Все стихи. Рабиндранат Тагор - Гитанджали - (Жертвенные песнопения) Мы живем в одной деревне

Я хотела – и не осмелилась попросить у тебя венок из роз, украшавший твою грудь. И я ждала до утра, до твоего ухода, чтобы собрать его останки на своем ложе. И, точно нищая, искала на рассвете, не осталось ли хоть единого лепестка.

Увы, что же я нашла? Что осталось от твоей любви? Ни цветы, ни благовония, ни сосуд с душистой влагой. Остался мощный меч, сверкающий, как пламя, тяжкий, как громовой удар. Юный утренний свет озаряет в окно мое ложе. Утренняя птичка щебечет и спрашивает:

"Женщина, что же осталось тебе?"

Да, ни цветы, ни благовония, ни сосуд с душистой влагой – твой ужасный меч.

Я сижу и дивлюсь, к чему мне твой дар? Мне негде спрятать его. Мне, слабой, стыдно носить его, мне больно, когда я прижимаю его к своей груди. И все же я с гордостью буду носить в сердце своем этот твой дар – бремя мучений.

Отныне страх не будет уже владеть мною в этом мире – ты будешь победителем в каждой моей битве. Ты послал мне в спутники смерть, и я увенчаю ее моей жизнью. Твой меч со мною, он может сокрушить мои оковы, уже нет страха для меня в мире.

Отныне я сброшу все украшения, владыка сердца моего, я уже не застенчивая, нежная девушка, я уже не буду ждать, таиться и плакать. Ты дал мне свой меч – украшений мне не надо!

55

Прекрасен твой браслет, усеянный звездами и искусно оправленный в самоцветы. Но еще прекраснее твой меч, его сверкающее лезвие, подобное распростертому крылу божественной птицы Вишну, пронизанному гневным румяным блеском заката.

Оно трепещет, подобно последнему лучу жизни; оно сияет, как чистое пламя бытия, пожирающее все земное и суетное одной могучей вспышкой.

Прекрасен твой браслет, усеянный самоцветами; но твой меч, о повелевающий громами, облечен столь безмерной красотой, столь страшной, что нет сил ни смотреть на него, ни думать о нем.

56

Я ничего не просила у тебя; я не сказала тебе своего имени.

Когда ты уходил, я стояла молча. Я стояла возле колодца в косой тени дерева, и женщины уходили домой с глиняными кувшинами, наполненными до краев.

Они звали меня и кричали: "Пойдем с нами, утро уже повернуло на полдень". Но я все еще томилась и медлила, объятая смутным раздумьем.

Я не слыхала, как ты подошел. Твой взгляд был печален, когда он упал на меня, твой голос звучал устало, когда ты тихо сказал:

"Ах, я путник, изнывающий от жажды". Я очнулась от своего сна наяву и налила воды из кувшина в твои пригоршни. Листья шелестели над нами; кукушка куковала в глубине рощи, и благоухание цветов баблы доносилось с поворота дороги.

Я стояла, онемев от стыда, когда ты спросил мое имя. Правда, – что я сделала для тебя, чтоб ты помнил меня? Но воспоминание о том, что я могла дать тебе воды и утолить твою жажду, будет жить в моем сердце и наполнять его нежностью. Близок полдень, устало поют птицы, листья нима шелестят надо мною, а я сижу и думаю, думаю.

57

Истома в сердце твоем, и дремота еще смыкает твои вежды.

Разве не дошла до тебя весть, что цветок уже сверкает царственным блеском среди терний? Проснись, проснись! Не теряй времени напрасно!

В конце каменистой тропы, в стране девственного молчания, одиноко сидит друг мой. Не обманывай его. Проснись, проснись!

Что, если небо затрепещет в полуденном зное? Что, если жгучий песок раскинет плащ жажды?

Разве нет радости в глубине твоего сердца? При каждом твоем шаге разве не будет звучать арфа дороги сладкой музыкой муки?

58

Вот почему так велика во мне твоя радость. Вот почему ты снизошел ко мне! О владыка небес, где была бы твоя любовь, если б не я?

Ты сделал меня соучастницей всех твоих сокровищ.

В моем сердце бесконечный трепет твоей радости. В моей жизни всюду твоя воля. Царь царей, ты облекся в красоту, дабы пленить меня. И вот любовь твоя растворяется в любви твоей возлюбленной, и ты зрим в совершенном союзе их.

59

Свет, свет мой, мир наполняющий свет, взоры ласкающий свет, сердце услаждающий свет.

Ах, свет танцует, возлюбленный мой, в сердце моей жизни; свет ударяет, возлюбленный мой, по струнам моей любви; небо разверзается, ветер бушует, смех проносится над землей.

Мотыльки поднимают свои паруса в море света. Лилии и жасмины распускаются в волнах света.

Свет рассыпается золотом на каждом облаке, возлюбленный мой, и алмазы сыплются в изобилии.

Веселие течет от листа к листу, возлюбленный мой, ликование безмерное. Небесная река вышла из берегов, и радость затопляет все.

60

На морском берегу бесконечных миров встречаются дети.

Беспредельное небо неподвижно и беспокойные воды бурны. На морском берегу бесконечных миров дети встречаются с криками и плясками.

Они строят домики из песка и играют пустыми раковинами. Из увядших листьев они делают кораблики и с улыбкой пускают их в необъятную пучину. Дети играют на морском берегу миров.

Они не умеют плавать, они не умеют закидывать сети. Искатели жемчуга ныряют за жемчужинами, купцы плывут на своих кораблях, а дети собирают камешки и снова разбрасывают их. Они все ищут тайных сокровищ, они не умеют закидывать сети.

Морская зыбь смеется, и бледно сияет улыбка прибрежья. Сеющие смерть волны поют пустые песни детям, подобно матери, качающей колыбель младенца. Море играет с детьми, и бледно сияет улыбка прибрежья.

На морском берегу бесконечных миров встречаются дети. Буря скитается по бездорожью небес, корабли гибнут в неизведанных водах, смерть вокруг, а дети играют. На морском берегу бесконечных миров великое сборище детей.

61

Когда воины впервые вышли из чертогов своего повелителя, куда они сокрыли свою мощь? Где были их доспехи, их оружие?

Они казались бедными и беспомощными, и стрелы сыпались на них градом в тот день, когда они вышли из чертогов своего повелителя.

Когда воины возвращались в чертоги своего повелителя, куда скрыли они свою мощь?

Они бросили меч и бросили лук и стрелу; мир был на их челе, и они оставили плоды своей жизни позади себя в тот день, когда возвращались в чертоги своего повелителя.

62

Сон, что слетает на глаза ребенка, – кто знает, откуда он?

Да, говорят, что его жилище там, в сказочном селении, в сумраке леса, тускло озаряемом светляками, где висят две нежных зачарованных почки. Оттуда приходит он целовать глазки ребенка.

Улыбка, что порхает на устах ребенка, когда он спит, – кто знает, где она рождается? Да, говорят, что юный бледный луч лунного серпа коснулся края тающего осеннего облачка, и улыбка зародилась в грезах росистого утра – та улыбка, что порхает на устах ребенка, когда он спит.

Милый, нежный румянец, что цветет на щечках ребенка, – кто знает, где таился он? Да, когда мать была молоденькой девушкой, он наполнял ее сердце кротким и безмолвным таинством любви – милый, нежный румянец, что цветет на щечках ребенка.

63

Когда я приношу тебе пестрые игрушки, дитя мое, я понимаю, почему такая игра красок на облаках, на воде и почему цветы так ярки – когда я дарю тебе пестрые игрушки, дитя мое.

Когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать, я понимаю, почему звучит музыка в листьях и почему волны шлют хоры своих голосов сердцу внимающей земли – когда я пою, чтобы заставить тебя танцевать.

Когда я опускаю сласти в твои жадные ручки, я понимаю, почему есть мед в чашечке цветка и в плодах затаенная сладость – когда я опускаю сладости в твои жадные ручки.

Когда я целую твое личико, чтобы заставить тебя улыбнуться, мое сокровище, я понимаю, что за радость изливается с небес в утреннем свете и какое наслаждение дарит летний ветерок моему телу – когда я целую тебя, чтобы заставить тебя улыбнуться.

64

Какой божественный напиток ты хотел бы испить, господи, из переполненной чаши моей жизни?

Поэт, испытываешь ли ты радость, видя свое создание моими глазами и у дверей моего слуха молчаливо внимая своей вечной гармонии?

Твой мир рождает слова в моем уме, твоя радость добавляет к ним музыку. Ты отдаешься мне в любви и чувствуешь во мне свою же сладость.

65

В дни праздности я печалился о потерянном времени. Но оно не потеряно, владыка мой. Каждое мгновение моей жизни – в твоих руках.

Сокровенный в сердце сущего, ты взрощаешь семена в побеги, почки – в цветы и цветы – в плоды.

Я устал и уснул на праздном ложе и думал, что труды окончены.

Утром я пробудился и увидел, что мой сад полон чудесами цветов.

Р абиндранат Тагор (1861-1941 годы.) родился в г. Калькутте и был младшим из четырнадцати детей в семье индийских браминов. За свои литературные произведения Тагор получил Нобелевскую премию мира в 1913 году, как человек «сближающий культуры Востока и Запада». Рабиндранат Тагор был удостоен почетной степени четырех университетов Индии, а также был почетным доктором Оксфордского университета. Наряду с этим, его произведения пользовались у простых бенгальцев такой популярностью, что воспринимались как народные. Люди в далеких индийских деревнях пели его песни (которых поэт написал более 3 тысяч), читали вслух его стихотворения, приводили его изречения, даже не зная, кто их автор…

* * *
Ветер ты старые ивы развей.
Нет мне дороги в мой брошенный край.
Если увидеть пытаешься издали.
Не разглядишь меня,
Не разглядишь меня, друг мой,
Прощай...

Я уплываю и время несет меня
C края на край.
C берега к берегу,
C отмели к отмели,
Друг мой прощай.
Знаю когда-нибудь,

Ветер вечерний ночной
Принесет тебе вздох от меня.

Ты погляди, ты погляди.
Ты погляди не осталось ли
Что-нибудь, после меня.

В полночь забвенья

Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья.
Вспыхнет ли

Будто случайного.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.

Это не сон.
Это не сон.


Это любовь моя.
Это любовь моя.
Это любовь моя.

* * *
ИНДИЯ-ЛАКШМИ

О ты, чарующая людей,
о земля, сияющая в блеске солнца лучей,
великая Мать матерей,
Долы, омытые Индом шумящим, ветром - лесные,
дрожащие чаши,
С Гималайскою в небо летящей снежной короной
своей;
В небе твоем солнце взошло впервые, впервые леса
услышали веды святые,
Впервые звучали легенды, песни живые, в домах твоих
и в лесах, в просторах полей;
Ты - вечно богатство цветущее наше, народам дающая
полную чашу,
Ты - Джамна и Ганга, нет краше, привольней, ты -
жизни нектар, молоко матерей!

* * *
По ночам под звуки флейты бродят звездные стада.
Ты коров своих, незримый, в небесах пасешь всегда.
Светоносные коровы озаряют сад плодовый,
Меж цветами и плодами разбредаясь кто куда.
На рассвете убегают, лишь клубится пыль вдогон.
Ты их музыкой вечерней возвращаешь в свой загон.
Разбрестись я дал желаньям, и мечтам, и упованьям.
О пастух, придет мой вечер - соберешь ли их тогда?

* * *
НОЧЬ.
О ночь, одинокая ночь!
Под необъятным небом
Сидишь ты и что-то шепчешь.
Глядя в лицо вселенной,
Волосы расплела,
Ласкова и смугла...
Что ты поешь, о ночь?
Снова слышу твой клич.
Но песен твоих доныне
Я не могу постичь.
Дух мой тобой вознесен,
Взоры туманит сон.
И кто-то в глуши души моей
Песню твою поет, о любимая.
Голосом легким твоим
Вместе с тобой поет,
Словно родной твой брат
Заблудился в душе, одинок,
И тревожно ищет дорог.
Он гимны отчизны твоей поет
И ждет ответа.
И, дождавшись, навстречу идет...
Будто беглые звуки эти
Будят память о ком-то былом,
Будто смеялся он здесь, и плакал,
И звал кого-то в звездный свой дом.
Снова он хочет сюда прийти -
И не может найти пути...

Сколько ласковых полуслов и стыдливых полуулыбок,
Старых песен и вздохов души,
Сколько нежных надежд и бесед любви,
Сколько звезд, сколько слез в тиши,
О ночь, он тебе дарил
И во тьме твоей схоронил!..
И плывут эти звуки и звезды,
Как миры, обращенные в прах,
В бесконечных твоих морях.
И когда на твоем берегу я сижу одинок,
Окружают песни и звезды меня,
Жизнь меня обнимает,
И, усмешкой маня,
Уплывает вперед,
И цветет, и тает вдали, и зовет...

Ночь, я нынче пришел опять,
Чтобы в очи твои глядеть,
Я хочу для тебя молчать
И хочу для тебя петь.
Там, где прежние песни мои, и мой потерянный смех,
И мечтаний забытых рой,
Сохрани мои песни, ночь,
И гробницу для них построй.

Ночь, я вновь для тебя пою,
Знаю, ночь, я любовь твою.
Песнь укрой от пристальной злобы,
Схорони в заветном краю...
Будет медленно падать роса,
Будут мерно вздыхать леса.
Тишина, подпершись рукою,
Осторожно придет туда...
Лишь порою, скользнув слезою,
Упадет на гробницу звезда.

* * *
МЫ ЖИВЕМ В ОДНОЙ ДЕРЕВНЕ

В той же я живу деревне, что она.
Только в этом повезло нам - мне и ей.
Лишь зальется свистом дрозд у их жилья -
Сердце в пляс пойдет тотчас в груди моей.
Пара выращенных милою ягнят
Под ветлой у нас пасется поутру;
Если, изгородь сломав, заходят в сад,
Я, лаская, на колени их беру.

Мы живем почти что рядом: я вон там,
Тут она,- нас разделяет только луг.
Их лесок покинув, может в рощу к нам
Рой пчелиный залететь с гуденьем вдруг.
Розы те, что в час молитв очередной
В воду с гхата их бросают богу в дар,
Прибивает к гхату нашему волной;
А бывает, из квартала их весной
Продавать несут цветы на наш базар.
Называется деревня наша Кхонджона,
Называется речушка наша Онджона,
Как зовусь я - это здесь известно всем,
А она зовется просто - наша Ронджона.

К той деревне подошли со всех сторон
Рощи манго и зеленые поля.
По весне у них на поле всходит лен,
Подымается на нашем конопля.
Если звезды над жилищем их взошли,
То над нашим дует южный ветерок,
Если ливни гнут их пальмы до земли,
То у нас в лесу цветет кодом-цветок.
Называется деревня наша Кхонджона,
Называется речушка наша Онджона,
Как зовусь я - это здесь известно всем,
А она зовется просто - наша Ронджона.

* * *



И за пустое небо уцепиться,

В испуге просыпаюсь я и вижу,

* * *
НЕВОЗМОЖНОЕ

Одиночество? Что это значит? Проходят года,
Ты в безлюдье идешь, сам не зная, зачем и куда.
Гонит месяц срабон над лесною листвой облака,
Сердце ночи разрезала молния взмахом клинка,
Слышу: плещется Варуни, мчится поток ее в ночь.
Мне душа говорит: невозможное не превозмочь.

Сколько раз непогожею ночью в объятьях моих
Засыпала любимая, слушая ливень и стих.
Лес шумел, растревоженный всхлипом небесной струи,
Тело с духом сливалось, рождались желанья мои,
Драгоценные чувства дала мне дождливая ночь,

Ухожу в темноту, по размокшей дороге бредя,
И в крови моей слышится долгая песня дождя.
Сладкий запах жасмина порывистый ветер принес.
Запах дерева малоти, запах девических кос;
В косах милой цветы эти пахли вот так же, точь-в-точь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

Погруженный в раздумье, куда-то бреду наугад.
На дороге моей чей-то дом. Вижу: окна горят.
Слышу звуки ситара, мелодию песни простой,
Это песня моя, орошенная теплой слезой,
Это слава моя, это грусть, отошедшая прочь.
Но душа говорит: невозможное не превозмочь.

* * *
ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ

Кем ты будешь,
Читатель стихов, оставшихся от меня?
В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня,
удастся ли им донести частицу моих рассветов,
Кипение крови моей,
И пенье птиц, и радость весны,
И свежесть цветов, подаренных мне,
И странные сны,
И реки любви?
Сохранят ли песни меня
В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня?

Не знаю, и все же, друг, ту дверь, что выходит на юг,
Распахни; присядь у окна, а потом,
Дали завесив дымкой мечты,
Вспомни о том,
Что в былом, до тебя ровно за сто лет,
Беспокойный ликующий трепет, оставив бездну небес,
К сердцу земли приник, приветом ее согрет.
И тогда же, освобожденный приходом весны из пут,
Охмелевший, безумный, самый нетерпеливый на свете
Ветер, несущий на крыльях пыльцу и запах цветов,
Южный ветер
Налетел и заставил землю цвести.

День был солнечен и чудесен. С душою, полною песен,
В мир тогда явился поэт,
Он хотел, чтоб слова, как цветы, цвели,
А любовь согревала, как солнечный свет,
В былом, до тебя ровно за сто лет.

В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня,
Поющий новые песни поэт
Принесет в твой дом привет от меня
И сегодняшней юной весны,
Чтобы песни моей весенний ручей слился, звеня,
С биением крови твоей, с жужжаньем твоих шмелей
И с шелестом листьев, что манит меня
В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня.

* * *
ОТРЕЧЕНИЕ

В поздний час пожелавший отрешиться от мира
сказал:
"Нынче к богу уйду я, мне дом мой обузою стал.
Кто меня колдовством у порога держал моего?"
Бог сказал ему: "Я". Человек не услышал его.
Перед ним на постели, во сне безмятежно дыша,
Молодая жена прижимала к груди малыша.
"Кто они - порождения майи?" - спросил человек.
Бог сказал ему: "Я". Ничего не слыхал человек.
Пожелавший от мира уйти встал и крикнул: "Где ты,
божество?"
Бог сказал ему: "Здесь". Человек не услышал его.
Завозился ребенок, заплакал во сне, завздыхал.
Бог сказал: "Возвратись". Но никто его не услыхал.
Бог вздохнул и воскликнул: "Увы! Будь по-твоему,
пусть.
Только где ты найдешь меня, если я здесь остаюсь".

* * *
ЖИЗНЬ ДРАГОЦЕННА

Знаю - виденью этому однажды конец придет.
На веки мои тяжелые последний сон упадет.
А ночь, как всегда, наступит, и в ярких лучах сиять
В проснувшуюся вселенную утро придет опять.
Жизни игра продолжится, шумная, как всегда,
Под каждую крышу явится радость или беда.
Сегодня с такими мыслями гляжу я на мир земной,
Жадное любопытство сегодня владеет мной.
Нигде ничего ничтожного не видят глаза мои,
Кажется мне бесценною каждая пядь земли.
Сердцу любые малости дороги и нужны,
Душе - бесполезной самой - нет все равно цены!
Мне нужно все, что имел я, и все, чего не имел,
И что отвергал когда-то, что видеть я не умел.

* * *
ПЬЯНЫЙ

О пьяные, в беспамятстве хмельном
Идете, двери распахнув рывком,
Вы все спускаете за ночь одну,
С пустым домой идете кошельком.
Пророчества презрев, идете в путь
Наперекор календарям, приметам,
Плутаете по свету без дорог,
Пустых деяний груз таща при этом;
Вы парус подставляете под шквал,
Канат перерубая рулевой.
Готов я, братья, ваш обет принять:
Пьянеть и - в пекло головой!

Копил я мудрость многих лет,
Упорно постигал добро и зло,
Я в сердце столько рухляди скопил,
Что стало сердцу слишком тяжело.
О, сколько я убил ночей и дней
В трезвейшей изо всех людских компаний!
Я видел много - стал глазами слаб,
Я стал слепым и дряхлым от познаний.
Мой груз пустой,- весь нищий мой багаж
Пускай развеет ветер штормовой.
Я понял, братья, счастье лишь
одном:
Пьянеть и - в пекло головой!

О, распрямись, сомнений кривизна!
О буйный хмель, сбивай меня с пути!
Вы, демоны, должны меня схватить
И от защиты Лакшми унести!
Есть семьянины, тружеников тьма,
Их мирный век достойно будет прожит,
На свете есть большие богачи,
Встречаются помельче. Кто как может!
Пускай они, как жили,- впредь живут.
Неси меня, гони, о шквал шальной!
Я все постиг,- занятье лучше всех:
Пьянеть и - в пекло головой!

Отныне я, клянусь, заброшу все,-
Досужий, трезвый разум в том числе,-
Теории, премудрости наук
И все понятья о добре и зле.
Я памяти сосуд опустошу,
Навек забуду и печаль и горе,
Стремлюсь я к морю пенного вина,
Я смех омою в этом зыбком море.
Пускай, достоинство с меня сорвав,
Меня уносит ураган хмельной!
Клянусь идти по ложному пути:
Пьянеть и - в пекло головой!

* * *
Что-то от легких касаний, что-то от смутных слов,-
Так возникают напевы - отклик на дальний зов.
Чампак средь чаши весенней,
полаш в пыланье цветенья
Подскажут мне звуки и краски,-
путь вдохновенья таков.
Всплеском мгновенным возникнет что-то,
Виденья в душе - без числа, без счета,
А что-то ушло, отзвенев,- не уловишь напев.
Так сменяет минуту минута - чеканный звон бубенцов.

* * *
О, всеединство разума, духа и бренной плоти!
Тайна жизни, которая в вечном круговороте.

От века не прерывается, исполненная огня,
В небе игра волшебная звездных ночей и дня.
Вселенная воплощает тревоги свои в океанах,
В скалах крутых - суровость, нежность - в зорях
багряных.

Сплетенье существований, движущихся повсюду,
Каждый в себе ощущает, как волшебство и чудо.
Сквозь душу порой проносятся неведомых волн
колебания,
Каждый в себе вмещает вечное мироздание.

Ложе соединенья с владыкою и творцом,
Престол божества бессмертный ношу я в сердце моем.
О, красота беспредельная! О, царь земли и небес!
Я создан тобою, как самое чудесное из чудес.

* * *
Бессонны глаза мои в ожиданье,
но даже если я тебя не встречу,
все равно - сладко ждать.
Мое сердце в сумраке дождливом ждет
твоей любви; если оно лишено ее,
все равно - сладка надежда.
Они расходятся по разным тропам,
покидая меня; если я одинок,
все равно - сладко слышать
твои шаги.
Задумчивый лик земли, колеблющей
свои осенние туманы, будит желанье
в моем сердце; если тщетно,
все равно - сладко чувствовать
боль желанья.

* * *
Укрепи свою веру, сердце мое,
день еще воссияет.
Семя обета глубоко запало в почву,
оно взойдет.
Сон, как почка, растворит твое сердце
свету, и молчанье обретет
свой голос.
Близок день, когда твое бремя
станет твоим даром, и твои страданья
озарят тебе тропу.

* * *
Кто бодрствует, совсем одинокий, на этой
спящей земле, в воздухе, дремлющем
в гнездах умолкших птиц, в тайных
сердцевинах цветочных завязей?
кто бодрствует в пульсирующих звездах
ночных, в глубине боли моего
существа?

* * *
Я знаю - эта жизнь, утратившая зрелость
в любви, не совсем потеряна.
Я знаю - цветы, увядшие на рассвете,
и реки, затерянные в пустыне,
не совсем потеряны.
Я знаю - все, что медлит прийти в этой
жизни, обремененной медлительностью,
не совсем потеряно.
Я знаю - мои желанья, что еще не исполнены,
мои мелодии, что еще
не прозвучали, припадают к струнам
твоей лютни, и они
не совсем потеряны.

* * *
Из праха подними мою жизнь.
На правой ладони поднеси ее
к своим глазам.
Держи ее на свету, укрой ее от смертной
тени, храни ее в шкатулке
ночи вместе с твоими звездами,
а потом, поутру, пусть она отыщется
сама среди цветов,
которые раскрылись в преклоненье.

* * *
Не пойму, хорошо ли это?
Было небо, полное света,
Были звезды, зори, закаты,
Было солнце - теперь одна ты,
Светочей...
Хорошо ли это?
Столько счастья, любви таится
Лишь в одной тебе, нежнолицей.
У моих дверей, что ни день,
Розы новые расцветали,
Новой брезжила тень,
Увлекали земные дали
И не знало небо предела.
Все промчалось. Все улетело.
Без тебя ни тепла, ни света.
Не пойму, хорошо ли это?
При одном твоем приближенье
Не унять мне сердца биенье,
Так тобою душа полна,
Что ночами лежу без сна.
Песен жар и сердечный жар
Приношу тебе в дар.
Мне не надо мирской суеты,
Целый мир заменила ты!
Отдал все тебе, если ж мало,
И любить ты меня перестала,
И уйдешь, и меня покинешь,
Из груди моей сердце вынешь,
Опустеет земля - твой престол -
И погаснет последний свет,
Все сотрется, останется след, -
Черен он, точно смерти примета.
Не пойму, хорошо ли это?

* * *
На бесконечных дорогах мира,
Среди проявлений людской натуры,
Черты ее нужно искать упорно,
Черты ее нужно искать повсюду.
Без этого образ ее ежедневный
Был бы неполным, незавершенным.
Вот, у постели моей склонившись,
В образе новом она явилась,
Как человечности воплощенье.
Все прекрасное, что в природе,
В людях, в растениях и в животных,
Все ощущаю в ее движеньях,
В ее глазах замечаю бессонных

* * *
Не жду, что от тебя придет спасенье,
И помощи я от тебя не жду.
Не нужно даже слова утешенья, -
Дай силу мне, чтоб превозмочь беду.

Пусть буду я один, забытый всеми, -
Дай силы мне, чтоб сил не потерять...
Жестоко пусть меня обманет время, -
Дай силы мне, чтоб снова жизнь начать.

Нет, не прошу я у тебя защиты, -
Дай силы мне - часть сердца твоего.
Страдание мое не облегчи ты, -
Дай только силы - вынести его.

В дни счастья я в тебя лишь верю смело,
В дни горя - я не жалуюсь судьбе.
Когда же мир меня обманет целый, -
Позволь не разувериться в тебе

* * *
О, дай уйти мне, отпусти меня!
Куда? - Не знаю, только отпусти...
Туда, где расправляют крылья пчелы,
Где дышит все лесным благоуханьем,
Где в небе дальнем облака плывут,
И навевает грусть воды журчанье,
Где в час восхода сумрачной звезды
Уже не нужно задавать вопросов,
И ночью, беспросветной и дождливой,
Людей во мраке комнаты пустой
Воспоминанье странное не будит.
Там ум простому дереву подобен,
Баньяновому дереву немому,
Что на краю деревни притаилось.
Проходят мимо люди, отдыхают,
Под сенью дерева усевшись мирно
Иль прислонившись к старому стволу,
Играют на свирели и на флейте.
Носильщики здесь отдыхают в полдень,
Что паланкин несут невесты новой.
А ночью свет серебряной Луны
Здесь с тенями причудливыми смешан
И крик кукушки сонной раздается.
Приходят и уходят дни и ночи
Без связи с чем-нибудь определенным...
И каждая далекая звезда
Своих мечтаний лампу зажигает,
И лампы уплывают в бесконечность,
И звездам все равно, куда нестись.

* * *
Вращается в этой вселенной
Колесо непрерывной боли...
Беспрестанно крошатся звезды,
И потоки огненной пыли
Набирают страшную скорость
И несутся по мирозданью,
Облегая первичной тканью
Боль простого существованья.
И звенят инструменты мученья,
И открытые раны зияют.
Как ни слаб человек, ни тщедушен,
А выносит любые страданья!
У богов на пиру великом,
Опьяненных своим всесильем,
Он в руке своей слабой держит
Чашу огненного напитка
И потоками слез кровавых
Обливается постоянно.
С чем сравнить тебя - я не знаю,
Человек, приносящий жертву!
В мире огненном звезд и солнца
Нет подобных твоим страданий!
Бескорыстье твое и сила,
Твое каменное терпенье,
Безразличие к мраку смерти -
Гимном стали для многих сотен,
Что стремятся к пределу скорби,
На горящие угли ступая.
Есть ли где-нибудь в мире такое
Безымянное пламя света?
Есть ли столь священные воды,
Чтоб пробиться могли бесстрашно
Через скалы огня и мрака?
Есть ли где-то еще такие
Бесконечной любви запасы?

* * *
Ты катишь, о великая река,
Бесшумные невидимые воды.
Средь ровной бесконечности природы,
Не прекращаясь, мчишь через века.
Твое теченье, скрытое от взора,
Ударами могучего напора
Волнует дали твоего простора.
Весь в гневных тучах, плачет небосвод.
Свет резких вспышек, льющихся потоком,
Во мраке зарождается глубоком
И по орбитам к гибели идет,
Вращаясь вереницей неизменной,
Порядок солнц, и лун, и звезд вселенной,
Как пузыри поверх пучины пенной.
Жизнь навсегда отринута тобой.

Бредешь без цели - и твое движенье
Как будто слов лишившееся пенье.
Иль это беспрестанно отклик свой
Даль посылает, слышный все сильнее?
Ты оставляешь дом для встречи с нею.
И ожерелье у тебя на шее,
Чуть ты завидишь дали тайный знак,
Трепещет, звезд жемчужины роняя.
Седую гриву треплет буря злая
Средь пустоты, и накрывает мрак.

Как серьги, в небе молнии мерцают.
Края одежды над землей летают
И над травой дрожащей затихают
Иль в роще, задевая за листы.
И вновь кружатся, устремляясь вниз,
Жасмин, полаш, и бокул, и сирис -
Зимы, весны и осени цветы -
И остаются на твоем пути.
Лети, лети, лети вперед, лети,
Неистово, стремительно лети!
Все, что несешь ты, выпусти из рук.
Освободись от самой малой клади.
Не помни об оставленной отраде.
Тебя минуют горе и испуг.
Трать радостно, что скоплено смиренно.

Была полна - становишься мгновенно
Совсем пустою. Ты всегда священна.
Стопой земли касаешься, и грязь
Под нею черноту свою теряет,
И смерть в мгновенье ока исчезает,
В мгновенье ока жизнью становясь.
Когда же ты на миг какой-то малый
Внезапно остановишься устало,
Мир задрожит в тревоге небывалой,
Взметнувшись ввысь грядой огромных гор.
И все вокруг под непроглядной тьмою -
Под тварью коченеющей, немою -
Исчезнет, будто до небес забор
Встал пред идущим, ужасом объятым.
И тяжестью своей мельчайший атом,
Сокровища презрев, глумясь над златом,
Копьем греха, что боль в себе таит,
Готовым для смертельного удара,
Вонзится в сердце неба.
О апсара,
Прекрасен твой от взгляда скрытый вид!
Неутомимо пляшешь, танцовщица.
И танца твоего поток струится,
И жизни мира каждую частицу
Водою смерти очищает он
И небо раздвигает синевою.
Поэт, сегодня властвует тобою
Ножных браслетов жизни громкий звон;
И танца беспричинное движенье
Вливает в жилы буйное волненье,
Грудь наполняя звуками сраженья.
Никто не знает, что в груди твоей
Сегодня разошлись морские волны,
Леса дрожат, своим волненьем полны.
И те слова становятся ясней:
Я прихожу из века в век,
Тишайшая средь тихих рек.
Меня влечет мой вечный бег
От встречи с образом к разлуке
И от одной души к другой,
Когда редеет мрак ночной,
Ту малость, что держали руки,
В дар тотчас превращаю я,
И песня слышится моя.

О, посмотри: дрожит ладья
Среди шумящего теченья.
Оставь на берегу свой груз,
Освободись от прежних уз.
Несись в неистовом стремленье.
И у потока на груди
Во тьму бездонную сойди -
К сиянью света впереди.

* * *
Везде царит последняя беда.
Весь мир она наполнила рыданьем,
Все затопила, как водой, страданьем.
И молния средь туч - как борозда.
На дальнем бреге смолкнуть гром не хочет,
Безумец дикий вновь и вновь хохочет,
Безудержно, не ведая стыда.
Везде царит последняя беда.

Разгулом смерти жизнь пьяна теперь,
Миг наступил - и ты себя проверь.
Дари ей все, отдай ей все подряд,
И не смотри в отчаянье назад,
И ничего уж больше не таи,
Склоняясь головою до земли.
Покоя не осталось и следа.
Везде царит последняя беда.

Дорогу должно выбрать нам сейчас:
У ложа твоего огонь погас,
В кромешном мраке затерялся дом,
Ворвалась буря внутрь, бушует в нем,
Строенье потрясает до основ.
Неужто ты не слышишь громкий зов
Твоей страны, плывущей в никуда?
Везде царит последняя беда.

Стыдись! И прекрати ненужный плач!
От ужаса лицо свое не прячь!
Не надвигай край сари на глаза.
Из-за чего в душе твоей гроза?
Еще твои ворота на запоре?
Ломай замок! Уйди! Исчезнут вскоре
И радости и скорби навсегда.
Везде царит последняя беда.

Ужель твой голос скроет ликованье?
Неужто в пляске, в грозном колыханье
Браслетам на ногах не зазвучать?
Игра, которой носишь ты печать, -
Сама судьба. Забудь, что было прежде!
В кроваво-красной приходи одежде,
Как ты пришла невестою тогда.
Везде, везде - последняя беда.

* * *
ШЕКСПИР.

Когда твоя звезда зажглась над океаном,
Для Англии в тот день ты сыном стал желанным
Сокровищем своим она тебя сочла,
Дотронувшись рукой до твоего чела.
Недолго средь ветвей она тебя качала;
Недолго на тебе лежали покрывала
Тумана в гуще трав, сверкающих росой,
В садах, где, веселясь, плясал девичий рой.
Твой гимн уже звучал, но мирно рощи спали.
Потом едва-едва пошевелились дали:
В объятиях держал тебя твой небосвод,
А ты уже сиял с полуденных высот
И озарил весь мир собой, подобно чуду.
Прошли века с тех пор. Сегодня - как повсюду -
С индийских берегов, где пальм ряды растут,
Меж трепетных ветвей тебе хвалу поют.

* * *
Старого года усталая ночь,
Странник, ушла она, дряхлая, прочь!
Путь, как лучи, озаряют призывы -
Грозные песни великого Шивы.
И по дороге уносится вдаль,
Словно напев заунывный, печаль,
Словно блуждающий в поисках света
Голос поющего песню аскета.

Странник, твой жребий по-прежнему строг:
Ноги ступают по пыли дорог,
С места срывает тебя ураган,
Крутит тебя средь неведомых стран.
Должен все время ты быть одинок,
Не для тебя - на окне огонек.
Не для тебя - слезы преданных глаз.
Буря повсюду. Бьет гибели час.

Ночь привечает раскатами грома,
Ласки шипов - на тропе незнакомой,
Иль незаметной змеи капюшон.
Брань ты услышишь, как праздничный звон.
Так ты шагаешь все дальше - счастливый
Благословеньем великого Шивы...

Все, что теряешь, - то дар лишь судьбе.
Если ты просишь бессмертья себе,
Знай, - что не счастье оно, не покой,
Даже не отдых обыденный твой.
В час, когда смерть к тебе грозно придет,
Всюду получишь ты славу, почет.
Нового года благие порывы -
Благословенье великого Шивы.
Странник, не бойся, не бойся: в ненастье
Ты под защитой богини несчастья.

Старого года усталая ночь,
Странник, ушла она, дряхлая, прочь.
Ожесточенья пришли времена.
Пусть упадет над тобою стена,
Пусть опрокинется чаша вина.
Нового года не слышно движенье.
Руку его ты возьми на мгновенье,
В сердце - его ты почуешь биенье.
Странник, все время идущий вперед,
Старая ночь пусть скорее пройдет!

* * *
Рамананда сан высокий носит,
Молится, весь день постится строго,
Вечером тхакуру носит яства,
И тогда лишь пост его закончен,
И в душе его - тхакура милость.

Был когда-то в храме пышный праздник.
Прибыл сам раджа с своею рани,
Пандиты пришли из стран далеких,
Разных сект служители явились,
Разные их украшали знаки.
Вечером, закончив омовенье,
Рамананда дар поднес тхакуру.
Но не сходит божество к святому,
И в тот день он не вкушает пищи.

Так два вечера случалось в храме,
И совсем иссохло сердце гуру.
И сказал он, лбом земли коснувшись:
"Чем, тхакур, перед тобой я грешен?"
Тот сказал: "В раю мой дом единый
Или в тех, пред кем мой храм закрыли?
Вот на ком мое благословенье.
С той водой, которой я коснулся, -
В жилах их течет вода святая.
Униженье их меня задело,
Все, что ты принес сюда, - нечисто".

"Но ведь нужно сохранять обычай", -
Поглядел на бога Рамаианда.
Грозно очи божества сверкнули,
И сказал он: "В мир, что мною создан,
Во дворе, где все на свете - гости,
Хочешь ты теперь забор поставить
И мои владенья ограничить, -
Ну и дерзок!"
И воскликнул гуру: "Завтра утром
Стану я таким же, как другие".

И уже давно настала полночь,
Звезды в небе млели в созерцанье,
Вдруг проснулся гуру и услышал:
"Час настал, вставай, исполни клятву".
Приложив ладонь к ладони, гуру
Отвечал: "Еще ведь ночь повсюду,
Даль темна, в безмолвье дремлют птицы.
Я хочу еще дождаться утра".
Бог сказал: "За ночью ль идет утро?
Как душа проснулась и услышал
Слово божье ты - тогда и утро.
Поскорее свой обет исполни".

Рамананда вышел на дорогу,
В небесах над ним сияла Дхрува.
Город он прошел, прошел деревню,
У реки посередине поля
Тело мертвое чандал сжигает.
И чандала обнял Рамананда.
Тот испуганно сказал: "Не надо.
Господин, мое занятье низко,
Ты меня преступником не делай".
Гуру отвечал: "Я мертв душою
И поэтому тебя не видел,
И поэтому лишь ты мне нужен,
А иначе мертвых не хоронят".
И отправился опять в дорогу.
Щебетали утренние птицы.
В блеске утреннем звезда исчезла.
Гуру видит: мусульманин сидя
Ткани ткет и песнь поет чуть слышно.
Рамананда рядом опустился
И его за плечи нежно обнял.
Тот ему промолвил, потрясенный:
"Господин, я - веры мусульманской,
Я же ткач, мое занятье низко".
Гуру отвечал: "Тебя не знал я,
И душа моя была нагая,
И была она грязна от пыли.
Ты подай мне чистую одежду,
Я оденусь, и уйдет позор мой".

Тут ученики догнали гуру
И сказали: "Что вы натворили?"
Он в ответ им: "Отыскал я бога
В месте, где он мною был потерян".
На небо уже всходило солнце
И лицо святого озаряло.

Робидаш - метельщик, пыль метущий,
Одинок и на дороге шумной,
Оттого что все его обходят,
Чтоб не оскверниться.

Омовенье кончил Рамананда,
В храм он шествует дорогой этой,
И метельщик, ставши на колени,
Лбом своим коснулся жаркой пыли.
"Друг, кто ты?" - приветно молвил гуру.
И в ответ он слышит: "Прах я жалкий,
Ты же, гуру, облако на небе.
И поток любви твоей, пролившись,
Заставляет петь пыльцу немую
В лепестках цветочных".
Обнимает гуру Робидаша
И ему любовь свою дарует;
И в душе метельщика внезапно,
Словно в роще, веет ветер песни.

Властвовала Джхали над Читором.
Царственного слуха песнь коснулась -
Сразу все иное ей постыло.
При решенье дел ее домашних
Стала эта рани часто плакать.
И куда ее девалась гордость?
Вот как у метельщика простого
Рани выучилась вере в Вишну.
Но дворцовый жрец ей строго молвил:
"Как тебе не стыдно, махарани!
Робидаш рожден в нечистой касте,
Прах метет он по дорогам пыльным,
Ты ж ему, как гуру, поклонилась.
Никнет голова моя седая
Здесь, в твоем столь нечестивом царстве".

"О святой отец! - сказала рани. -
Тысячи узлов обыкновенья
День и ночь ты только вяжешь крепко, -
А как золото любви возникло,
Ты его и не заметил вовсе.
Пусть в пыли дорожной мой учитель -
Подобрал он золото во прахе,
Чистою любовью он гордится.
Ты суров, жесток и тверд как камень.
Мне же надо золота живого,
Пыли дар я радостно приемлю".

* * *
Недвижим был гуру Рамананда
В водах Ганги, обратясь к востоку.
Вот волны коснулся луч волшебный,
Ветер утра заплескал в потоке.
Гуру Рамананда прямо смотрит
На всходящее, как роза, солнце.
Про себя он говорит: "О боже,
Ты в душе моей не проявился!
Подыми свою завесу, боже!"
Солнце поднялось уже над рощей,
Забелел на быстрых лодках парус,
И по небу ярко-золотому
Цапли полетели над болотом.
Омовенье гуру не кончалось.
Ученик спросил: "Зачем так долго?
Час богослужения проходит".
Рамананда юноше ответил:
"Не настало очищенье, сын мой.
Воды Ганги - далеко от сердца".
И подумал ученик: "Что это?"

Луг горчичный залит ярким солнцем.
Свой товар цветочница проносит,
И молочница идет с кувшином.
Душу гуру что-то осенило;
И тотчас же вышел из воды он
И направился сквозь рощу джхау
И сквозь щебетанье шумных птиц.
Ученик спросил: "Куда идешь ты?
Там ведь нет жилища благородных".
"Омовенье я иду закончить".

За песчаной отмелью селенье.
В улочку селенья входит гуру.
Тень густа от листьев тамаринда,
А по веткам обезьяны скачут.
Там жилье сапожника Бхаджона.
Запах кожи издалека слышен.
И кружит по небу злобный коршун.
Кость грызет собака у дороги.
Молвил ученик: "Что это, боже?"
И, нахмурясь, за селом остался.

И сапожник поклонился гуру,
Осквернить боясь его касаньем.
Гуру поднял ласково Бхаджона
И к груди прижал его сердечно.
Тут Бхаджон смущенно всполошился:
"Что вы совершили, повелитель?
Вашей святости коснулась скверна".
Но ему ответил Рамананда:
"Шел я к Ганге, обойдя селенье,
Потому-то с Тем, кто очищает,
Мне сегодня не было слиянья.
А теперь в телах обоих наших
Очищающий поток пролился.
Днем не мог я поклониться богу
И сказал: "Во мне - твое сиянье".
Почему же то, что не случилось,
Вдруг произошло теперь так явно
У обоих нас в одно мгновенье?
В храм ходить уже не нужно больше".

* * *
Паломничество
1
Как долго длится ночь?
Ответа нет.
Во мгле веков слепое время кружит,
Неведом путь, дорога неизвестна.
И у подножья гор такая тьма,
Словно в глазницах мертвого ракшаса,
И груды облаков закрыли небо,
И чернота в пещерах и лощинах,
Как будто ночь разорвана на части.
На горизонте огненное буйство.
Быть может, это око злой планеты?
Иль голода предвечного язык?
Кругом предметы - словно бред тифозный,
Зарывшиеся в пыль остатки жизни:
То мощная разрушенная арка,
То мост забытый над рекой безводной,
Алтарь в змеиных норах, храм без бога
И лестница, что в пустоту ведет.
Вдруг в воздухе раздался грозный гул.
То ль рев воды, брега ущелья рвущей?
Иль мантра к Шиве, что шадхок бормочет,
В бездумной пляске бешено кружась?
Иль гибнет лес, охваченный пожаром?
И в этом реве тайный ручеек
Неясные сквозь шум проносит звуки;
И он - поток той лавы, что вулканом
Извергнута; в нем низкая молва,
И шепот зависти, и резкий смех.
А люди там - истории листки,
Снуют туда-сюда.
От факельного света и от тени
Татуировка ужаса на лицах.
Вдруг, беспричинным схвачен подозреньем,
Безумец бьет соседа своего;
И тут и там уже бушует ссора,
И женщина какая-то рыдает
И шепчет: "Наш несчастный сын погиб".
И, в сладострастье утонув, другая
Бормочет: "Все на этом свете - вздор".

2
Сидит недвижно на вершине горной
В безмолвье белом тот, кто предан богу.
Взгляд зоркий в небе ищет света луч.
Чернеют тучи, филины кричат,
Но он вещает: "Не пугайтесь, братья,
И помните, что человек велик".
А те - лишь силе изначальной верят
И праведность зовут самообманом.
И, получив удар, кричат: "Где брат наш?"
И слышится в ответ: "С тобою рядом".
Во тьме не видят. Спорят: "Эта речь -
Одно притворство, чтоб себя утешить.
И человек бороться будет вечно
За право обладать пустым виденьем
В усеянной колючками пустыне".

3
Светлеет небо.
Звезда рассвета на востоке блещет,
Земля вздохнула вздохом облегченья,
Листва лесов волнами заходила,
На ветках птицы сладостно запели.
И предводитель рек: "Настало время!"
Какое время?
Время выступать,
Движения, паломничества время.
И вот сидят и думают они.
Смысл слов его для них остался темен,
По-своему его постигнул каждый.
Коснулось утро глубины земной,
И корни бытия пришли в движенье.
Откуда-то донесся слабый голос,
И на ухо он людям стал шептать:
"Пришла пора пуститься в путь - к успеху!"
И это слово в горле у толпы
Движенье обрело в порыве мощном;
Мужчины к небу обратили взор,
Ладони у чела сложили жены,
Обрадовались, засмеялись дети.
Украсил луч сандаловым узором
Чело ведущего, и все вскричали:
"О брат наш, почитаем мы тебя!"

4
Паломники сходились отовсюду -
Чрез горы, море, по степям бескрайним;
Из той страны, где Нил, и той, где Ганга;
С Тибета - плоскогорья ледяного,
Из сдавленных стенами городов,
Путь прорубая сквозь леса густые.
Тот - на коне был, на слоне - другой,
Кто - в колеснице под роскошным стягом.
Жрецы читали разные молитвы,
Прошел раджа с вооруженной свитой
Под неумолчный гулкий гром литавр,
Монах буддийский в рубище явился,
Пришли, сияя золотом, вельможи,
И, оттолкнув учителя проворно,
Явился легким шагом ученик.
А женщин сколько - дев и матерей,
На блюдах их сандал, питье в кувшинах.
Блудницы там, их голоса крикливы,
Наряды поражают пестротой.
Идут, идут хромые и слепые
И те святоши, что святым торгуют
И бога на базаре продают.
Успех - вот их кумир! Их речь темна.
В великом имени запрятав алчность,
Оправдывают речь ценой огромной.
Грабеж бесстыдный, жадность тел нечистых
Заманивают мнимым раем всех.

5
Путь беспощадный камнями усеян.
Но предводитель шел, за ним другие.
Старик и мальчик; и сосущий землю,
И тот, кто за бесценок пашет землю.
Изранил кто-то ноги и устал;
Другой разгневан; кто-то весь в сомненьях
Считают каждый шаг. Когда ж конец?
Но предводитель только песнь поет.
Их брови хмуры, нет пути назад.
Движенье человеческого кома
И тень надежды их влекут вперед.
Спят мало и почти не отдыхают,
Друг друга обогнать они хотят,
Боится каждый оказаться лишним.
А день идет за днем.
Даль уступает место новой дали.
Неведомое тайным знаком манит.
И все суровей выраженья лиц.
И все грознее, все сильней упреки.

6
Настала ночь.
Постлали все циновки у баньяна.
Погас светильник от порыва ветра.
Густы потемки - непрогляден сон.
И вдруг один в толпе людей встает,
На вожака указывает пальцем
И говорит: "Ты, лжец, нас обманул!"
Упрек, из уст в уста перелетая,
Сгущался. Брань мужчин, проклятья жен
Гремели, а один из смельчаков
Ударил вожака с огромной силой
(Лицо его скрывалось в темноте).
И все они вставали, чтоб ударить.
К земле припала жизнь, утратив тело.
Оцепенела ночь - тиха, безмолвна.
Источник где-то близко рокотал,
И в воздухе жил нежный дух жасмина.

7
Наполнил души путников испуг.
Рыдают жены. Им кричат: "Молчите!"
Залаявшего пса огладил хлыст,
И смолкнул лай.
Ночь тянется, не хочет уходить,
И спор о преступленье все острее.
Кто говорит, кто плачет, кто орет.
Уже кинжал готов покинуть ножны,
Но в это время тьма небес ослабла.
Заря, светлея, разлилась по небу,
Паломники внезапно замолчали.
Как пальцем указательным, коснулся
Луч солнечный кровавого чела,
И во весь голос зарыдали жены,
Ладонями мужья закрыли лица.
И кто-то убежать хотел, но тщетно -
Цепь преступленья связывала с жертвой.
Слышны вопросы: "Кто нам путь укажет?"
И старец из страны восточной молвил:
"Тот и укажет путь, кого убили".
Все головы понуро опустились.
И старец снова рек: "Его отвергли,
В сомнении и гневе погубили,
Теперь его в любви мы возродим.
Он смертью возродился в нашей жизни.
Он - величайший, победивший смерть!"
Тогда все встали и запели хором:
"Хвала тебе, о победивший смерть!"

8
И юноши вдруг стали старших звать:
"Отправимся же в путь - к любви и силе!"
И много тысяч голосов вскричало:
"Мир этот завоюем и иной".
Уже не цель ведет их, а порыв.
Движенье общей воли смерть осилит.
Сомнений нет, пред ними ясный путь.
И нет уже усталости в ногах.
Душа убитого внутри их и вокруг:
Ведь он победу одержал над смертью,
Перешагнув уже границу жизни.
Идут полями, где посев окончен,
И вдоль хранилищ, где лежит зерно.
Идут по той земле неплодородной,
Где ждут их те, что худы, как скелеты.
Идут по многолюдным городам.
Идут они по местности пустынной,
Где прошлое в своей померкло славе.
Мимо домов - разрушенных, несчастных,
Что, кажется, глумятся над жильцами.
Влачится время жгучего бойшакха.
Под вечер вызывают звездочета:
"Не арка ли вон там надежды нашей?"
"Нет, то закат окрасил облака".
И юный голос раздается: "Братья,
Сквозь ночь должны мы пробиваться к свету!"
Они идут во тьме.
Дорога словно помогает им.
Пыль направляет их, ступней касаясь.
Безмолвно звезды говорят: "Идите!"
И слышен глас убитого: "Не медлить!"

9
В лесной листве, забрызганной росой,
Заря лучами первыми сверкнула.
И звездочет промолвил: "Мы пришли".
До горизонта с двух сторон дороги
Шевелятся колосья в мягком ветре -
Ответ земли небесному посланью.
Из горного села в село у речки
Поток людей струится, как обычно.
Гончарный круг вращается, гремя.
Несет дрова на рынок дровосек.
Пастух на поле выгоняет стадо.
К реке кувшины девушки приносят.
Но где оплот раджи? Где рудники?
Где книги мантр, в которых смерть и мука?
Ученый молвил: "В знаках нет ошибки,
Сюда вели и здесь остановились".
Так он сказал и голову склонил
И к роднику затем сошел с дороги.
Вода из родника течет, как свет,
Как утра песнь, в которой смех и слезы.
И хижина невдалеке, меж пальм,
Окружена недвижностью, стоит.
Поэт к порогу с берегов нездешних
Пришел и просит: "Мать, открой мне дверь!"

10
Луч солнца тронул запертую дверь.
И люди все почуяли в себе
Слова рожденья: "Мать, открой мне дверь!"
И дверь открылась.

Мать на траве сидит, в руках - младенец,
Словно в руках зари - звезда рассвета.
Коснулось солнце головы младенца.
Коснулся струн поэт и песнь запел:
"Да славится родившийся, бессмертный".
Все слышавшие стали на колени:
Раджа и нищий, праведник и грешник,
Глупец и мудрый. И провозгласили:
"Да славится родившийся, бессмертный!"

* * *
В неизменном нашем мирозданье
Мерно кружат жернова страданья,
Рассыпаются планеты, звезды.
И внезапно вспыхивают искры,
Мчатся вихрем в разные концы,
Чтоб покрылись пеленою пыли,
Поднятой ужасным разрушеньем,
Горести и боль существованья.
В кузне, где куют орудья пыток,
На горящем дворике сознанья,
Дротиков и копий слышен звон;
Хлещет кровь из раны человека.
И хоть слабо тело человека -
Он не гнется под громадой боли!
Созидание и смерть пируют;
Тянет человек к ковшу вселенной
Чашу с обжигающим напитком,
Опьяняет всех Творец - зачем
Тела глиняный сосуд наполнил
Бред кровавый, весь залив слезами?
Человек большую цену платит,
Так живя и чувствуя все это.
Разве можно что-нибудь сравнить
В медленном движенье тел небесных
С даром тем, что от людей приемлет
Жертвенник телесного страданья?
Вот богатство храбрости победной!
Вот оно - отважное терпенье!
Вот оно - бесстрашье перед смертью.
Видите - пустыней раскаленной
Толп людских поход непобедимый,
Достигающий границ страданий
Вечного паломничества ради,
Вечного в пути объединенья!
Вот родник любви в огне ущелья!
Вот запас бездонный милосердья!

* * *
Когда к выздоровленью наконец
Мне жизнь свое прислала приглашенье,
В тот незабвенный и недавний день
Она так щедро подарила мне
Способность мир по-новому узреть.
И золотом затопленное небо -
Как коврик созерцанья
Отшельника всевышнего.
И сокровенный изначальный миг,
Времен исток,
Открылся предо мной.
И я постигнул, что мое рожденье
Нанизано на нить рождений прежних
И словно солнца семицветный свет, -
Так зрелище в одном себе хранит
Поток других, невидимых творений.

* * *
Когда тебя во сне моем не вижу,
Мне чудится, что шепчет заклинанья
Земля, чтобы исчезнуть под ногами.
И за пустое небо уцепиться,
Поднявши руки, в ужасе хочу я.
В испуге просыпаюсь я и вижу,
Как шерсть прядешь ты, низко наклонившись,
Со мною рядом неподвижно сидя,
Собой являя весь покой творенья.

* * *
Та флейта, что молчала, вновь звучит,
И мнится - в лес весенний снова мчит
Весть о любимой вешний ветерок.
Я вспомнил песни давние опять
У Ганги*, где к цветку прильнул цветок, -
Улыбки снова стали расцветать.
Желанья прежние, развеяв сон,
Мне начинают сердце согревать.
И вновь взойти на лотосовый трон
Настал, мне думается, миру срок.
Вот нежный облик отсвет в темноте,
Вот голос, льющийся, как майский свег,
Вот нежный взгляд, но где же очи те,
Вот поцелуй, но губ любимых нет...

* * *
Таскали кирпичи и строили дома
У берега реки ее отец и мать,
И часто девочка сбегала к ним с холма,
Чтоб чашки иль кувшин водою наполнять.
С утра до вечера несется легкий звон.
То о кувшин запястья - тхон-тхон-тхон.
А вслед за нею братец маленький бежит,
Измазан глиною и наголо обрит.
Ручною птицею он бродит по пятам
Сестры. Всегда послушен он ее словам
Настойчивым и строгим. Глиняный кувшин
У ней на голове, а рядом с ней, как сын,
Братишка, - так она и мается с утра,
Сама ребенок - старшая сестра.

* * *
Переправа

Из двух деревень, разобщенных рекой,
Стремятся всегда к переправе одной
И те, кто покинул отеческий дом,
И те, кто вернувшись, спешит на паром.
А в мире, в борьбе исступленной тела,
Потоками вспенились, кровь залила.
Эпохи сжимаются, годы летят,
Развенчанных топчут, увенчанным льстят,
И в жажде познанья приникли уста
К той чаше, где в не?ктар отрава влита.
И здесь только тайное имя хранят,
В две стороны глядя, деревни стоят,
Одна переправа над ширью речной,
Тот из дому едет, тот рвется домой.

* * *
АФРИКА.

В далекий тот и самый смутный век,
Когда свидетель в творческой досаде
Опять крушил все то, что создал сам...
В тот день, когда от ярости его
Смятенная земля заколебалась,
Вмиг руки моря Красного тебя,
О Африка, от суши оторвали.
С материком восточным разлучив,
И поместили среди гор лесистых,
Туда, где еле-еле брезжит свет,
На произвол судьбы тебя оставив.
Там тайны важные копила ты:
Открыла воды, что подобны небу,
Природы неизведанные чары
В тебе рождали к тайному любовь.
Ты ужас побеждала громким смехом,
В чудовищные кутаясь одежды,
И увлекалась почитаньем духов
При грохоте священных барабанов.

* * *
О ты, погруженная в сумрак,
Ты, чей человеческий образ
Под черною тканью таится
От взоров людей недостойных!
Явились они с кандалами
Такими, как когти гиены;
То было насильников стадо,
И в думах их - мрак полуночный.
А их первобытная алчность
Бесстыдна и бесчеловечна.
И вот от беззвучного плача
На залитых кровью тропинках
Пыль стала кровавою грязью.
И комья той грязи презренной
Твои осквернили прощанья.
А в это же самое время
На том берегу океана
Плыл набожно звон колокольный,
И он милосердного бога
И утром и вечером славил.
Играли кудрявые дети
И в песнях поэтов звучали
Хвалы красоте...

* * *
Сейчас, когда западный ветер
Так резок, перед закатом
Когда из тайных убежищ
Выходят хищники, воя,
Явись в скудеющем свете,
Поэт эпохи грядущей.
Скажи потерявшему совесть
Одно только слово: "Опомнись!"
Среди голосов звериных
Это будет последним словом -
Внятным словом высокой мысли.

* * *
Чаша та полна страданий - о возьми ее скорей.
Сердце пусто и печально - пей ее, любимый, пей.
С чашей я всю ночь бродила, от себя гоня покой.
Ты с меня ночное бремя снимешь, друг мой дорогой!
В цвет надежды, в цвет желанный вновь окрасилась волна,
Ярко-алыми устами пей печаль мою до дна.
С ней вдохнешь ты ароматы наступающего дня
И сияньем глаз любимых щедро наградишь меня.

* * *
Когда сквозь сумрак предо мной, как сон, прошла она,
Еще над темною рекой свет не лила луна.
О неизвестная, тобой душа обожжена,
Прикосновеньем твоим, как песнею, полна.
Но ты ушла, исчезла ты, печальна и одна,
И в лунных радужных лучах сияет вышина.
Гирлянда у тропы твоя под месяцем бледна,
Как ожерелье мне она на память отдана.

* * *
У РАСКРЫТОГО ОКНА.

Окно открыто в комнате пустой,
И безмятежен полдень золотой.
Мне песня вдруг послышалась вдали,
Как тайный голос из глубин земли,
Таким блаженством эта песнь полна,
Что в синеву душа унесена.
Кому мне гимн восторженный сложить?
Кого за песню мне благодарить?
В молчанье сердце тянется к словам,
В которых все звучит на радость нам.
Утихла страсть - пожаром не горит.
"Я счастливо", - мне сердце говорит.

* * *
Поэт, поток твоих стихов разрушил лжи твердыню;
Прочней и выше, чем утес, она была доныне.

Им сметена, разнесена рутина вековая.
О, как свободно льется он, себе преград не зная.

Художник создал горный ключ с водою серебристой,
Он весь хрусталь, он весь кристалл, стремительный и чистый.

Из хрусталя себе воздвиг обитель славы гений,
Застыла в камне красота премудрых озарений.

Там в каждом слове блещет шик холодных Гималаев,
Там взлет мечты, вселенной гул и радость неземная.

И в каждом звуке гений твой по-новому проявлен,
Цветок Сарасвати святой, навеки ты прославлен.

Так сын Бессмертия - поэт не встретит увяданья,
Самой Сарасвати живет в его стихе звучанье.

* * *
ИЗ «ГИТАНДЖАЛИ».

1
Твоею Волей сотворен я беспредельным,
Тебе подобным: Беспредельность - Ты!
Я - Твой сосуд: то пуст, то жизнью полон,
Тобою полон, ибо жизнь есть Ты.
Играя на свирели тростниковой
долинам и холмам отчизны новой,
нигде-нигде не повторялся Ты.
Касанье рук Твоих бессмертие дарило,
вселялась в сердце радостная сила,
неизреченное вставало Слово - Ты!
Дары Твои несметные нисходят
и всюду руки детские находят:
неистощим и неизбывен Ты.
Жива у детства на Тебя надежда.
И место есть Тебе в ладонях детства:
с новорожденным в мир приходишь Ты.

2
Песня моя сбросила листья прикрас,
не ранит мне глаз пестрым убором.
Нас разлучили бы, встав между нами,
бряцаньем своим ее побрякушки -
вздохи и шепоты наши они б заглушили.
Во мне от стыда перед взором Твоим
умирает гордыня поэта. О, Властитель-поэт,
в почитании у ног твоих распростертый
молю: помоги сделать жизнь мою
прямой и простой, как тростник,
претворенный Тобою в свирель,
чтобы музыкой света наполнить.

3
Дитя, как князь, облечено.
И ожерелья, и браслеты,
увы, его стесняют леты,
и от игры отрешено,
не знает радости оно.
Дитя боится запылиться,
измять рукавчики боится,
стоит - отторгнуто от мира -
и на игру взирает сиро.
О Мать, здоровый прах земли
не принесет вреда дитяти,
оковы щеголя некстати
его с тропы земной свели.
Ему на то даны права
вкушать сей жизни торжества.

* * *
ЖИЗНЬ

В этом солнечном мире я не хочу умирать,
Вечно жить бы хотел в этом цветущем лесу,
Там, где люди уходят, чтобы вернуться опять,
Там, где бьются сердца и цветы собирают росу.
Жизнь идет по земле вереницами дней и ночей,
Сменой встреч и разлук, чередою надежд и утрат,-
Если радость и боль вы услышите в песне моей,
Значит, зори бессмертия сад мой в ночи озарят.
Если песня умрет, то, как все, я по жизни пройду -
Безымянною каплей в потоке великой реки;
Буду, словно цветы, я выращивать песни в саду -
Пусть усталые люди заходят в мои цветники,
Пусть склоняются к ним, пусть срывают цветы на ходу,
Чтобы бросить их прочь, когда в пыль опадут лепестки.

* * *
КАРМА

Я утром звал слугу и не дозвался.
Взглянул - дверь отперта. Вода не налита.
Бродяга ночевать не возвращался.
Я без него, как на беду, одежды чистой не найду.
Готова ли еда моя, не знаю.
А время шло и шло... Ах так! Ну хорошо.
Пускай придет - я проучу лентяя.
Когда он в середине дня пришел, привествуя меня,
Сложив почтительно ладони,
Я зло сказал: "Тотчас прочь убирайся с глаз,
Мне лодырей не нужно в доме".
В меня уставя тупо взор, он молча выслушал укор,
Затем, помедливши с ответом,
С трудом слова произнеся, сказал мне: "Девочка моя
Сегодня умерла перед рассветом".
Сказал и поспешил скорей к работе приступить своей.
Вооружившись полотенцем белым,
Он, как всегда до этих пор, прилежно чистил, скреб и тер,
Пока с последним не покончил делом.

* * *
ТРУБА

Твоя труба лежит в пыли,
И не поднять мне глаз.
Стих ветер, свет погас вдали.
Пришел несчастья час!
Зовет борьба борцов на бой,
Певцам приказывает - пой!
Путь выбирай быстрее свой!
Повсюду ждет судьба.
Валяется в пыли пустой
Бесстрашия труба.

Под вечер шел в молельню я,
Прижав цветы к груди.
Хотел от бури бытия
Надежный кров найти.
От ран на сердце - изнемог.
И думал, что настанет срок,
И смоет грязь с меня поток,
И стану чистым я...
Но поперек моих дорог
Легла труба твоя.

Свет вспыхнул, озарив алтарь,
Алтарь и темноту,
Гирлянду тубероз, как встарь,
Сейчас богам сплету.
Отныне давнюю войну
Окончу, встречу тишину.
Быть может, небу долг верну...
Но вновь зовет (в раба
В минуту превратив одну)
Безмолвная труба.

Волшебным камнем юных лет
Коснись меня скорей!
Пускай, ликуя, льет свой свет
Восторг души моей!
Грудь мрака черного пронзив,
Бросая в небеса призыв,
Бездонный ужас пробудив
В краю, что тьмой одет,
Пусть ратный пропоет мотив
Труба твоих побед!

И знаю, знаю я, что сон
От глаз моих уйдет.
В груди - как в месяце срабон -
Ревут потоки вод.
На зов мой кто-то прибежит,
Заплачет кто-нибудь навзрыд,
Ночное ложе задрожит -
Ужасная судьба!
Сегодня в радости звучит
Великая труба.

Покоя я хотел просить,
Нашел один позор.
Надень, чтоб тело все закрыть,
Доспехи с этих пор.
Пусть новый день грозит бедой,
Останусь я самим собой.
Пусть горя, данного тобой,
Наступит торжество.
И буду я навек с трубой
Бесстрашья твоего!

* * *
Перед ошибками захлопываем дверь
В смятеньи истина: "Как я войду теперь?".
*
Сетует милость: "Напрасны благие деянья".
А доброта говорит: "Я не жду воздаянья".
*
Достойный спокойно идет с недостойным бок о бок,
А средний бредет стороною, запуган и робок.
*
"Кто, смелый, сумеет продолжить мое начинанье?" -
Воскликнуло солнце, скрываясь в вечернем тумане.
Безмолствовал мир. Лишь дрожанием тусклого света
Ответила плошка: "Владыка! Я сделаю это".
*
"О, как я прозрачна! - вода зажурчала в стакане. -
Ты, темное море, со мной не сравнишься в сверканье.
Речь маленькой истины для пониманья легка.
В великом безмолвии истина, что велика.
*
"Мы с пламенем братья", - похвастался дым от костра.

Сказал светлячок, утомленный пустым хвастовством:
"Я пламени ближе, хоть с ним и не связан родством".
*




*

О счастье и горе, рожденьи и смерти

Но вы понимаете суть их превратно."
*
С началом запальчиво спорил конец.
"Я всякому делу, - кричал он, - венец!"
"Да, верно, - начало ему отвечало, -
Однако я все начинаю с начала."
*
Нет, ты не пустота, о смерть! Иначе
Погиб бы мир в стенаниях и плаче.
Исполнена великой доброты,
Баюкаешь весь мир в объятьях ты.
*
Даже в смерти божий мир обретает обновленье,
Даже продолжая жить, гибнет дьявола творенье!
*
Чем выше ложное и бренное мы ценим,
Тем больше смерть для нас становиться мученьем.
*
Хотя все двери ты запрешь, - уйдет
То, что уйти должно,
Но только бедствиями свой уход
Сопроводит оно.
*
Чем безутешней жизни внешней утраты, боль обид,
Тем ярче внутренний светильник пускай в душе горит.
*
Не тем себя сиянье возвеличило,
Что светит в беспредельной высоте,
А тем, что добровольно ограничило
Себя россинкой на листе.
*
Различья будешь признавать, -
найдешь единство на земле,
Различья будешь истреблять, -
в огромном вырастут числе.
*
Подвластно дело человеку, - известно мудрецам.
Но человек, подвластный делу, - да это просто стыд и срам!
*
Бессмертье - истина, исполненная света,
И постоянно смерть доказывает это.
*
Чтоб в настоящем свете
увидеть зло возросшее.
глядите в лучшем свете -
увидите хорошее.
*
Ты не справился даже с тем,
что досталось само сабой.
Как ты справишься, получив
все, желаемое тобой?
*
Всевышний уважал меня,
покуда бунтовать я мог,
Когда ж я пал к его ногам,
он мною пренебрег.
*
Корень думает: "Я умен,
как глупа ветка с листьями,
перегной - это хорошо,
а лучи - это бессмысленно".

* * *
Верхушка говорила с похвальбою:
"Моя обитель - небо голубое.
А ты, о корень, житель подземелья".
Но корень возмутился: "Пустомеля!
Как ты смешна мне со своею спесью:
Не я ль тебя вздымаю к поднебесью?"

* * *
В расщелине стены, среди ночной прохлады,
Расцвел цветок. Ничьи не радовал он взгляды.
Его, безродного, убожеством корят,
А солнце говорит: "Как поживаешь, брат?"

* * *
Хвалился зрением великолепным глаз,
Но горько зарыдал - как только свет погас.
И свету молвил он, забыв о похвальбе:
"Тебя я вижу лишь благодаря тебе".

* * *
Откликается эхо на все, что услышит кругом:
Оказаться оно не желает ничьим должником.

* * *
Перед ошибками захлопываем дверь.
В смятеньи истина: "Как я войду теперь?"

* * *
"О, подлая земля!" - бранился червь в досаде.
Поэт разгневался: "Молчи ты, бога ради!
Пока земля тебя кормить не перестала,
Ругать ее тебе - ничтожный - не пристало!"

* * *
"Кто ты, не раскрывающая рта?" -
Негромко вопрошает доброта.
И отвечает взор, чью лучезарность
Не помрачить слезам: "Я благодарность".

* * *
Сетует милость: "Напрасны благие деяния".
А доброта говорит: "Я не жду воздаяния".

* * *
"Не буду вытаскивать грязь", -
Рыбацкая сеть зареклась.
Но молвил хозяин сурово:
"Тогда не получишь улова".

* * *
Стрела ликовала: "Вольна я, как птица.
А лук - мой хозяин - в неволе томится".
Но лук усмехнулся: "Запомни, стрела:
Ты волю в неволе моей обрела".

* * *
Слово промолвило грустно: "О дело!
Совестно мне, что я так пустотело".
Дело сказало: "Ну нет, без сомненья,
Рядом со мною ты полно значенья".

* * *
"Мы с пламенем братья", -
похвастался дым от костра.
Зола похвалилась: "Ему я родная сестра".
Сказал светлячок,
утомленный пустым хвастовством:
"Я пламени ближе,
хоть с ним и не связан родством".

* * *
Сон говорит: "О реальность!
Я волен, ничем не стеснен".
"Вот почему, - отвечает
реальность, - ты ложен, о сон".
Сон говорит: "О реальность!
Ты связана множеством пут",
"Вот почему, - отвечает реальность,
- меня так зовут".

* * *
"О плод! О плод! - кричит цветок.
Скажи, где ты живешь, дружок?"
"Ну что ж, - смеется плод, - смотри:
Я у тебя живу внутри".

* * *
"Не ты ли, - спросил я однажды судьбину, -
Толкаешь меня так безжалостно в спину?"
Она прохрипела с усмешкою злою:
"Тебя погоняет твое же былое".

* * *
Вселенная так рассуждала: "Поверьте,
О счастье и горе, рожденье и смерти
Всегда я толкую правдиво, понятно,
Но вы понимаете суть их превратно".

* * *
ДВЕ ПТИЦЫ.

Пленница в клетке жила золоченой,
Вольная птица в глуши лесной,
Не знали друг друга, судьбой разлученные,
И вот повстречались они весной.
"Умчимся, - лесная птица вскричала, -
Будем вдвоем в небесах кружить!"
"Останься, - ей пленница отвечала, -
Будем вдвоем в этой клетке жить!"

Лесная птица сказала: "Нет!
Я в клетке и дня прожить не могу!"
Ответила пленница ей: "Увы!
А я в небесах кружить не могу!"

Тысячи песен чудесных знала
Та, что в лесах провела весну,
Песней заученной отвечала
Та, что с рожденья жила в плену.
"Спой, - попросила лесная птица, -
Как на зеленой ветке поют!".
"Спой, - возразила ручная птица, -
Как в золоченой клетке поют!"

Лесная птица сказала: "Нет!
Чужих я песен не признаю!"
Ответила пленница ей: "Увы!
А как я лесную песню спою?"

"Смотри, как небо лучисто, ясно,
Зарей залито со всех сторон!"
"А в клетке так чисто и безопасно,
Она закрыта со всех сторон!"
"Мы будем резвиться в небе огромном,
Мы в облака улетим вдвоем!"
"Останься! Здесь, в уголке укромном,
Мы счастье безоблачное найдем!"

Лесная птица сказала: "Нет!
В клетке нельзя ни летать, ни петь!"
Ответила пленница ей: "Увы!
А можно ль на облаках сидеть?"

Родными друг другу они казались,
Лишь прутьями клетки разделены.
Клювами нежно они касались,
Сердцем к сердцу устремлены,
Горестно крыльями трепетали,
Но не могли друг друга обнять,
Жалобно звали и щебетали,
Но не могли друг друга понять...

Лесная птица сказала: "Нет!
Страшно в неволе остаться мне!"
Ответила пленница ей: "Увы!
Нет сил у меня летать в вышине!.."

* * *
…Я уплываю и время несет меня
C края на край.
C берега к берегу,
C отмели к отмели,
Друг мой прощай.
Знаю когда-нибудь,
С дальнего берега давнего прошлого
Ветер вечерний ночной
Принесет тебе вздох от меня.

Ты погляди, ты погляди.
Ты погляди не осталось ли
Что-нибудь, после меня.

В полночь забвенья
На поздней окраине жизни моей.
Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.
Вспыхнет ли
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного.

Это не сон.
Это не сон.
Это вся правда моя, это истина.
Смерть побеждающий вечный закон -
Это любовь моя...

он, что скользит по глазам малютки – знает ли кто-нибудь, откуда он исходит? О, да, молва гласит, что обитель его в волшебном селении, где среди теней тускло озаренного светляками леса висят два застенчивых чародейственных бутона. Оттуда прилетает он целовать глаза малютки.

Улыбка, что играет на губах малютки, когда он спит, – знает ли кто-нибудь, где она родилась? О, да, молва шалит, что юный бледный луч нарастающего месяца коснулся края тающей осенней тучки, и впервые тогда родилась улыбка в грезе омытого росою утра – улыбка, что играет на губах малютки, когда он спит.

Сладостная, нежная свежесть, что расцветает на членах малютки – знает ли кто-нибудь, где она так долго таилась? О, да, когда мать его была молодой девушкой, она охватывала ее сердце нежной и безмолвной тайной любви – сладостная, нежная свежесть, что расцвела на членах малютки.

огда я приношу тебе раскрашенные игрушки, дитя мое, я постигаю, для чего на облаках и на воде такая игра красок, и для чего цветы расписаны таким множеством оттенков – когда я дарю тебе раскрашенные игрушки, дитя мое.

Когда я пою, чтоб заставить тебя плясать, я хорошо знаю, для чего посылают волны хор своих голосов к сердцу внимающей земли – когда я пою, чтоб заставить тебя плясать.

Когда я приношу сласти твоим жадным рукам, я знаю, для чего есть мед в чашечке цветка и для чего плоды тайно наполняются сладким соком – когда я приношу сласти твоим жадным рукам.

Когда я целую лицо твое, чтоб заставить тебя улыбнуться, любовь моя, я постигаю, каков восторг, что струится с неба в свете утра, какова услада, которую летний ветерок приносит моему телу – когда я целую тебя, чтобы заставить тебя улыбнуться.

ы сделал меня известным друзьям, которых я не знал. Ты дал мне место в домах, не мне принадлежащих. Ты приблизил дальних и из чужого сделал брата.

У меня тревога в сердце, когда я должен покинуть обычное убежище, – я забываю, что и в новом обитает старое и что ты обитаешь и там.

В рождении и в смерти, в этом мире и в других, куда бы ты ни повел меня, всюду ты, все тот же единый спутник моей бесконечной жизни, вечно связующий мое сердце с непривычными узами радости.

Тому, кто знает тебя, никто не чужд, нет для него запертой двери. О, внемли моей молитве, не дай мне утратить в общении со многими блаженство прикосновения к единому.

а откосе пустынной реки, среди высоких трав, я спросил ее: "Девушка, куда ты идешь, затемняя плащом свою лампаду? Мой дом совсем темен и одинок – дай мне твой светильник!" Она подняла на миг свои черные глаза и взглянула мне в лицо сквозь сумрак. "Я пришла к реке, – сказала она, – пустить свою лампаду по течению, когда дневной свет померкнет на западе". Я стоял один среди высоких трав и следил за робким пламенем ее лампады, бесцельно плывущей по течению.

В безмолвии надвигавшейся ночи я спросил ее: "Девушка, у вас все огни зажжены, – куда ты идешь со своей лампадой? Мой дом совсем темен и одинок – дай мне твой светильник!" Она подняла к моему лицу свои черные глаза и остановилась на миг в нерешимости. "Я пришла, – сказала она наконец, – посвятить свою лампаду небу". Я стоял и следил за ее огоньком, бесцельно сгоравшим в пустыне.

В безлунной тьме полуночи я спросил ее: "Девушка, зачем ты держишь лампаду у своего сердца? Мой дом совсем темен и одинок – дай мне твой светильник!" Она остановилась на миг и задумалась, глядя на мое лицо во мраке. "Я принесла свою лампаду, – сказала она, – чтоб присоединиться к карнавалу факелов". Я стоял и следил за ее маленьким светильником, бесцельно затерявшимся среди огней.

акой божественный напиток хотел бы Ты получить, Господи Боже мой, из этой льющейся через край чаши моей жизни?

Мой Поэт, доставляет ли Тебе наслаждение видеть моими очами сотворенное Тобой и стоять у врат моих ушей, чтоб безмолвно внимать Твоей собственной вечной гармонии?

Твой мир сплетает слова в уме моем, и Твоя радость присовокупляет к ним музыку, Ты отдаешься мне в любви и чувствуешь во мне свою собственную сладость.

В прекрасной советской мелодраме о первой любви "Вам и не снилось..." (1980) звучит не менее прекрасная песня "Последняя поэма", автор музыки - Алексей Рыбников, автор текста - Рабиндранат Тагор, песню исполняет группа 33 1/3.

После успеха фильма песня стала очень популярна, её исполняли разные артисты, например, Валерия:

Рабиндранат Тагор (1861-1941)

У Рабиндраната Тагора нет стихотворения под названием "Последняя поэма", в песне использованы фрагменты стихотворения из романа "Последняя поэма".
В романе речь идет о двух возлюбленных - юноше Омито и девушке Лабонно, которые в конце повествования понимают, что земная любовь между ними невозможна, однако при этом уверены, что незримая связь между их сердцами не исчезнет никогда. Омито решает жениться на девушке по имени Кетоки, он любит её не так, как Лабонно: "То, что привязывает меня к Кетоки, - любовь. Но эта любовь - как вода в сосуде, которую я пью каждый день. Любовь к Лабонно - это озеро, которое нельзя вместить в сосуд, но в котором омывается моя душа".
Идею небесной любви Омито выражает в стихотворении, которое он посылает Лабонно:

Ты, уходя, со мной осталась навсегда,
Лишь под конец мне до конца открылась,
В незримом мире сердца ты укрылась,
И я коснулся вечности, когда,
Заполнив пустоту во мне, ты скрылась.
Был темен храм души моей, но вдруг
В нем яркая лампада засветилась,-
Прощальный дар твоих любимых рук,-
И мне любовь небесная открылась
В священном пламени страданий и разлук.

Вскоре Омито получает ответ на свое письмо. Лабонно пишет, что через полгода выходит замуж за другого, также в письме есть стихотворение, где Лабонно по-своему выражает идею невозможности земной любви между ней и Омито, но при этом её стихотворение, как и стихотворение Омито, дышит верой в небесную любовь.
Фрагменты прощального стихотворения Лобанно и послужили основой текста песни "Последняя поэма".

Полный текст стихотворения :

Слышишь ли шорох летящего времени?
Вечно его колесница в пути...
Сердца удары нам слышатся в небе,
Звезды во тьме колесницей раздавлены, -
Как не рыдать им у тьмы на груди?..

Друг мой!
Время мне бросило жребий,
В сети свои захватило меня,
Мчит в колеснице опасной дорогой,
Слишком от мест, где ты бродишь, далекой,
Там, где уже не увидишь меня,
Там, где неведомо, что впереди...
Кажется мне: колесницей захвачена,
Смерть уже тысячу раз победив,
Вот я сегодня взошла на вершину,
В блеске зари обагренно-прозрачную... -
Как не забыть свое имя в пути?

Ветер ли старое имя развеял?
Нет мне дороги в мой брошенный край...
Если увидеть пытаешься издали, -
Не разглядишь меня...

Друг мой,
Прощай!
Знаю - когда-нибудь в полном спокойствии,
В позднем покое когда-нибудь, может быть,
С дальнего берега давнего прошлого
Ветер весенний ночной принесет тебе вздох от меня!
Цветом бакуля опавшим и плачущим
Небо тебя опечалит нечаянно, -
Ты погляди, не осталось ли что-нибудь
После меня?...
В полночь забвенья
На поздней окраине
Жизни твоей
Погляди без отчаянья, -
Вспыхнет ли?
Примет ли облик безвестного сонного образа,
будто случайного?...

Это не сон!
Это - вся правда моя, это - истина,
Смерть побеждающий вечный закон.
Это - любовь моя!
Это сокровище -
Дар неизменный тебе, что давно еще
Был принесен...
В древний поток изменений заброшена,
Я уплываю, - и время несет меня
С края на край,
С берега к берегу, с отмели к отмели...
Друг мой, прощай!

Ты ничего не утратил, по-моему...
Вправе и пеплом и прахом играть -
Создал бессмертной возлюбленной образ, -
Блеск и сиянье бессмертной возлюбленной
вызвать из сумрака можешь опять!

Друг!
Это будет вечерней игрою,
Не помешает меня вспоминать...
Жадным движеньем обижен не будет
Трепет левкоев на жертвенном блюде.
Ты обо мне не печалься напрасно -
Дело достойное есть у меня,
Есть у меня мир пространства и времени...
Разве избранник мой беден? О нет!
Всю пустоту я заполню опасную, -
Верь, что всегда выполнять я намерена
Этот обет.
Если же кто-нибудь, озабоченный,
Ждать меня будет с тайной тревогою, -
Счастлива буду - вот мой ответ!

Из половины светлой месяца в темную
половину вынеся
Благоухающий сноп тубероз, -
Кто - пронеся их дорогою долгою,
В ночь теневой половины месяца
Жертвенный мог бы украсить поднос?

Кто и меня увидал бы в радости
Безграничного всепрощения?..
Соединятся злое и доброе, -
Им на служенье себя отдам!

Вечное право я получила,
Друг мой, на то, что сама отдала тебе...
Ты принимаешь мой дар по частям.

Слыша печальных мгновений течение,

Ими наполни ладонь - и напейся:
Сердце мое, как пригоршню, любовно
Я подставляю твоим устам...

О, несравненный!
Я дар принесла тебе:
Все, что дарю, - мне тобою даровано:
Сколько ты принял - настолько должницею
Ты меня сделал...
О друг мой, прощай.