то время он увидал, как из номера поэта вышли двое, закрыли дверь на ключ и уехали восвояси на автомобиле. А утром Шилов узнал о самоубийстве Есенина.

Спустя многие годы после смерти поэта, бывшая штатная уборщица гостиницы "Англетер" Варвара Васильева (обслуживала пятый номер), рассказала своей приятельнице, что никогда в те сумрачные декабрьские дни 1925 года не сталкивалась с Есениным, но совершенно отчётливо помнит, как какие-то личности вечером 27 декабря не то с чердака, не то из подвального помещения тащили к пятому номеру тело человека. Ошеломлённая услышанным, приятельница порывалась рассказать эту сенсационную новость учёным мужам на одном из Есенинских чтений, проходивших традиционно в Ленинграде, но над ней только посмеялись, сочтя по обыкновению, что у заявительницы произошёл в голове "сдвиг по фазе".

Чего больше в таких заявлениях – желания хоть каким-то боком прикоснуться к славе Есенина, прославиться на весь крещеный мир скандальными заявлениями, ниспровергающими принятый за аксиому факт самоубийства поэта или желания сказать, пусть запоздалую, но правду?

Стефан Степанович не раз задумывался над загадкой психологической особенности человека верить в самую первую версию о каком-либо нашумевшем событии, озвученную коллективно или поодиночке, но в унисон с влиятельными, известными в обществе людьми, тем более официальными лидерами государства, и отторгать любые более поздние версии об этом же событии, но абсолютно противоположные первой, официально принятой, приводя всегда один и тот же аргумент: а где доказательства?

Самое трагикомическое в этой коллизии заключается в том, что с юридической точки зрения ни у первых, ни у вторых никаких весомых, кроме устных утверждений, доказательств, действительно нет. Так почему надо безоговорочно верить вот этим лицемерно-скорбным словам Троцкого: «Он, (Есенин) ушёл сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом, – может быть, со всеми нами. Поразительны по нежности и мягкости эти его последние строки. Он ушёл из жизни без крикливой обиды, без позы, без протеста, – не хлопнув дверью, а тихо прикрыв её рукой, из которой сочилась кровь"?

Почему надо верить Эрлиху, Устинову, Мариенгофу и другим? Только потому, что они вертелись вокруг Есенина, были в тесном контакте с поэтом последние месяцы 1925 года и дни его пребывания в Северной Пальмире?

А почему нельзя верить Титаренко с Леонтьевым, учителю Шилову или уборщице Васильевой? С доказательной точки зрения их утверждения равноудалены от истины, как и утверждения Эрлиха и К. А если припомнить уже отмеченную разноголосицу "первых" маститых" очевидцев, то большего доверия вызывают "показания" например, "второй" но простой очевидицы – В. Васильевой.

"Первым" свидетелям было значительно легче: они рассказывали людям то, что надобно было тогдашней официальной власти. А вот что видела "вторая" очевидица – не вписывалось в государственную версию. А если бы она набралась храбрости рассказать то, что узрела вечером 27 декабря около пятого номера "Англетера", то это вышло бы, как говорится, ей боком. Вот почему "вторые» сенсационные воспоминания стали появляться во времена, когда можно было быть уверенным в том, что твоей жизни ничто не угрожает. Жестокая советская власть заставила крепко сжать губы всех тех, кто знал хоть что-то об истинных причинах и обстоятельствах смерти поэта или имел об этом противоположное официальному мнение.

И всё же, и всё же... Несмотря на фактологическую бездоказательность поздних сенсационных заявлений об убийстве Есенина, они должны быть также взяты на заметку. Почему? Замечено, при масштабном изучении каких-либо "знаковых" событий, когда аналитически сравнивается огромное число документальных и фактологических данных, частенько открываются осязаемые контуры исследуемой загадки или тайны, и самые невероятные, представлявшиеся до того бредом утверждения и воспоминания, оказываются правдивыми, а то, что выдавалось упорно и обстоятельно за непререкаемую истину – чудовищной и обидной ложью.

В досье следователей должны быть положены письмена и тех, кто настаивал на самоубийстве Есенина и тех, кто утверждал, что вот-вот добьётся признания людей из окружения Есенина, знавших тайну смерти поэта. Как, например, относиться к странным строкам Эрлиха из его книжки "Право на песнь": " Я хочу, чтобы он простил мне то, что я продолжаю подавать руку при встречах... двоим из его друзей - поэтов. Это значит, что во мне недостаточно чувство его и своей чести. И, наконец, пусть он простит мне наибольшую мою вину перед ним, ту, которую он знал, а я знаю". Чего это потянуло поэта-чекиста столь сентиментально размазывать слёзы по щекам? Жаль, что не договорил до конца, ибо был заблаговременно "пущен в расход" как якобы враг народа.

Литератор Н. Юсов в одном из своих опусов утверждает, что Устинов, один из зловещих фигурантов в смертельной трагедии Есенина, намеревался раскрыть тайну его смерти: " Я был знаком с Долговым, который встречался с Вержбицким. Последний утверждает, что он пришёл к Устинову с требованием рассказать, что же случилось с Есениным. Тот попросил прийти на следующий день. Но на другой день выяснилось, что Устинов повесился". Случилось сие в 1932 году и, как вполне резонно полагает писатель В. Кузнецов, Устинову "помогли" отправиться своевременно к праотцам.

При расследовании таких запутанных дел, как смерть Есенина, ни одно свидетельство, даже самое нелепое, нельзя отбрасывать.

Парадоксально, но главным прямым, да и косвенным доказательством того, что Есенин не самоубийца, являются... приснопамятные и признанные официально достоверными "Акт о самоубийстве Есенина", составленный участковым надзирателем 2-го отделения милиции г. Ленинграда Н. Горбовым и заверенный понятыми В. Назаровым, П. Медведевым, М. Фроманом и В. Эрлихом, акт судебно-медицинской экспертизы тела поэта, составленный А. Гиляровским, и... автограф стихотворения "До свиданья, друг мой, до свиданья..."

Когда знакомые Независимова пытались оспоривать его, как им казалось, подобные дилетантские соображения, он непременно рекомендовал им для полного просвещения прочитать книги первопроходцев в деле расследования обстоятельств смерти Есенина, прежде всего Э. Хлысталова "13 уголовных дел Сергея Есенина" и В. Кузнецова "Тайна гибели Есенина" и в дополнение к ним взволнованное по стилю сочинение поэтессы Н. Сидориной "Златоглавый" и публицистические очерки С. Каширина "Чёрная нелюдь" и И. Лысцова "Убийство Есенина".

Самого же Независимова больше всего занимала мысль о феноменальном и уникальном доказательстве В. Кузнецовым фальсификации всех трёх вышеназванных "базовых" документальных "китов". Именно Кузнецову посчастливилось разыскать служебного свойства деловые документы, написанные рукой ныне известного всему миру милиционера Горбова. Сравнив их с тем самым безграмотным в прямом смысле этого слова и юридически актом о самоповешении, исследователь с изумлением обнаружил, что почерки акта и вновь найденных бумаг не идентичны, автографы явно отличаются друг от друга. Кузнецов пошёл дальше и сличил также сомнительный акт Гиляровского с иными подобного рода документами профессора. Оформление, стиль изложения, нумерация, почерк "есенинского" и других актов имели больше различий, нежели сходства.

Антиесенисты твердят – стихотворение "До свидания, друг мой, до свиданья..." написано кровью, а иные почерковеды добавляют, что "... текст выполнен самим Есениным под влиянием необычных внутренних и внешних факторов, сбивающих обычный процесс письма (волнение, алкогольное опьянение) и носящее временный характер". Полёт фантазии и только! Ничего в этом пассаже, кроме "крови не выдерживает никакой критики. Хотя бы то, что согласно воспоминаниям Устиновой, стих-то был написан за много часов до смерти, Есенин же не выказывал признаков похмелья. Так что о необычных факторах и речи быть не может.

О том, что стихи принадлежат Сергею Александровичу, известно лишь со слов Устиновой да Эрлиха, но их свидетельства давно стали для серьёзных исследователей притчей во языцех. Опять же нет документальных свидетельств о времени сочинения этого произведения. А что если стихотворение написано другим и почерк подделан? И вообще хоть кто-нибудь удосужился исследовать клинические анализы крови поэта? Убийцы поэта были прекрасно осведомлены о том, что в начале двадцатого века группы крови ещё не определялись и проверить принадлежность крови Есенину было невозможно. Но теперь-то! Взять бы и провести анализ ДНК! И всё. Всем спорам конец! И, возможно, конец лжи!

{mospagebreak}

Только равнодушный следователь не изъявил бы немедленного желания заняться расследованием столь фантасмагорических казусов.

На пороге 90-ых годов, пользуясь наступившей в России какой-никакой, но свободой, страстный подвижник есенинского творчества ныне покойный Ю. Прокушев, личность, надо признать, неоднозначная и в какой-то степени загадочная, будучи председателем Есенинского комитета Союза писателей и комиссии по выяснению обстоятельств смерти С. А. Есенина, вознамерился положить конец домыслам и пересудам о таинственной гибели поэта. Инициатива сия была общественной. Прокушев обратился к корифеям отечественной судебной экспертизы и криминалистики с просьбой критически оценить имеющиеся в скудном наличии официальные документы о смерти Есенина, дабы или подвергнуть их остракизму, коли к тому будут найдены несомненные аргументы, или подтвердить их неоспоримую правоту.

К сожалению, Прокушев по простоте наивной или по какому-то только ему известному умыслу допустил роковую ошибку. Заключалась она в неверном подходе к решению благого намерения. Это подметил А.И. Толстой, правнук яснополянского затворника. По его мнению, изначально была отброшена презумпция невиновности Есенина в самоубийстве. Давно известно, что содержание ответа очень часто зависит от того, как поставлен вопрос. А прокушевское расследование привычно опиралось исключительно в милицейскую версию 1925 года. И, по сути, было обречено на неудачу. Эксперты ничего принципиально нового в прояснение обстоятельств смерти поэта не привнесли, ограничившись профессиональными, техническими или медицинскими толкованиями безграмотных и, сдаётся, фальшивых документов, или не захотели этого сделать. Поручение-то не государственное, не от премьер-министра, а уж тем более не от президента страны. Мало ли в какую неприятную историю можно вляпаться! Поэтому они лишь добросовестно смогли констатировать, что на теле умершего имеются характерные следы, свидетельствующие о факте повешения. Но впервые была отмечена скудость описательной части "горбовского» акта, существенно затрудняющая объективное толкование некоторых фактов случившейся в гостинице "Англетер» трагедии. При этом иные эксперты не преминули подчеркнуть, что объяснение или расследование неполноценности акта в их компетенцию не входит. Это де – хлеб следователей.

Да, упираясь тупо лишь в "горбовский" и "гиляровский" акты, не проанализировав несметного количества документальных, устных и иных вещественных источников, о которых большинство экспертов понятия никакого не имели, действительно затруднительно толковать факты случившейся в "Англетере" беды.

Неистово спорят о том, что верёвка (ремень от брюк?) обвивала шею так, что не было петли, да и прикреплена она была на прямой как ствол корабельной сосны трубе аж под самым потолком. Как это выпивший изрядно, согласно легенде, Есенин, порезавший себе руки, мог этак спокойно и деловито, истекая кровью, не спеша закрепить на приличной высоте намертво средство для повешения? Вот мол студенты Литературного института, в полном здравии и трезвом уме, сколько не пытались "повеситься" на проклятой трубе, "свести счёты " с жизнью так и не смогли: раз за разом вместе с петлёй срывались вниз. Видимо неумехами были, не в пример Есенину.

На негативах посмертных фотографий отчётливо видна "пробоина" над правым глазом, а на лбу – "вдавленная борозда", совпадающая с углублением на одной из пяти имеющихся посмертных масок. Сторонники версии убийства Есенина объясняют причину их возникновения от насильственных действий неизвестных злодеев металлическими предметами. Судмедэксперты, в пику им, предполагают, но точно не утверждают, что вдавливание – всего лишь результат прижатия головы к горячей трубе. "Пробоина" же (на их языке "круглое пятно на верхнем веке") может быть объяснена, например, высыханием вершины кожной складки, погрешностями стеклянного негатива и т.п. И все как на неопровержимый аргумент, ссылаются на слова старшей из сестёр Есенина Екатерины: « Я не видела, склоняясь над гробом вместе с матерью, следов ранения, лоб был чистый".

Да простится Екатерине Александровне, в горе она могла и не разглядеть повреждений на лице упокоенного. А, может быть, не хотела навлечь гнев на себя и родных. Никто из близких в морге не был, когда готовили тело Есенина к похоронам. А о чудесах древнего искусства гримирования известно с библейских времён. Какое может быть доверие к утверждениям судмедэкспертов типа "может быть», «возможно".

А вот ещё один «друг» Есенина, Вадим Шершеневич, противоречит Екатерине Александровне: « Я стоял в голове: были видны плохо замазанные ссадины на лице. Это Серёжа бился о паровое отопление, уже вися".

Ну, грех и смех. Такого самоубийцу, как Есенин, если послушать и почитать, что по этому поводу нагородили тогдашние официальные власти и их прихлебатели, вознамерившегося прямо-таки по садистски обставить свой уход из жизни, свет Божий не видал. Зачем-то перевернул всё вверх дном в номере, изрезался, залил ковёр кровью, разорвал себе губу и изловчился завязать мёртвым узлом верёвку под высоченным потолком, повесился и в висячем положении стал так неистово дёргаться, что нанёс себе кучу ссадин, а потом ещё и схватился за трубу.

Хотя известно, что твёрдо решившие повеситься люди покорно следуют избранному намерению и не передумывают. Да и руки у них всегда безвольно опущены.

Одним словом, убитая горем Екатерина, лицезрела чистое лицо покойника, а Шершевич – "плохо замазанные царапины на лице".

Кому-нибудь приходила в голову такая нормальная мысль: и зачем Есенину, весельчаку, заботливому сыну и брату, и товарищу, из-под пера которого вопреки злобным наветам, в 1925 году искромётно выпархивали поэтические шедевры, полному новых замыслов, вздумалось избрать такой абсурдный, такой мучительный способ самоубийства?

А не проще ли было достать пистолет (известно, что оружие у Есенина имелось, после того, как Я. Блюмкин хотел его застрелить в Баку) и мгновенно отправиться к праотцам. И не обязательно для этого нужно было мчаться в Ленинград. Совершить сей грех можно было где-нибудь в Москве. Вот В. Маяковский в подобной ситуации никуда из столицы не уехал.

Серьёзные дебаты развели учёные и неучёные мужи и тёти о деталях самоповешения Есенина. Постой, постой, а вот же свидетельства агента ВЧК-ОГПУ Евсеева. А он-то что глаголет? Что-то явно противоречащее официальной версии. Ага, он утверждает, что видел труп Есенина висящим не на трубе под потолком, а прилепленным к батарее парового отопления. Вот на батарее Есенину при всех его способностях удавиться ну никак не удалось бы.

Конечно, про Евсеева скажут, что агент явно присочинил, желая показаться оригинальным, верить ему нельзя. А почему следует верить милиционеру Горбову и его вопиюще безграмотному акту? Только потому, что все обязаны верить тому, что утверждает представитель власти? И ещё к тому же власти силовой? История бывшего советского государства и особенно всех его правохранительных органов, особенно "конторы глубокого бурения", красноречиво свидетельствуют об их чудовищных по сути и мастерству фальсификациях, которые велено было запуганному ими же народу принимать за истину, за правду.

Ведь кроме Горбова никто из понятых, как уже доказано, висящее тело Есенина не видел. Они подоспели, когда уже труп положили на кровать. А один из понятых, поэт В. Рождественский, в эпистолярной бумаге другу своему В. Луизову пафосно описывает ужасные подробности содеянного не в №5, а...в №41. Всё можно запамятовать в жизни, но только не знаковые события, свидетелем которых тебе случилось быть.

И всё-таки инициатива Прокушева по расследованию обстоятельств гибели Есенина дала чрезвычайно важный, но не всеми замеченный результат. Эксперты не отважились самонадеянно сделать выводы как о самоубийстве поэта, так и об убийстве его с последующей имитацией самоповешения. Это уже что-то да значило!

{mospagebreak}

Трепетные надежды Есенинская комиссия связывала с обращением в Министерство безопасности РФ (нынешняя ФСБ). А ну как подтвердится молва о причастности ВЧК-ОГПУ к гибели Есенина! Вдруг где-то, на дальней архивной полке, притаилось заветное досье, стерегущее тайну гибели великого поэта и гражданина. Пустые надежды! Ответ гласил о полном отсутствии в архивах этого ведомства как прямых, так и косвенных доказательств оперативного интереса чекистов к личности поэта.

Есенинская комиссия не подвела окончательную черту под всеми своими скорбными изысканиями. Было заявлено, "что в случае обнаружения каких-либо новых документальных данных, связанных со смертью С. А. Есенина, они будут незамедлительно рассмотрены с сообщением об этом в печати".

Независимов, помнится, не был удовлетворён этим заявлением. Что, будем до второго пришествия ждать, когда кто-нибудь настырный где-то что-то обнаружит сенсационное? Нет. Как когда-то пел незабвенный В. Высоцкий "...всё не так, ребята..." Время-то идёт и идёт, и всё больше и больше людей, и очень достойных, искренне призывают не мусолить тему гибели поэта. Мол, всё равно прошлого не вернуть. Да и самому Сергею Александровичу теперь это всё без надобности. Есть его дивная поэзия, поэзия, связывающая землю с космосом, греющая души в жестоких перипетиях жизни.

Проще, выше Есенин всяких мерзких пересудов. Подобно Пушкину "...вознёсся выше он главою непокорной Александрийского столпа".

Так могут говорить люди неосознанно пребывающие всегда в ладу с собственной совестью или безбожники, коих в российском отечестве большевики наплодили в немереном количестве, или отдельные персоны, возомнившие себя духовными поводырями паствы и никогда не подвергающие сомнению когда-то выстроенные ими умозаключения. Такие, как литератор Э. Радзинский или следователь на все руки из Генеральной прокуратуры РФ В. Соловьёв. Они, словно ясновидцы, давно уверенно расставили все точки над I и в деле царских останков, и в деле смерти Есенина. Они же при удобном случае иронично высмеивают сомневающихся. При сём не замечают, что далеко не все их точки симметричны пресловутой букве.

Признать неоспоримым факт самоповешения С. Есенина – тяжкий грех, прежде всего перед, душой поэта, которая вот уже почти восемьдесят лет сокрушается, наблюдая с небес бесовскую гордыню тех, кто ревностно поддерживает и оберегает миф о его слабодушии и грехе. Недаром поэт как-то горько пошутил в кругу родных: « Вот умру – всех собак на меня навешают".

Независимов припомнил, как они с С.П. Есениной в 1997 году решили, не дожидаясь лучших времён, обратиться с заявлением в Генеральную прокуратуру РФ возбудить, наконец, настоящее, впервые официальное, расследование старых и вновь открывшихся и скрытых обстоятельств и фактов смерти Есенина. Они посчитали, что Генеральной прокуратуре, свободной ныне от политического пресса недавней тоталитарной советской государственной машины, по плечу хотя и нелёгкое, но непредвзятое расследование.

Магическое свойство фамилии "Есенина" сыграло, как всегда, свою положительную роль. Просители почти сразу были приняты помощником Ю. Скуратова. Поил их чаем-кофеем, поддерживал все инициативы... Но Генеральный прокурор, как известно, вскоре "погорел", а Светлана Петровна получила от тогдашнего вице-прокурора страны господина Катышева письмецо, из которого следовало, что Генеральная прокуратура решительно не видит причин возбуждать уголовное дело. Поскольку им там, в Генеральной прокуратуре, давным-давно всё ясно с обстоятельствами смерти поэта. Повесился – и всё!

Зато большей части россиян, оказалось, всё далеко не ясным. И лучшие умы, болеющие за Россию, гордящиеся её могучей культурой и духовными гениями, всё делают для очищения одного из ярчайших таких гениев - Есенина – от скверны лжи. Появляются всё новые и новые книги, ставятся спектакли и среди них спектакль "Есенин", середины девяностых годов двадцатого века, где тему убийства затронул, только затронул, лучезарный, совсем тогда юный лицедей Сергей Безруков.

Замечено, что единомышленники Божьим промыслом непременно находят друг друга для объединения усилий в претворении своих идей и замыслов.

Повзрослевший, набравшийся мудрости и ставший в начале двадцать первого века зело популярным в России и сопредельных землях благодаря своим телевизионным сериалам "Бригада", "Участок" и искромётным ролям в театральных спектаклях, Безруков, все годы, прошедшие со времени премьеры спектакля "Есенин", вынашивал мысль о создании грандиозного телевизионного художественного полотна о жизни и смерти своего поэтического кумира, смерти насильственной.

Безруков был знаком с покойным ныне следователем Э. Хлысталовым, небезосновательная убеждённость которого в убийстве поэта передалась молодому актёру.

Божья воля свела Безрукова с Независимовым, который в свою очередь познакомил его с С.П. Есениной и очень достойными есениноведами. Такая встреча в канун Нового 2004 года состоялась на квартире С.П. Есениной. Безруков был обрадован встречей с племянницей поэта, с неподдельным любопытством здоровался с внучкой Светланы Петровны Александрой, словно хотел сказать: «Интересно, интересно, каковы они, дальние потомки Сергея Александровича», рассматривал семейные фотографии, развешанные на стенах комнаты.

Затем за бутылкой превосходного грузинского вина, привезённого им из Тбилиси, домашним тортом Светланы Петровны поведал о своей творческой задумке, связанной с созданием многосерийного фильма о поэте.

Светлана Петровна, уже наученная горьким опытом неудач многих создателей и исполнителей образа Есенина в кино и театре, внимательно слушала его, а потом по-матерински сказала: «Серёжа, Вам следует вживаться и вживаться в образ Есенина, отрешаться от ужасно оскорбительных стандартов, которыми Сергей Александрович облеплен со всех сторон. Приезжайте летом ко мне в Константиново и сами, без свиты, побродите по любимым есенинским местам. Там, наедине с природой, подумайте, поразмышляйте, подышите воздухом Есенина, походите по его следам».

Спустя несколько месяцев, иногда встречаясь с Безруковым, дабы обсудить те или иные нюансы будущего фильма, Независимов понял, что этот талантливейший человек воистину заболел Есениным, что он как губка впитывает все дельные советы, и что фильм, дай Бог, удастся и станет откровением для зрителя, особенно молодого, и, наверняка, подвигнет российское общественное сознание, а, может быть, и умы правящих государственных мужей к шагам по расследованию причин трагической гибели великого поэта.

Фильм, конечно, хорошо, но он не устанавливает окончательные юридические точки над «i» в деле Есенина.

По мнению Независимова загадочностью смерти Есенина обязана озаботиться высшая государственная власть, подобно тому, как она это устроила с поиском и идентификацией останков царской семьи. Тогда для достижения выгодной для скипетра и булавы предержащих политической цели призвали специалистов всех мастей, "отстегнули" немалые деньги, развернули громогласную информационную компанию в СМИ. Соучастниками той истории посредством "телевизии" сделали чуть ли не каждого россиянина.

Государево повеление потребно исключительно для возбуждения официального уголовного дела по обстоятельствам гибели С.А. Есенина. Ведь большинству россиян неведомо, что бывшей Генпрокуратурой СССР такое уголовное дело заведено не было. Тем самым сие ведомство вольно или невольно поддерживало версию 1925 года о самоубийстве.

Не захотела этого по собственной инициативе сделать и Генпрокуратура РФ. Прежнему президенту Б. Ельцину было не до восстановления чести и достоинства давно отошедшего в мир иной поэта.

{mospagebreak}

Теперь надежда лишь на нынешнего президента страны В. Путина, которого чиновничья челядь если и не уважает про себя, то страшится так же, как Сталина. Несомненно, назначение Путиным государственной комиссии по расследованию обстоятельств гибели Есенина обеспечит президенту лично доверие и ещё более горячую поддержку россиян и станет, если угодно, реальной частью мучительно возводимого фундамента национального самосознания, гордости и единства.

А судьи кто? Только авторитетнейшие специалисты-юристы, историки, архивисты, криминалисты, свободные от сознательного догматизма, крайних точек зрения, позорного свойства защиты чести чьего бы то ни было мундира. При этих условиях комиссии по плечу разработать концептуальную программу расследования и как бы с "чистого листа" начать его. Предпринять усилия, осенённые президентским покровительством, по изучению секретных и иных документальных фондов в государственных и ведомственных архивах. Ведь архивы обладают магическим свойством удивлять мир время от времени эксклюзивными находками.

Будет над чем поломать голову. Ведь сводное заключение прокушевского Есенинского комитета породило десятки проблем, вопросов, объяснённых смехотворно по-дилетантски или вовсе оставленных без внимания.

А что, собственно, непременно должна установить такая комиссия? Доказать, что Есенин не повесился? Или доказать кем-то совершённое насилие над поэтом и назвать убийц? Хорошо бы и то, и другое. В середине 90-х годов прошлого столетия Стефан Степанович полагал именно так. Сработало подсознательное, привитое всем ходом жизни в советском государстве чувство разоблачения, обязательного установления и неминуемого наказания преступников любого свойства – уголовников или так называемых "врагов народа".

Как опытный архивист, он понимал, что решение одной из этих двух искомых величин-загадок невозможно, а именно: не установить прямого документального доказательства физического уничтожения поэта. Хотя в необъятном бумажном океане российских архивов, насчитывающих миллионы листов, скрыты крупицы неведомой обществу информации о последних годах невесёлого бытия Есенина, приведшие к смерти в северной столице. Поиск этих крупиц – труд немалый, кропотливый и под силу только искусным исследователям. И дело даже не в том, что в нынешние дико-рыночные времена не заставишь архивариусов за просто так заниматься такими изысканиями. Прикажи В. Путин и шефы Федерального архивного агентства и ФСБ и МВД бросятся исполнять его поручение без корысти. Иные уверены в том, что бывший офицер КГБ, нынешний президент России, ни за какие коврижки не отдаст такого распоряжения чекистам-архивистам.

История конфликтных отношений Есенина и советских властей не даёт оснований соглашаться с распространённым утверждением, что причиной гибели поэта послужило его собственное нравственное разрушение, что чисто житейские бытовые неурядицы свели его в могилу. Причины значительно более серьёзные, политического свойства.

Известно, кто конкретно обладал властью в период с 1920 по 1925 годы, когда физически и умственно угасал Ленин, – несомненно, Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Каменев. Известно, какие нелицеприятные ассоциации проводил в своём творчестве Есенин между Троцким и властью большевиков, кто отдавал команды своим опричникам по выкорчёвыванию их противников и оппонентов. Кто были эти опричники? В те времена только ВЧК-ОГПУ – предтечи будущего НКВД - КГБ СССР. И нигде, кроме как в архивах этой организации, не откладывались документы о конкретных карательных акциях её людей.

На Независимова крепко обиделись в центральном архиве ФСБ за то, что он публично заподозрил чекистов-архивистов в сокрытии неких документов, объясняющих гибель Есенина. – Нет у нас никаких документов, – пылко уверяли его. Как знать, как знать. Опыт довольно тесного общения Независимова с архивистами бывшего КГБ СССР в период после августовской революции 1991 года, когда Стефан Степанович был назначен председателем рабочей группы Верховного Совета РСФСР по передаче архивов КГБ СССР в народное пользование, научил его здравому недоверию к непроверенным им лично объяснениям и справкам его коллег в погонах. Об этом Независимов подробно рассказал в одной из глав своих мемуаров, посвящённых этому ведомству. В нём работают парни весьма независимые от общественного мнения, гораздые водить за нос кого угодно, особенно тех, кто им чужд по убеждениям. Вот, к примеру, не "показались" им в своё время новый мимолётный шеф ведомства Бакатин и его верный "Панчо" Никонов и под разными, порой издевательскими по существу предлогами, отказали им в удовольствии лицезреть надобные им секретные досье: нет мол таких.

Никаких сомнений, что родные Есенина и зарубежные мэтры истории архивного дела, судебной экспертизы и криминалистики примут горячее участие в такой миссии. Они, кстати, привнесли бы психологическую уверенность в процессе расследования в действия своих российских коллег.

Главное – это секретные документальные фонды, не находящиеся в ведении федеральных государственных архивов. И, прежде всего, материалы ВЧК-ОГПУ, всевозможные иные досье (аналитические, информационные справки, докладные, шифротелеграммы, переписка, наблюдательные, следственные дела) и прочая, прочая…

И чтобы члены комиссии лично, своими пальчиками переворачивали бы карточки в образцовых чекистских картотеках и пролистывали досье. Только так может быть обеспечен мало-мальски стоящий успех. Потому что действующий ныне порядок получения какой-либо информации от архивистов-эфэсбистов порочен. Формула его проста и лукава: скажите, что надобно, а мы посмотрим. Как правило, из-за тяжёлых архивных дверей частенько доносится: смотрели, ничего нет. Хотя на самом деле есть.

Независимов отчётливо помнил мимолётную встречу, уже будучи в отставке, с новым руководителем архива ФСБ, который сказал ему, правда как частному лицу, что "рабочих дел" агентов периода жизни и смерти Есенина более в природе нет, поскольку они по приказу шефа КГБ СССР от греха подальше были уничтожены и вообще есть инструкция, согласно которой многие виды служебной документации имеют ограниченный срок хранения.

Если бы Независимов не знал повадки архивистов в голубых погонах (о чём с иронией поведано в главе, посвящённой таинственному исчезновению Рауля Валленберга), он, как и другие простодушные просители, принял бы такой ответ за истину, как говорится, в последней инстанции. Но только не в данном случае. Дело-то в том, что последний, настоящий шеф КГБ СССР, ныне здравствующий пенсионер Крючков, волен был отдавать приказы по своему ведомству – ну в крайнем случае – до конца августа 1991 года. А Независимов, будучи председателем рабочей группы парламентской комиссии Верховного Совета РСФСР по передаче архивов КГБ СССР в ведение народа (так и не состоявшейся), инспектировал архивные узилища госбезопасности глубокой осенью того же года и просматривал самолично некоторые из "рабочих дел" агентов. Занятная в них информация содержится: кто и какое поручение давал агенту и как он его выполнял. При обилии вымысла и откровенного вранья в этих досье предостаточно и достоверных фактов.

В памяти Стефана Степановича и его коллег по рабочей группе отчётливо отложилась неизгладимо впечатляющая картина неведомого обществу чекистского архивного мира. Нет, нет, не все бумаги там были уничтожены! Даже те архивные фонды, которые удалось посмотреть, (а ещё ряд других так и остались им не показанными), захватывали воображение своим информационным богатством.

Вот фонд дел оперативного учёта. Наплодили их за время существования "конторы" не менее двух миллионов! Правда, большая часть их по истечении установленного ведомственного срока хранения была уничтожена. Но в архиве КГБ СССР состояли на службе высокообразованные люди, прекрасно понимавшие историческую ценность многих бумаг. Они заботливо сохранили их, объединив в так называемом "подсобном фонде". А в нём не менее десяти тысяч дел. Ещё есть огромные пласты уголовных дел и секретного делопроизводства. Здесь и вовсе небезинтересны фонды так называемого особого хранения и коллекционные фонды, а в них – материалы ликвидированных подразделений, бумаги личного происхождения, фотоматериалы, приказы по ВЧК-ОГПУ, документы особой инспекции управления кадров, тюремного отдела и многое, многое другое...

Во времена парламентской инспекции не удалось установить все фонды, хранящиеся в архиве КГБ СССР. Что-то в них сокрыто? Конечно, немало документов фонда оперативного учёта уничтожено, но ведь не все. Нельзя поверить в то, что не сохранились конкретные досье или любая другая информация об Г. Устинове, В. Эрлихе, Г. Бениславской, Я. Блюмкине, Ф. Иванове (агенте, выезжавшем на дознание по факту смерти Есенина, а потом загадочно исчезнувшего), агентах активно-секретного отделения ленинградского УГРО М. Залкине, Д. Тейтеле (живших в декабре в "Англетере"), уборщице В. Васильевой, М. Фромане, П. Лукницком, В. Рождественском (чей архив личный недоступен и по сию пору), П. Медведеве, Г. Колобове, И. Цкирия (управляющего домом 823 по пр. Майорова – бывшая тайная тюрьма чекистов), В. Князеве, Г. Евсееве (агенте, утверждавшем, что труп Есенина был "прилеплен" к батарее), И. Гронском (осведомителе), И. Ханесе (агенте, посещавшем 5 номер "Англетера" 28 декабря 1925 года, Л. Сосновском (причастным к расправе над царской семьёй и хулителе творчества Есенина), А. Кусикове, Егорове (провокаторе, убедившем Есенина сбежать из психиатрической клиники Ганнушкина), Н. Леонтьеве (признавшемся якобы в причастности к убийству поэта), и так далее.

Вот материал для изучения, анализа и выводов!

Но бывший центральный архив КГБ СССР – это далеко не предел мечтаний. Ещё есть обширные его филиалы, территориальные отделения, особенно по ленинградской и московской областям.

Ещё неведомы для исследователей смерти Есенина архивы бывших республиканских КГБ, особенно Азербайджана, Грузии и Узбекистана.

Ссылаются на то, что по закону никто не имеет права доступа к документам архива ФСБ, кроме её архивистов. Даже следователи Генеральной прокуратуры могут только запрашивать информацию. Государственная де тайна! Секреты! Чужаки возьмут и разгласят их. Могут, если допустить к документам кого ни попадя. Сколько уже лет прошло с тех пор как Независимов с сотоварищи из нелюбимого Лубянкой общества "Мемориал" Арсением Рогинским, Никитой Петровым и Никитой Охотниковым инспектировали кагэбэвские архивные узилища. И что? А ничего. До сих пор никто из них не порывался раструбить на всю ивановскую о некоторых узнанных ими из документов секретах, ибо честь им присуща, и соответствующие законы они уважают.

Наверное, узнав о целях работы такой чрезвычайной комиссии, потомки истинных и мнимых друзей Есенина, (а их великое множество вращалось вокруг поэта), пороются в семейных архивах и что-нибудь архиважное в отношении Есенина и отыщут. Вот, например, Ю. Прокушев вплоть до своей смерти не горел желанием обнародовать свой архив, в котором хранится и досье похоронной комиссии С.А. Есенина. Уж сколько небылиц сложено про это досье!

Возможно, в нём есть какая-то информация, проливающая свет на обстоятельства, приведшие к трагедии.

Ну, хотя бы это поспешное необъяснимое бегство С. Есенина из клиники Ганнушкина. Известно, что с ним в одной палате «лечился» некто, кого можно охарактеризовать как «подсадную утку» из ВЧК-ОГПУ, якобы по фамилии Егоров.

Совершенно неизвестно как и чем «лечили» поэта в клинике.

Теперь-то мы знаем о давней смычке чекистов и психиатров в деле преследования инакомыслящих и способах воздействия на психику. Можно только догадываться, что нашёптывал этот очередной «чёрный человек» Сергею Александровичу. Но определённо внушал ему, что психбольница – ловушка, что надо бежать из неё подальше. Говорите, Ганнушкин прятал Есенина от ищеек? Возможно. Но он не был таким всесильным, чтобы противостоять чекистам. Они при надобности сметали с пути любые авторитеты.

Можно только гадать, не были ли временно подавлены психотропными лекарствами сознание и воля поэта. Нам неизвестно содержание медицинского дела Есенина, заведённого в клинике Ганнушкина.

Подозрительно и то, что кое-кто из окружения Ю. Прокушева намекает на неадекватное поведения поэта в последние две недели перед трагической развязкой. И грозится, пока правда в частной беседе, доказать это с помощью психопортрета Есенина, который может быть воссоздан с помощью новейшей технологии где-то на Западе. Интересно знать, на основании каких данных?

Горькая усмешка тронула чело Стефана Степановича, когда он заметил мне, что можно было бы узнать о причинах гибели Есенина и его убийцах, и, не прибегая к помощи большого числа исследователей, не тратя их усилий и времени и немалых средств, наконец.

В своё время он услышал от двух человек, бывшего заместителя начальника центрального архива МГБ В. Гусаченко, трагически при странных обстоятельствах погибшего в центре Москвы несколько лет тому назад, и бывшего офицера в высоком звании из бывшего пятого (идеологического) управления КГБ СССР, ныне, слава Богу, здравствующего, любопытную информацию. Так вот, славный парень Гусаченко во время одной дружеской попойки сказал Независимову, что, сколько бы демократы (а это происходило действительно в разгар их эйфории) не напирали, всё равно им не удастся получить от доморощенных рыцарей плаща и кинжала сведений о многих загадочных событиях отечественной истории без "царского" повеления. А некоторые из них вообще никогда не будут обнародованы.

– По Есенину тоже?- спросил Независимов.

– А по нему и подавно,- ответствовал Гусаченко.

– Так значит, по Есенину что-то у вас хранится?

– Может хранится, а, может, и нет, – неловко ушёл от откровенного ответа Гусаченко.

Другой, не названный Независимовым в своих мемуарах, таинственный отставник утверждал, что документальное дело о смерти Есенина в архивных анналах КГБ СССР имеется.

Может ли всесильный ныне на Руси президент Путин распорядиться обнародовать это досье, если таковое имеется на самом деле? Вопрос вопросов. Казалось бы, таинственная смерть Есенина – не государственная тайна в нынешнем её понимании; ущерба обороноспособности не наносит, а тайны с идеологической подоплёкой ныне вроде даже запрещены как гнилой продукт изуверского советского прошлого.

Возможно, что раскрытие руководством ФСБ России, естественно, по указанию президента Путина, тайны ликвидации Есенина явилось бы ярчайшей богоугодной оперативной операцией в истории этой организации, которая бы в определённой мере снискала ей уважение и доверие народа, если, конечно, чекисты в этом доверии нуждаются.

Аксиома ли – выполнение ими указания президента? Опять же вопрос. Возможно, чекисты могут знать нечто такое об обстоятельствах смерти Есенина и посмертных перипетиях, связанных с его именем, что под любым предлогом постараются такое указание не исполнить, ссылаясь, как всегда, на отсутствие конкретной информации. Известный приёмчик отказа спецслужб. За ними-то кто будет проверять?

{mospagebreak}

Если предположить, только предположить, что на какой-то дальней полочке такое досье всё-таки хранится или после скрупулёзного анализа множества иных секретных документов выявится факт физической расправы над поэтом людьми ВЧК-ОГПУ. Кому же на Лубянке захочется после потрясений, постигших её в постпутчевские времена, после того, как при молчаливом одобрении всесильного президента медленно, но верно восстанавливается подпорченный имидж спецслужб, облагораживаются образы Дзержинского и Андропова, вдруг вот так опрометчиво признаться в том, что именно при жизни "железного Феликса" и был убит имяреками из ВЧК-ОГПУ один из редчайших гениев России. Воистину надо быть безумным, чтобы решиться на такое!

Тайна, которую хранят за семью замками, может быть раскрыта совсем иным способом. Ведь вполне может случиться событие весьма чрезвычайное. Событие скорбное, но, пожалуй, единственное, способное, наконец, навсегда оборвать изнуряющие души распри о загадке гибели Есенина. Это – эксгумация останков поэта. Нынешнее поколение рода Есениных не исключает такого хода событий. Уж больно терпеливо десятки лет несли они на себе крест незаслуженного Сергеем Александровичем греха самоубийства. Да, его сёстры, оказавшись в чекистских тисках, вообще не поднимали тему гибели брата, а позднее выступали и против эксгумации. Времена изменились, и будь они живы ныне, наверняка поддержали бы такое решение. К нему склоняется и Светлана Петровна Есенина и сын поэта - А.С. Есенин-Вольпин, проживающий ныне в США. По его суждению "... возникло множество противоречий, касающихся смерти Есенина. Поэтому эксгумация может достичь цели, если только она будет тщательно подготовлена".

О, какие вопли раздались в ответ в стане Есенинского комитета! Стали убеждать родственников и всех, кто их поддерживает, о бесперспективности эксгумации. Причём в ход пускалась ложная пафосная патетика и абсурдные доводы материалистического толка: не надо де лишний раз класть на плаху судмедэкспертов несчастную есенинскую голову; даже если на черепе обнаружатся повреждения, (отчётливо видимые на фотографиях – дырка и глубокая вмятина), то всё равно невозможно будет определить – прижизненно или посмертно они были нанесены. И вообще, мол, за 70 лет с останками могли произойти такие изменения, которые не позволят судить о чём-то серьёзном.

От таких заклинаний исходит вполне уловимый оттенок беспокойства, если не нервозности. Ведь родственники имеют право на эксгумацию, если они к тому склонились. Сомнения по поводу сохранности останков по большому счёту призрачны. Эксклюзивный опыт творчества знаменитого отечественного антрополога, ныне несколько подзабытого, М. Герасимова доказывает, что скелеты людей хорошо сохраняются не то что сотни, а даже тысячи лет. Всё зависит от геологических условий мест захоронений. Если нет воды, если почвы песчаные, сохранность гарантируется с высокой степенью вероятности. Гроб с прахом поэта был опущен в могилу именно с такими характеристиками почвы.

Если человеку были нанесены смертельные раны, то они не остаются не замеченными антропологами даже спустя 800 лет, как это случилось при обследовании скелета умерщвлённого насильно владимирского князя Андрея Боголюбского.

Что же произойдёт с общественным мнением, если в результате эксгумации будут обнаружены проломы на черепе скелета? Независимов представил весьма явственно всенародный шок. Что тогда можно будет сказать о монбланах лжи о Есенине? И в чью сторону обратятся с гневом и иронией миллионы глаз соотечественников в муках погибшего поэта?

Ведь власть предержащим придётся держать ответ перед нацией.

Но вскрытие могилы может принести ещё одну просто не укладывающуюся в голове сенсацию. С.П. Есенина, присутствовавшая при захоронении рядом с прахом поэта его матери в 1956 году, отметила про себя, что она не видит в раскрытой могиле тёмного лакового гроба Есенина. В могиле просматривалась лишь часть светло-жёлтого гроба неизвестного покойника. Что, гробокопатели ошиблись в расчётах или что-то другое? А что? А если, размышлял по этому поводу Независимов, прах поэта исчез. Среди тех, кто был облечён властными и единственными полномочиями сопровождать во времени тайну есенинской смерти, вполне могла вызреть мысль о том, что когда-нибудь, когда изменятся времена и нравы, родные и всякие там правозащитники потребуют эксгумации и всё всем станет ясным. Вот и опередили ход возможных нежелательных событий.

А чтобы скрыть святотатство, после захоронения матери поэта так забетонировали могилу, чтобы пропало всякое желание её вскрывать.

Конечно, если спецслужбы по каким-то только им известным обстоятельствам не желают или не имеют права обнародовать, вынуть из своих потаённых сусеков документы, проливающие свет на обстоятельства смерти Есенина, то никакая сила не заставит их это сделать. И лучше всего не вступать с ними в неравную и бесполезную схватку. Можно только навредить благому делу.

Поэтому, по мнению Стефана Степановича, будущая комиссия, получив как это обычно водится, от ФСБ очередной разочаровывающий ответ о полном отсутствии в её архивах каких-либо документов о Есенине, прямо или косвенно проливающих свет на травлю поэта, причины и обстоятельства его смерти, обязана раз и навсегда забыть о существовании этой "конторы" и сосредоточиться на исследовании и без того немалого числа имеющегося информационного материала и фактов. Пессимисты и циники не раз спрашивали Независимова: без документов бывшего КГБ из вашего расследования непременно выйдет пшик. Вы навлечёте посрамление на многих уважаемых людей. Он отводил эти опасения. Если комиссии даже не представится в нынешние времена установить факт умышленного убийства поэта, то вердикт её о том, что не подтверждается, не доказывается, не определяется никоим образом и факт самоубийства (а непредвзятое расследование неизбежно приведёт к такому выводу), станет основой для нравственной реабилитации Сергея Александровича Есенина в глазах российской и мировой культурной общественности. Великая Божия благодать сойдёт в тот миг на Россию. И будут посрамлены "чёрные человеки" Есенина и те, кто оборвал на взлёте замечательную земную жизнь ниспосланного небом поэтического гения.

И тогда люди, проходя мимо нового здания отеля "Англетер", остановив взгляд на стыдливо-двусмысленной надписи на мемориальной доске "В бывшем здании гостиницы "Англетер" 28 декабря 1925 года трагически оборвалась жизнь поэта Сергея Есенина", вздохнут, вспомнив о злодейском убийстве 27 декабря 1925 года великого русского поэта Сергея Александровича Есенина.

Анатолий Стефанович Прокопенко , известный русский историк и архивист. В прошлом был директором знаменитого Особого архива трофейных документов, заместителем председателя Комитета по делам архивов правительства РФ, консультантом комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при президенте РФ.

1990 году совместно с группой историков представил в ЦК КПСС многочисленные документы из Особого архива, свидетельствующие о расстреле под Катынью польских офицеров советскими властями.

Одной из крупнейших заслуг А. Прокопенко перед мировой общественностью является раскрытие и обнародование им в 1989-90-х годах фактов о существовании в СССР на протяжении десятилетий гигантского секретного архивохранилища трофейных документов почти из 20-ти европейских государств. Благодаря этому неординарному шагу исследователи и историки всего мира получили возможность по-новому и достоверно осмыслить многие исторические события ХХ века.

А еще А. Прокопенко обнаружил в секретных архивах ЦК КПСС и МВД СССР залежи документов по карательной психиатрии, на основе которых он написал книгу «Безумная психиатрия», опубликованную в 1997 году. В ней впервые на суд российского читателя были представлены неопровержимые документы о зарождении и становлении в СССР психиатрического ГУЛАГА.

В ХХ веке расправа с неугодными руками послушных медиков очень нравилась «великим» Ленину и Сталину, а вместе с ними и «железному» Феликсу, Берии, Андропову. Молва о смерти с помощью медиков М. Фрунзе, С. Орджоникидзе, В. Бехтерева, Н. Крупской, А. Горького, В. Короленко до сих пор будоражит воображение людей.

Но каждое умерщвление с помощью медиков рождало кривотолки, особенно за рубежом. Тогда власть стала искать внешне более благопристойные диагнозы и способы лечения. И нашла «Диагнозы были такие: «паранойя», «шизофрения» и т. п. Местом «лечения» становился психдиспансер».

А. Прокопенко полагал искренне, что с развалом СССР психиатрия может стать гуманной.

Однако знакомство с работой Международной комиссии по правам человека, которая более 35 лет последовательно ведет непримиримую борьбу со злоупотреблениями в области психиатрии, убедило его в том, что гуманизм и психиатрия абсолютно несовместимы, что психиатрия является лженаукой, что психиатры не вылечили своими варварскими методами ни одного человека, но загубили сотни тысяч душ.

Став консультантом Международной комиссии по правам человека, он преисполнился задачей в обозримом будущем покончить с психиатрией, как с явлением в социальной жизни людей.

Об этом свидетельствует его новая книга «Лекари» Души» (о нравах в российской психиатрии), которая выйдет в свет во второй половине 2005 года.

Тема пагубности государственной тайны во многих ее ипостасях для самого государства, общества и отдельно взятого человека также занимает А. Прокопенко, как историка и гражданина.

На основе пока только косвенных фактов, автор подводит читателя к мысли о злодейской расправе опричников ВЧК-ОГПУ над поэтом и о безнравственности умолчания об этом нынешней российской властью, безразличной к тому, что имя российского гения запачкано несправедливым клеймом самоубийцы.

Споры о смерти великого поэта не утихают

120 лет со дня рождения великого русского поэта Сергея Есенина исполнилось в этом году. Но до сих пор не прекращаются ожесточенные споры о том, покончил ли он жизнь самоубийством или был убит. Официальная версия, та, что приводится в энциклопедиях, прежняя - речь идет о самоубийстве. Таковой она была в советские времена, такой остается и сейчас.

Однако после краха СССР и раскрытия архивов появилось множество публикаций, книг, документальных фильмов, которые проводят другую версию – Есенина убили. Причем, некоторым исследователям, в частности, петербургскому писателю Виктору Кузнецову, удалось добыть такие документальные доказательства, что версия убийства выглядит более чем убедительно.

Однако, об этом позднее – а сейчас мы расскажем о том, на что многие прежние исследователи почему-то обратили мало внимания, или не обратили внимания вообще. Есенина не просто убили, он не мог не быть «ликвидированным», как говорили в те времена. И вовсе не за свои «смелые» разговоры, многочисленные скандалы и дебоши, …а за стихи, которые он писал. Вспомним, как только за одно стихотворение про «кремлевского горца» был стерт в лагерную пыль Осип Мандельштам. А у Есенина таких стихов, где он с ненавистью и презрением говорит не только о главарях коммунистического режима, но и об этом режиме вообще, было немало. Почему же на это не обратили внимания? А, наверное, по очень простой причине: эти стихи при советской власти не публиковались, а если кое-что и печаталось, то с купюрами, которые сохранились до наших времен.

Настоящим вызовом коммунистической власти стала его поэма «Страна негодяев» - так он называл в ней СССР.

Пустая забава.

Одни разговоры!

Ну что же?

Ну что же мы взяли взамен?

Пришли те жулики, те же воры

И вместе с революцией всех взяли в плен…

Банды! Банды!

По всей стране.

Куда ни вглядись, куда ни пойди ты –

Видишь, как в пространстве,

На конях

И без коней,

Скачут и идут закостенелые бандиты…

Один из главных героев этой поэмы – Чекистов-Лейбман, в котором без труда угадывается могущественный Лейба Троцкий. В этой есенинской поэме он так отзывается о русских:

Жили весь век свой нищими

И строили храмы божие…

Да я бы их давным-давно

Перестроил в места отхожие.

Рязанский скандалист позволял себе резкие выпады против членов Политбюро ЦК РКП(б), характеризовал Гражданскую войну как "дикость подлую и злую", сгубившую тысячи прекраснейших талантов:

В них Пушкин,

Лермонтов,

Кольцов,

И наш Некрасов в них.

В них я.

В них даже Троцкий,

Ленин и Бухарин.

Не потому ль моею грустью

Веет стих,

Глядя на их

Невымытые хари.

Все эти крамольные строки неуклонно выбрасывались из сборников поэта с 1926 по 1990 год, да и сегодня без них обходится стихотворение "Русь бесприютная" во многих сборниках.

Не исключено, что до Троцкого могла дойти также фраза Есенина, сказанная в Берлине писателю-эмигранту Роману Гулю: "Не поеду в Россию, пока ею правит Троцкий-Бронштейн. <...> Он не должен править".

Троцкий о всех таких выпадах в свой адрес, безусловно, знал, как же он после этого мог относиться к Есенину? Тем более что в «Стране негодяев» поэт называл Троцкого еще резче. А в те времена антисемитизм был в СССР уголовно наказуемым преступлением, за такие выпады вполне могли бы поставить к стенке. Любого другого и поставили бы, но знаменитого поэта решили убрать другим способом.

Однако в среде наших либеральных историков имеется тенденция изображать Троцкого чуть ли не покровителем Есенина. Как это делает, например, Николай Сванидзе, состряпавший о Есенине документальный фильм. В оправдание Троцкого Сванидзе приводит тот факт, что после смерти поэта Троцкий опубликовал о нем в «Правде» хвалебный некролог. Но это было ничем иным, как акцией по прикрытию совершенного преступления. Троцкому-Чекистову никак не могла нравится поэзия русского крестьянского поэта, таких он люто ненавидел и презирал. Ведь не случайно же, что после пышных похорон стихи поэта были в СССР запрещены. Врага Есенина не устраивала его чуждая Октябрю поэзия последних лет, о чем сам "архитектор революции" и писал в "Правде": "Поэт погиб потому, что был не сроден революции".

Словом, «хари» помнили все и ничего не прощали. Недаром Ленин, сам политик коварный, называл Троцкого "Иудушкой", говорил о его "иезуитстве" и "утонченном вероломстве". После возвращения Есенина из-за границы Троцкий даже хотел его "приручить", предлагая ему возглавить новый литературный журнал, но договориться с поэтом не удалось. Есенин прекрасно понимал, что его ждет за такие стихи от «немытых харь» и писал, предчувствуя свою трагическую судьбу:

И первого

Меня повесить нужно,

Скрестив мне руки за спиной,

За то, что песней

Хриплой и недужной

Мешал я спать стране родной…

Вот и повесили…

Был полон творческих планов

Множество фактов свидетельствует, что Есенин вовсе не был, как утверждают, в состоянии маниакальной депрессии во время своего приезда в Ленинград. По свидетельствам современников, поэт был настроен на работу, читал друзьям стихи, рассказывал о новом журнале. За 1925 год у него вышло 8 книг, им было подготовлено полное собрание сочинений. Материальное положение Есенина было успешным - и не только благодаря будущей хорошо оплачиваемой работе. Существовал договор с Госиздатом на выплату гонорара за полное собрание сочинений в течение полутора лет. Первый перевод на 640 рублей уже поступил. Еще в Москве издателю Евдокимову Есенин рассказывал о своих планах - работе в журнале “Поляне”, руководство которым обещал ему Киров. Племянница поэта Светлана Есенина рассказывала: “Вскоре в Ленинград Есенин должен был перевезти и семью, о чем свидетельствует его телеграмма от 7 декабря, в которой поэт просил Вольфа Эрлиха подыскать ему трехкомнатную квартиру”. Все это говорит о его позитивном настрое.

Есть еще одно обстоятельство, которое не могло не настраивать поэта на оптимистический лад. В Баку он познакомился с Сергеем Кировым, который отнесся к нему очень хорошо.

18 декабря 1925 года в Москве начал работу XIV съезд ВКП(б). На нем разворачивалась грандиозная политическая драма. Оппозиция Л. Каменева и Г. Зиновьева вчистую проиграла Сталину. Каменев был переведен в кандидаты в члены Политбюро, Зиновьев потерял контроль над Ленинградской парторганизацией, чистка которой была поручена Кирову. Кирова вот-вот должны были перевести в Ленинград, назначив на место Зиновьева. К тому же и Троцкий уже терял свою власть.

Сторонники версии о самоубийстве неизменно приводят, как доказательство склонности Есенина к суициду, факт его пребывания в психиатрической клинике Москвы. Мол, двинулся умом поэт на почве пьянства, вышел из психушки, приехал в Ленинград и тут же повесился. На самом деле Есенин оказался в клинике вовсе не по состоянию здоровья. Его устроили туда, спасая от судебного процесса, который хотели устроить над ним после скандала 6 сентября 1925 года в поезде Баку — Москва, где он резко повздорил с дипломатическим курьером Альфредом Рога и Юрием Левитом, близким знакомым всесильного Льва Каменева. Рога и Левит через канцелярию наркомата по иностранным делам подали на поэта в суд, требуя «возмездия». Секретарь суда В. Гольдберг строчила Есенину грозные предписания. С него взяли подписку о невыезде. Положение Есенина становилось угрожающим.

Выход из сложного положения подсказали сестры поэта Катя и Шура - «спрятаться» в клинике Московского университета. Поэт долго не соглашался, однако все-таки был вынужден 26 ноября 1925 года лечь в больницу. Опекал его здесь профессор Петр Ганнушкин, оберегая его от судебных исполнителей и всех тех, кто стремился во что бы то ни стало «упечь» его в тюрьму. Он даже выдал ему для этого удостоверение:

«Удостоверение

Контора психиатрической клиники сим удостоверяет, что больной Есенин С. А. находится на излечении в психиатрической клинике с 26 ноября с. г. и по настоящее время; по состоянию своего здоровья не может быть допрошен на суде.

Ассистент клиники Ганнушкин».

Чекисты приходили в клинику, чтобы арестовать Есенина, но врачи его не выдали.

О том, что Есенин в смысле состояния психики был совершенно здоров, говорит тот факт, что именно в клинике он написал некоторые свои стихотворные шедевры: «Клен ты мой опавший, клен заледенелый…», «Ты меня не любишь, не жалеешь..», «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…» и др. Есть версия, что по этой же причине – спасаясь от суда, он и уехал поспешно в Ленинград.

Свидетельство Сварога

Вопреки утверждениям в энциклопедиях будто сразу после смерти Есенина никто об убийстве «несколько десятилетий» не говорил, об этом стали говорить сразу. Художник Василий Сварог, который сделал рисунок мертвого Есенина еще без грима, писал в 1927 году: “Мне кажется, этот Эрлих что-то ему подсыпал на ночь, ну... может быть, и не яд, но сильное снотворное. Не зря же он “забыл” свой портфель в номере Есенина. И домой он “спать” не ходил - с запиской Есенина в кармане. Он крутился не зря все время неподалеку, наверное, вся их компания сидела и выжидала свой час в соседних номерах.

Обстановка была нервозная, в Москве шел съезд, в “Англетере” всю ночь ходили люди в кожанках. Есенина спешили убрать, поэтому все было так неуклюже и осталось много следов.

Перепуганный дворник, который нес дрова и не вошел в номер, услышал, что происходит, кинулся звонить коменданту гостиницы Назарову. А где теперь этот дворник? Сначала была “удавка” - правой рукой Есенин пытался ослабить ее, так рука и закоченела в судороге. Голова была на подлокотнике дивана, когда Есенина ударили выше переносицы рукояткой нагана. Потом его закатали в ковер и хотели спустить с балкона, за углом ждала машина. Легче было похитить. Но балконная дверь не открывалась достаточно широко, оставили труп у балкона, на холоде. Пили, курили, вся эта грязь осталась... Почему я думаю, что закатали в ковер? Когда рисовал, заметил множество мельчайших соринок на брюках и несколько в волосах... пытались выпрямить руку и полоснули бритвой “Жилетт” по сухожилию правой руки, эти порезы были видны... Сняли пиджак, помятый и порезанный, сунули ценные вещи в карманы и все потом унесли... Очень спешили... “Вешали” второпях, уже глубокой ночью, и это было непросто на вертикальном стояке. Когда разбежались, остался Эрлих, чтобы что-то проверить и подготовить для версии о самоубийстве...”.

Свидетельство Сварога, который одним из немногих видел еще неприбранный труп Есенина, в нарушение законодательства к делу не приобщили.

Существует еще одна загадочная личность в деле о смерти Есенина, некто Л. Сосновский, приятель Троцкого, фельетонист. Именно по его обвинению возникло дело 4-х поэтов, обвиненных в антисемитизме (Есенин, Клычков, Орешин, Ганин). Все поэты умерли насильственной смертью, также, как, впрочем, и Сосновский (именно его имя фигурирует в деле расстрела царской семьи), расстрелян в 1937-м. Еще одна жертва - А. Соболь, который заступился за поэтов-"антисемитов". Вскоре после похорон Есенина он был найден возле памятника Достоевскому с простреленной головой.

В «Англетере» не жил?

Однако самое сенсационное открытие сделал упомянутый уже петербургский писатель В. Кузнецов: опровергая версию о самоубийстве, изучая документы гостиницы «Англетер», он обнаружил, что Есенин в ней вообще не жил!

Фамилии поэта нет в списке жильцов этой гостиницы в тот период, когда в ней будто бы обнаружили висящий на трубе парового отопления его труп. Те, кто помнит советские времена, хорошо знают, что значило тогда получить номер в престижной гостинице (а «Англетер», расположенный рядом с самым престижным отелем города «Астория», был именно таким). Каждый поселившийся регистрировался, портье записывал данные его паспорта. Органы следили за этим очень строго. На каждом этаже были специальные коридорные, связанные с ГПУ, так что безымянный жилец без регистрации в таком отеле никак не мог появиться.

И не появился, потому что никто из персонала гостиницы и проживавших там гостей Есенина в эти дни не видел. А все «свидетели», которые потом давали показания об общении с поэтом в его номере «Англетера», в том числе и Эрлих, были тайными агентами ГПУ и говорили то, что от них требовали. Тем более, заметим, что за Есениным тогда следили, в Москве на него было заведено уголовное дело, и его появление в Ленинграде вообще можно было рассматривать, как бегство от правосудия. А с такими в СССР разговор был короткий.

Как считает Кузнецов, короткий разговор был и с Есениным. Как только он появился в Ленинграде, то сразу же был арестован и привезен в следственный дом ГПУ на улице Майорова, д. 8\25. Там его с пристрастием допросили. Операцией руководил известный чекист Яков Блюмкин. Смысл допросов заключался в том, что Есенина хотели завербовать в качестве секретного сотрудника ГПУ.

Есть еще версия, согласно которой у поэта требовали отдать документ, который компрометировал Л. Каменева.

В Москве хмельной Есенин рассказал прозаику Тарасову-Родионову, что после отречения Николая II в 1917 году престол предложили брату Михаилу и Каменев из сибирской ссылки тут же послал телеграмму с поздравлениями новому царю. А Михаил отказался от престола. Есенин (он служил при санитарном поезде в Царском Селе) похвастался, что эта опасная для Каменева телеграмма якобы хранится у него: «Она у меня надежно спрятана». Прозаик, осведомитель ГПУ, тут же стукнул куда следует. И Есенина ждали в Ленинграде…

Вряд ли Троцкий лично давал приказ убить поэта, но так уж случилось. По-видимому, Есенин, привычный к дракам, сопротивлялся и с силой толкнул Блюмкина, тот упал. Тогда прогремел выстрел. На фотографии виден след от пулевого ранения, а после этого Блюмкин ударил Есенина рукояткой револьвера в лоб.
Блюмкин после убийства из Ленинграда связался с Троцким и спросил, что делать с трупом Есениным. Тот ему ответил, что завтра появится его статья в газете о том, что неуравновешенный, упаднический поэт наложил на себя руки, и все замолчат. Решили произвести инсценировку самоубийства – благо зловещий дом 8\25 находился недалеко от «Англетера». Труп перенесли в номер, в котором никто не жил.

Разумеется, прямых доказательств того, что дело было именно так, нет, да и быть не может. Все свидетели давно мертвы, а документы – уничтожены. Однако Кузнецову удалось познакомиться со знакомой работавшей в «Англетере» уборщицы Варвары Васильевой. Перед смертью та успела ей рассказать, что поздно вечером 27 декабря какие-то пьяные громилы тащили то ли с чердака, то ли с подвального лабиринта мертвое тело. Не исключено, что это и был труп Есенина.

Об убийстве говорит и множество других фактов. Так, например, утверждается, что знаменитые предсмертные стихи «До свиданья, друг мой, до свиданья…» поэт написал кровью, поскольку в номере будто бы не было чернил. Однако на фотографии номера, где был повешен поэт, на столе отчетлива видна чернильница. Кроме того неизвестно куда пропала ручка, которой он якобы писал эти стихи. Бесследно исчез из номера и пиджак Есенина. Куда исчезли эти вещи, которых нет в описи, если речь шла о самоубийстве?

Мало того, порезы, из которых Есенин будто бы брал кровь для написания стихов, были сделаны на его правой руке, хотя поэт вовсе не был левшой.

Как же он мог макать в них ручку? Это очень неудобно! Такие порезы должны быть на его левой руке. Значит, это следы пыток или побоев. А как, например, объяснить синяк под глазом Есенина? И ссадины на теле, которые отчетливо видны на фото? Вмятину на лбу объясняли тем, что, повесившись, он прижался лбом к раскаленной трубе парового отопления, оттого, мол, и был этот страшный ожог. Однако в то время батареи в Ленинграде, в том числе и в «Англетере» были едва теплыми. Было холодно. Тот же Эрлих свидетельствует в своих показаниях, что придя в номер, он застал Есенина, сидящего в шубе!

Получается, что единственным документальным доказательством самоубийства было прощальное стихотворение самого поэта. Однако его обнародовал Эрлих, называвший себя «другом Есенина», а на самом деле бывший всего лишь крутившийся возле поэта «шестеркой» (и как уже давно установлено, тайным агентом ГПУ). Никак невозможно поверить в то, что поэт мог доверить ему свое трагическое «послание потомкам».

Утверждают, что графологическая экспертиза потом подтвердила, что почерк принадлежал Есенину. Но этому есть другое вполне логичное объяснение. Мастером по подделке почерков был Яков Блюмкин. В своем «Архипелаге ГУЛАГ» Александр Солженицын приводит тот факт, что Блюмкин в камере признался, что сделал поддельное письмо Савинкова, да так ловко, что потом этому все поверили. Для ГПУ подделка чужих писем вообще было обычным делом.

Вклад «друзей»

Немалый вклад в утверждение мифа о «самоубийстве» Есенина, увы, внесли и его собратья по поэтическому ремеслу. В 1926 году вышла книжка А. Крученых «Гибель Есенина». В ней этот отнюдь не ангажированный советской властью именитый тогда поэт писал: «Тупое, беспросветное нытье Есенина и есенистов делает их «поэзию» воем кандидатов в самоубийцы! Да, так жить, как жил Есенин, конечно, не ново. Современные поэты должны жить новой жизнью и надо сделать так, чтобы они хотели и могли жить этой жизнью и, чтобы в их творчестве не осталось ничего от умирающего старого мира…».

Но вот парадокс, о Крученых и других недоброжелателях Есенина уже давно забыли, а светлое имя русского гения Сергея Есенина и его удивительные стихи по-прежнему с нами!

Специально для «Столетия»

Здесь описана смерть Есенина. С событиями последнего дня жизни, указаны причина, дата, время и место смерти. Приведены посмертные фото, фото похорон и могилы. Поэтому всем людям с неустойчивой психикой, а так же лицам, не достигшим 21 года данная информация категорически не рекомендуется к просмотру.

Сергей Александрович Есенин
21/09/1895 — 28/12/1925

Причина смерти Сергея Есенина

По общепринятой, официальной версии Есенин, в возрасте 30 лет повесился. Однако, масштаб личности Есенина настолько велик, а одиозные поступки и привычки Сергея Александровича, сложные отношения с действующей властью и уголовным кодексом открывают широкое поле для споров о причинах гибели поэта. Пожалуй, даже у меньше адептов альтернативной версии смерти. С легкой руки Эдуарда Хлысталова в народные массы ушли ряд вопросов и противоречивых фактов, касательно смерти Есенина. В распоряжении любого желающего оказываются весьма качественные посмертные снимки и посмертные маски Сергея Александровича, документы уголовного дела, свидетельские показания, что позволяет каждому человеку, посмотревшему сериал с Безруковым, составить собственное «истинно правильное» представление о картине трагедии.

Суд. мед. Эксперт Гиляревский:

На основании данных вскрытия следует заключить, что смерть Есенина последовала от асфиксии, произведенной сдавливанием дыхательных путей через повешение.

Акт вскрытия тела Есенина

Дата и место смерти

Есенин умер 28 декабря 1925, в Ленинграде, в гостинице «Англетер». Акт смерти произошел предположительно в 5 часов утра.

Немного о месте трагедии: с французского Hotel d’Angleterre переводится как гостиница «Англия» в наше время находится в самом центре Питера, с видом на Иссакиевский парк и Исаакиевский собор, ул. Малая Морская, д. 24, Исаакиевская Площадь.

В 1987 году здание гостиницы было полностью разрушено, соответственно не сохранилась комната №5, где погиб Сергей Александрович. Однако в 1991 году отель отстроен заново. Сейчас функционирует, принимает постояльцев. Во времена Есенина комната №5 была чем-то сродни современного «люкса». То есть не для всех, а для партийных функционеров, выдающихся людей, элиты.

Комната №5 гостиницы «Англетер», после смерти Есенина.
Фото Моисея Соломоновича Наппельбаума.

Смерть Есенина. Прощание

Церемония прощания с поэтом проходила в 29 декабря Ленинграде, а затем в Москве, куда тело Есенина доставили на поезде. Известно, что Сергея Александровича Есенина отпевали по христианскому обряду, вопреки правилу церкви, запрещающему отпевать самоубийц. Похороны состоялись 31 декабря 1925 года.

Похороны С. Есенина. Справа мать и сестра Сергея Александровича

Место захоронения Сергея Есенина

Сергей Есенин похоронен на 17 участке Ваганьковского кладбища в Москве. В данный момент рядом с Сергеем Александровичем похоронена его мама Есенина Татьяна Федоровна, которая умерла в 1955 году.

Могила С. Есенина, Москва, Ваганьковское кладбище, наши дни.

Ранее могила Сергея Александровича выглядела по другому:

Могила Есенина до установки памятника. Мать поэта на могиле сына.

В 80-х годах могила выглядела вот так:

Первый памятник на могиле С. Есенина

Смерть Есенина. Обстоятельства.

Акт о самоубийстве Есенина составил участковый надзиратель 2-го отделения ленинградской милиции 28 декабря 1925 года. Рукой участкового надзирателя Н. Горбова.

28 декабря 1925 года составлен настоящий акт мною, участковым надзирателем 2-го отд. ЛГМ Н. Горбовым в присутствии управляющего гостиницей «Интернационал» тов. Назарова и понятых. Согласно телефонного сообщения управляющего гостиницей гражданина Назарова Василия Михайловича о повесившемся гражданине в номере гостиницы. Прибыв на место, мною был обнаружен висевший на трубе центрального отопления мужчина в следующем виде, шея затянута была не мертвой петлей, а только одной стороной шеи, лицо было обращено к трубе и кистью правой руки захватился за трубу, труп висел под самым потолком, и ноги от пола были около 1,5 метра, около места, где обнаружен был повесившийся, лежала опрокинутая тумба, а канделябр, стоящий на ней, лежал на полу.

При снятии трупа с веревки и при осмотре его было обнаружено на правой руке выше локтя, под левым глазом синяк, одет в серые брюки, ночную белую рубашку, черные носки и черные лакированные туфли. По представленным документам повесившийся оказался Есенин Сергей Александрович, писатель, приехавший из Москвы 24 декабря 1925 года. Удостоверение ТЦ № 42-8516, и доверенность на получение 640 рублей на имя Эрлиха.

Управляющий – Назаров

Понятые (подписи неразборчивы)

Милиционер (подпись неразборчива)

Участковый надзиратель 2-го отд. ЛГМ – Н. Горбов

Судить о причинах, вызвавших смерть Есенина мы оставляем вам, нашим читателям. Приведем лишь факты:

• На момент смерти на Сергея Александровича Есенина было заведено 13 уголовных дел, в том числе «дело 4-х поэтов».
• 21 декабря 1925 года (за неделю до смерти) Есенин вышел из психиатрической лечебницы Ганнушкина. Скрывался ли там Сергей Александрович от суда или лечил депрессию сейчас никто доподлинно не скажет. Но факт остается фактом: Есенин проходил курс лечения в психиатрической клинике.
• Николай Леопольдович Браун отказался подписать протокол, где смерть Есенина прямо называлась самоубийством, утверждая, что поэта убили. А Борис Лавренёв, который тоже был в «Англетере» на следующий день вообще опубликовал статью «Казнённый дегенератами».
• Все очевидцы тех событий отмечают подавленность, депрессию и фатализм Сергея Александровича перед смертью. Доктор, лечивший запойное пьянство Сергея Александровича прямо говорил родственникам о суицидальных намерениях поэта.

Смерть Есенина. Подробности

Всем апологетам версии убийства рекомендуем довольно любопытную книгу Виктора Кузнецова, которая называется «Тайна гибели Есенина «. Это целое научное исследование, источниками которого послужили архивно-документальные фонды ВЧК-ГПУ-НКВД.

Кузнецов — сторонник версии убийства. В своей книге он приводит аргументы, убедительно доказывающие эту версию.

«Убился» или убит?

У каждого гения есть жизнь — и есть судьба. Реальная биография с датами и фактами — и множество легенд и мифов с версиями, домыслами и вымыслами. Тем более если гений не умер в своей постели, «при нотариусе и враче», а убил себя или был убит. Вот это «или» и стало с конца 80-х годов XX века и доныне предметом дискуссий и исследований, поводом для утверждения, что в 1925-м в Ленинграде в гостинице «Англетер» 30-летнего поэта убили чекисты. Хотя эта версия родилась практически сразу после его смерти. Газета «Слово» тут же сообщила об убийстве Есенина , писатель Борис Лавренёв в некрологе призвал «назвать его палачей и убийц», вышла даже книга «Убийство Есенина».

Русский поэт Сергей Есенин (3 справа) среди односельчан-константиновцев. 1909 год. Фото: РИА Новости

К тому же поэта тогда тайно отпели на родине, в деревенской церкви, хотя отпевать самоубийц запрещено. А 3 октября 1991-го по нему уже «официально» отслужили панихиду в Москве, Ленинграде и Константинове. Ещё один факт «за» убийство.

Но зачем было «убирать» Есенина? Да ещё и оставлять следы и жуткие посмертные фотографии поэта с изуродованным лицом, раной на руке? Разве он мешал власти? Однако в 1929-м закрывают его музей, и ещё в 50-х годах Есенин был «запрещён», моего отца выгоняли из университета за чтение его «упаднических» стихов. На Есенина (кстати, находившегося под наружным наблюдением) было заведено «дело» от 6 сентября 1925 г., закрытое лишь посмертно, и чекистов он в последние годы жизни боялся, хоть и дружил с ними. После гибели поэта была репрессирована его сестра Екатерина , а в 1937-1938 годах расстреляны его ближайшие друзья, особенно последних лет, и сын от первого брака 22-летний Георгий (Юрий). А была ещё и расправа в 1939-м с Зинаидой Райх, его второй женой... Она собиралась написать мемуары, всю правду о Есенине, которой, как она кричала на его похоронах, никто не знает.

«Когда я пьяный, мне кажется бог знает что», — признавался сам поэт. Вот только что могло ему привидеться в одиночестве (в Москве близкие старались не оставлять его одного), в непротопленном холодном ленинградском номере? Да и был ли он пьян — в Ленинград приехал не пить, а работать, просил прислать туда вёрстку первого в жизни собрания сочинений. И вообще он очень много писал в 1925 году, и всё — лучшее.

Можно сказать, что правды о смерти Есенина никто не знает и поныне, спустя столько лет: слишком много вопросов вызывают и та и другая версии. Сам же поэт писал: «В зелёный вечер под окном на рукаве своём повешусь». Но есть и другие строки: «И первого меня повесить нужно, скрестив мне руки за спиной: за то, что песней хриплой и недужной мешал я спать стране родной».

Сергей Есенин с мамой Татьяной Федоровной. 1925 год. Фото: РИА Новости

От «херувима» до хулигана

Личности такого масштаба неизбежно ещё при жизни подвергаются «ретушированию», а то и «раскрашиванию». Так, деревенского мальчика с Рязанщины, прибывшего в столицу за славой, быстренько стали расписывать «под лубок»: сельский херувим, эдакий душка-пастушок, «желтоволосый, с голубыми глазами», пишущий стихи «звонкие и чистые», по словам Александра Блока , первым приветившего крестьянского самородка. Есенин, опекаемый «мужиковствующими» литераторами-деревенщиками, охотно подыгрывал поначалу — говорил, напирая на «о», крестился, носил лапти, сапоги и рубахи-поддёвки с пояском, обожал чай из самовара, играл на гармошке-тальянке и пел рязанские частушки. Тогда Есенин ещё не пил так много. Рано женился, в 19 лет стал отцом.

Есенина воспринимали как крестьянского Орфея, светлого, чистого певца России, деревни, плакучих ив, опавших клёнов и белых берёз, поэта «для хороших нежных девушек». И толпы девушек визжали на его выступлениях: «Душка Есенин!» Он же сам себя позже называл «божья дудка»: «Это когда человек тратит из своей сокровищницы и не пополняет». Того, раннего Есенина Маяковский называл «декоративным мужиком», опереточным, бутафорским, а голос его — «ожившим лампадным маслом». Есенин скоро бросил «лапти да петушки-гребешки». Да и «божественное»... Он писал похабные стихи на стене Страстного монастыря и, расщепив икону, мог топить ею самовар, мог и прикурить от лампадки.

Он возглавил имажинистов (новое вольнодумное течение в поэзии), стал носить пиджак и галстук, цилиндр, трость, шляпы и модные штиблеты. Много выступал со стихами и поэтическими декларациями, редактировал, очень много читал, писал умные, блестящие по стилю статьи.

Вокруг него снова друзья, чаще — в кавычках, стремившиеся опять же сделать его «своим», — имажинисты, вапповцы, лефовцы... Где они сейчас с их «творчеством»? Его всю жизнь тянули во все стороны — прихлебатели, прилипалы, евшие и пившие за его счёт, провоцировавшие его на шумные кабацкие скандалы и с подленьким, мелким удовольствием созерцавшие пробуждавшегося в нём во хмелю «чёрного человека», а затем разносившие сплетни о нём по всей Москве. Ему завидовали — кумир публики, любимец дам, женился на Айседоре Дункан , уехал за границу, вернулся модный, элегантный.

«Ни жены, ни друга»

В сущности, всю жизнь он был одинок и при всей своей публичности и сверхобщительности настоящих преданных друзей не имел: «И нет за гробом ни жены, ни друга», — предрекал он. И в последнем стихотворении обратился к другу скорее неведомому и желаемому, чем реальному: «До свиданья, друг мой...» А раньше писал: «Средь людей я дружбы не имею».

С женщинами и жёнами было ещё сложнее. Любили его все и всегда, любого — буйного, хмельного и похмельного, любили и нежным, и хамом (а им он, увы, умел быть: «Сергей — хам», — писала даже обожавшая его Галина Бениславская, застрелившаяся на его могиле). «Несмотря на все раны, на всю боль, всё же это была сказка», — призналась в воспоминаниях эта девушка, ставшая близкой Есенину как раз в последние его годы. Она была ему никем — и всем: другом, помощницей, любовницей, нянькой, разыскивала по кабакам и пивным и буквально волоком притаскивала домой — её он слушался и ни разу не поднял на неё руку. Он и жил у неё, до самой смерти не имев квартиры, собственного угла, — до женитьбы на С. А. Толстой , внучке «великого Льва».

Эта женитьба удивила многих: не красавица и уж явно не по есенинскому вкусу. Но она была внучкой «бороды» — так называл не без раздражения Есенин Толстого: в квартире Софьи повсюду были портреты деда, а сама она, по замечанию друзей, была вылитый он, только без бороды.

Сергей Есенин выступает на открытии памятника русскому поэту А.В. Кольцову у Китайгородской стены. 1925 год. Фото: РИА Новости

Однако и она любила Есенина преданно и глубоко — как и первая гражданская жена, скромная работница типографии Анна Изряднова , как неистовая стареющая Айседора, как красавица Райх (несмотря на брак с боготворившим её «серьёзным умным мужем» — Мейерхольдом). Софья Андреевна всю жизнь бережно хранила всё связанное с Есениным (который фактически расстался с ней перед отъездом в Ленинград в декабре 1925 г.), стала хранительницей его архива и до смерти своей носила дешёвое медное колечко, что в шутку он ей подарил.

Есенин же в быту, в любви был, мягко говоря, непрост. Совершал настоящие погромы, крушил мебель, бил посуду, дрался и порой становился невменяем и неуправляем. Тремя своими детьми не интересовался (был и четвёртый, внебрачный, Александр, от Надежды Вольпин , диссидент впоследствии). «Чёрный человек», которого он с такой страшноватой, жуткой реалистичностью описал в поэме, жил и в нём всегда, а особенно мучил его в хмельные периоды.

Посмертное фото Сергея Есенина. 1925 год. Фото: Commons.wikimedia.org

По словам его друга (иные считают — злого гения и исказителя его образа) Анатолия Мариенгофа , автора сенсационного «Романа без вранья», в последние месяцы своего трагического существования Есенин «бывал человеком не более одного часа в сутки» и уже «ложился под дачный поезд, пытался выброситься из окна, обломком стекла перерезать вену, заколоться кухонным ножом». Вот только именно в эти последние месяцы Есенин с Мариенгофом почти не общался. А близкие Есенина, включая сестёр и Галину Бениславскую , которые жили с ним в одной комнате, принадлежавшей Бениславской, ни о чём подобном не упоминали. Нет свидетельств об этом и у последней жены поэта Софьи Андреевны Толстой.

Что судить — он был великий поэт, а поэзия, по словам Пушкина, выше нравственности, и к поэту «нельзя подходить с той же меркой, с какой подходят к людям благоразумным» — это уже утверждал Анатоль Франс. «Розу белую с чёрной жабой я хотел на земле повенчать», — писал и сам Есенин, как бы стремясь оправдаться тем, что «коль черти в душе гнездились, значит, ангелы жили в ней».